Царица Шаммурамат. Полёт голубки (СИ) - Львофф Юлия (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗
На лице ассирийца промелькнула самодовольная и злая ухмылка.
— Я очень скверный человек, но не настолько, чтобы лишать тебя удовольствия подарить свою невинность царскому советнику, — после этих слов Эришум схватил Ану-син за руки и сильным рывком притянул к себе.
Он до боли сжал её ладони, но девушка даже не поморщилась, не застонала — она продолжала упрямо смотреть ему в глаза.
Ану-син стиснула зубы. Яростное упорство овладело ею. Нет, она не позволит этому варвару унизить себя; в этом ей поможет богиня, служению которой она посвятила свою девственность и на заступничество которой имела право уповать.
— Ты по-прежнему не желаешь знать, с кем говоришь? — хрипло спросил советник ассирийского царя, пожирая девушку взором почуявшего добычу хищника.
— Нет, — ответила Ану-син, пронзая его презрительным взглядом.
— Но ты узнаешь, — прорычал взбешённый её непреклонностью Эришум, — ты узнаешь, надменная дикарка, что говоришь с мужчиной! — выделив последнее слово, закончил он и притиснул девушку к себе, до хруста сжав её изящное тело в своих медвежьих объятиях.
Ану-син попыталась вырваться, но тщетно.
— Если ты совершишь то, что задумал, Владычица Иштар покарает тебя своим гневом — ведь ты оскверняешь её святилище, её обитель! — задыхаясь от охватившего её волнения и мощной волны страха, проговорила девушка.
Нет, повторяла она про себя, с помощью богини она не позволит этому негодяю унизить себя, растоптать своё достоинство, свою честь. Лишённой целомудрия, ей никогда не стать высшей жрицей Иштар, она не сможет принять обряд «посвящения», к чему её так тщательно готовили и чего она ждала все эти годы с такими светлыми надеждами.
Смех, который раздался в ответ на её слова, оглушил Ану-син и зловещим эхом прокатился под сводами нухара.
— Ты не забыла, что Иштар покровительствует любви? — с кривой усмешкой проговорил Эришум. — Её обитель — обитель любовных утех!
После этих слов он склонился к Ану-син и жадно впился в её безмолвные уста.
Хотя с уст девушки не слетело ни единого слова, ни единого звука, в душе, в мыслях своих она отчаянным криком призывала теперь уже не богиню, которая так и не вняла её мольбам. Ану-син звала Киран, тень которой должна была стать преградой между ней и ассирийцем, защитить её, уберечь, спасти. И тень верной гиены явилась — Ану-син кожей ощутила её присутствие, каким-то внутренним слухом уловила угрожающее рычание зверя, готового вступиться за свою хозяйку. Однако радость Ану-син тут же снова сменилась страхом. Некая тень из ниоткуда внезапно возникла над головой ассирийца словно огромное чёрное пятно, очертаниями напоминавшее гигантскую фантастическую птицу. Ану-син была уверена, что слышит хлопанье крыльев, и даже ощутила на своей коже потоки воздуха от их широкого размаха. Неожиданное появление крылатой тени отняло у Ану-син её последнюю надежду на спасение. Тени Киран было не по силам одолеть этот невероятно мощный сгусток злобы, ярости и ещё чего-то тёмного, первозданного и глубинного, как недра Тиамат. Ану-син не успела понять, что произошло с тенью гиены, как она вдруг исчезла: растворилась ли в воздухе, признав своё поражение, отступив и оставив её одну, или погибла, поглощённая крылатой тварью. Какое-то время чудовищная тень ещё висела над Эришумом, а потом свернулась и прижалась к ассирийцу, словно хотела слиться с ним.
Ану-син ещё не пришла в себя от всего увиденного и пережитого, как Эришум, разорвав на ней платье, бросил её на пол. И не было сил оттолкнуть его могучее, подмявшее её под себя тело, и не было сил закричать от унижения, боли и ужаса. Неодолимый ужас, ужас девушки, которая не знала мужчину, обуял Ану-син. Всё, что происходило с ней, она приняла как самый жуткий в своей жизни кошмарный сон, сотканный из боли, унижения и насилия.
