Рекенштейны - Крыжановская Вера Ивановна "Рочестер" (читать книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Насмешливо и с любопытством Танкред взглянул на Лилию, но увидев, что она с самым равнодушным спокойствием продолжает разрезать жареного бекаса, он повернулся к кузине:
— Ах, Фридберг сделался героем трагикомического приключения. Во-первых, сделался наследником, а во-вторых, с ним стряслась большая беда.
— И вы называете это трагикомическим приключением?
— Подождите. Комическое вытекает из трагического. Во-первых, вот уже более месяца, как он приходил, видимо расстроенный, просить у своего командира трехмесячный отпуск и, получив его, он уехал, и мы больше о нем не слыхали. Но вот с неделю тому назад он прислал прошение об отставке; и через брата одного нашего товарища, землевладельца в Вестфалии, мы узнали, что с ним случилось. У Фридберга была очень богатая тетка, от которой он надеялся получить наследство, и в виду этого жил на широкую ногу и тратил деньги без счету. Конечно, он был весь в долгах, но кредиторы ждали терпеливо и любезно, так как тетушка с наследством была больна и со дня на день должна была умереть. Но представьте, что сталось с Фридбергом, когда он узнал, что проклятая старая дева завещала весь свой капитал на благотворительные дела, свой дом — крестнику, а ему — сумму денег, которой хватило только, чтобы уплатить портному и сапожнику. Бедный Карл думал, что сойдет с ума. И послав душу старухи ко всем чертям, решил ехать в Гамбург, где жил его главный кредитор, бывший пивовар, обладатель миллионов, но, несмотря на это, скупой лихоимец. Бедный Фридберг надеялся сговориться с этим мошенником, но тот принадлежит к такому роду людей, которые умеют пользоваться подобными случаями и, как Шейлок, заставляют расплачиваться кусками живого тела. Вчера вечером мы сидим в офицерском клубе, разговариваем, как вдруг к нам врывается Левенталь с криком: «Знаете ли, что Фридберг возвратился женатым!» Левенталя окружили, и он рассказал, что встретил барона выходящим из своего дома под руку с дамой, которую он отрекомендовал как свою жену. Новая баронесса была ни больше, ни меньше, как дочь бывшего пивовара, некрасивая, глупая, маленького роста, толстая и с веснушками по всему лицу. Левенталь говорит, что она очень смешна, а Фридберг имеет вид человека, который перенес тяжкую болезнь. Оно весьма понятно. Бедняга! Ему и не снилось, что его принудят идти на такую торговую сделку. Но как бы ни было, хотя и ценою счастья, честь имени спасена, что все же утешительно.
При этом рассказе Лилия страшно побледнела, и сердце ее мучительно сжалось. Хотя ее отец и был побуждаем совсем иной причиной, но разве он тоже не воспользовался несчастьем человека, чтобы связать ее судьбу с судьбою этого гордого аристократа, который бежал от нее, пренебрег ею. Подняв глаза, она случайно встретил насмешливый взгляд графа.
— Вы тоже, мадемуазель Берг, как я вижу, принимаете участие в судьбе бедного барона. Это, правда, ужасно носить в сердце своем идеал, мечтать о счастье и быть вынужденным соединить свою судьбу с уродом и, как каторжному, видеть себя прикованным к нему на всю жизнь.
— Если чья-нибудь участь внушает мне сожаление, то лишь участь этой бедной женщины, которую отец принудил, быть может, к этому супружеству, лестному для гордости бывшего коммерсанта. Что же касается барона, который своими увлечениями довел себя до необходимости торговать собой, я нахожу вполне заслуженным наказанием его обязательство дать этой несчастной право — дорогой ценой купленное — носить его имя и неразлучно жить с ним. Впрочем, если эта женщина ему так противна, он легко может избавиться от нее.
— Что вы говорите, Нора, разве каждый способен на убийство! — воскликнула баронесса.
— К чему убийство? Есть средства более простые, — возразила Лилия, и странное выражение насмешки скользнуло на ее губах. — Например, можно поселить неподходящую супругу в каком-нибудь отдаленном поместье. Или лучше еще поселиться в городе, где никто на знает о совершившемся браке, скрыть, что женат, даже снять с пальца кольца, этот неприятный символ союза, которого стыдишься, и жить весело, выдавая себя за холостого.
По мере того, как она говорила, густая краска залила лицо графа и тотчас сменилась смертной бледностью.
— За кого вы считаете офицеров, мадемуазель Берг? — спросил он, задыхаясь от бешенства, и так порывисто поставил на стол стакан, который держал в руках, что тот разбился, и красное вино разлилось по скатерти.
— Танкред! Танкред! Как можно так горячиться? Мадемуазель Нора пошутила, а вы приходите в ярость, — воскликнула баронесса, которая равно, как и доктор, ничего не могла понять из этой сцены.
— Вы правы, кузина, я слишком вспыльчив. Но все же, мадемуазель Берг, я советую вам быть осторожнее в словах и не касаться так беспечно чести оскорбительными предположениями.
Лилия, ни мало не смущаясь, спокойно ответила на это:
— Извините, граф, если мои слова показались вам оскорбительными. Но я иначе понимаю честь, иначе сужу о том, какую цену имеет человек, который, будучи вынужден нести ответственность за свои увлечения и неудачи на зеленом поле, избирает не бедность и труд, а торговую брачную сделку и, совершив такую спекуляцию, даже не покоряется честно судьбе, но жалуется товарищам на свою горькую долю и стыдится показать ту, которую назвал своей женой.
Насупив брови, Танкред отвернулся и, почти перебивая речь Лилии, обратился к доктору:
— Поедешь ты сегодня на вечер к графине Фернер?
Фолькмар и Элеонора обменялись удивленными взглядами.
«Решительно эти двое для меня загадка», — сказал себе Фолькмар и стал снова наблюдать за Танкредом.
После обеда баронесса и граф расположились в кабинете, а Лилия села за рояль и с обычным искусством исполнила фантазию Листа, которую мадам Зибах особенно любила. Фолькмар стоял за стулом молодой девушки, как бы затем, чтобы перевертывать листы, но в действительности, чтобы любоваться прелестным лицом и золотистыми косами, чаровавшими его с каждым днем все более и более.
Непредвиденное обстоятельство прервало игру. Лакей пробежал по комнате, и по его докладу Элеонора вышла, чтобы в дверях передней встретить входившего прелата.
— Ах, ваше преосвященство, какая неожиданная для меня радость видеть вас! Я не знала, что вы возвратились из Рима.
— Я всего несколько дней, как приехал. Но, пожалуйста, не стесняйтесь и главное — не прерывайте артистической игры, которую я слышал, входя к вам, — сказал приветливо прелат.
Это был человек средних лет, с бледным лицом и с той характерной складкой губ, которая составляет как бы неотъемлемую особенность каждого католического священника.
Прелат подошел к доктору и графу и дружески пожал им руки; затем его глубокий и пытливый взгляд остановился на Лилии, встретившей его низким поклоном. Когда баронесса представила ее, прелат приветливо просил ее продолжать игру и начать пьесу с начала, так как он очень любит музыку. Затем мадам Зибах увела его к себе в кабинет.
Лилия послушно села за рояль; но играя, она прислушивалась к разговору, который вели вполголоса за ее стулом Фолькмар и Танкред.
— Не поедешь ли ты со мной? Я не выношу благочестивых разговоров, в какие Элеонора вдается теперь, — говорил