… Когда Ану-син открыла глаза и в пелене слёз разглядела Эришума, который стоял в стороне и спокойно поправлял свои одежды, её охватило жгучее чувство ненависти. Это был не сон, нет! Девушка склонила голову и закрыла лицо руками. Ей хотелось умереть, исчезнуть из этого мира, как это сделала тень Киран, бесследно раствориться в воздухе. Дрожа от холода, стыда и боли, Ану-син сидела на полу, прикрывая обнажённую грудь тем, что осталось от её платья.
Не глядя на девушку, Эришум прошёл мимо неё к алтарю и, сняв с мизинца широкий золотой перстень с крупным, сверкающим, как кровавая слеза, камнем, положил его на жертвенник. Затем обернулся и, выгнув бровь, в изумлении уставился на Ану-син. Он ожидал волну гневных проклятий и реки слёз, поток оскорбительных слов или жалобных упрёков, но никак не этого молчания, поглотившего столько муки, отчаяния и боли.
Ощутив на себе его взгляд, Ану-син вскинула голову. На миг глаза мучителя и его жертвы встретились, скрестились как два острых, высекающих искры клинка.
— Сила твоего духа велика, — наконец проговорил Эришум, — но всё же не настолько, чтобы противостоять моим желаниям.
Он вышел, с грохотом захлопнув дверь. Ветер, залетевший в дверной проём, всколыхнул пламя в чаше перед алтарём. Огненные языки, обнявшись с тенями, заметались в безумной пляске. Потом всё замерло.
Оставшись одна под мрачными сводами нухара, Ану-син дала волю своим слезам. Выплакав горечь позора и унижения, она встала и медленно приблизилась к алтарю. Ненависть продолжала жечь её раскалённым железом, никаких других чувств больше не осталось в её измученном сердце. Дрожащими пальцами Ану-син поднесла к жертвеннику пропитанный девственной кровью лоскут платья и положила его рядом с перстнем Эришума. Затем, подумав немного, она взяла перстень и крепко зажала его в своей ладони.
Глава 20. Сидури и её богиня
Монотонный вой, в который слились стенания и плач, наполнил ночь. Пламя от брошенных на землю факелов переходило с куста на куст, с дерева на дерево, охватывая весь двор, и пышная листва казалась задымившимся вулканом. Посреди двора, напротив зиккурата, устремившегося вершиной к небу и возвышавшегося над земными горестями, горел, как на поле битвы, когда сжигают убитых, большой костёр. В нём сгорали, вместе с осквернёнными одеждами готовившихся к «посвящению» в жрицы дев, их мечты и надежды. Сами девушки сидели вокруг костра, поджав под себя ноги, и, посыпая голову пеплом, плакали и стенали; служительницы богини, которым посчастливилось принять обряд год назад, стояли в стороне, растерянно глядели друг на друга и молчали. Но были и такие, чьи скорбные крики смешивались с плачем храмовых учениц. Эти женщины прощались с мёртвыми: тела стражников храма Иштар, Дарующей воду, были уложены вдоль стены зиккурата в длинный ряд. Их копья и острые мечи, которые они посмели обратить против ассирийцев, лежали здесь же, на пропитанной гарью и кровью земле. Все эти молодые мужчины родились и выросли в стенах храма, и многие из них приходились родственниками или друзьями оплакивавшим их жрицам. Среди убитых стражников были также тела двух жриц: одна из них так яростно отбивалась от насильников, что те предпочли убить её; другая, которая должна была стать надитум, не вынесла потери невинности и покончила с собой. Рыдания усиливались, слёзы одних женщин вызывали плач других, вопли прощавшихся с мёртвыми близкими становились исступлённее.
Потрясённая открывшимся её взору зрелищем, Ану-син стояла на верхней террасе зиккурата, не в силах сдвинуться с места. Её плечи, на которые было накинуто покрывало со скамьи, стоявшей у одной из стен нухара, дрожали как от холода. Взгляд её широко раскрытых глаз, в которых отражались багряные всполохи, был неподвижен; лицо было бледнее холодного лика луны. В висках у неё стучало до головокружения; сознание было притуплено, как у пьяной.
Но вот кто-то внизу ударил в тамбурин, и этот звук, глухой и скорбный, заставил Ану-син вздрогнуть. Девушка начала медленно спускаться по лестнице — ступенька за ступенькой, пока не очутилась внизу, перед дверью между боковыми портиками, где были расположены жилища храмовых служителей. Она застыла на месте, прислушиваясь: из полуоткрытой двери доносилось невнятное глухое бормотание. Чувствуя стеснение в груди, Ану-син толкнула дверь и вошла.
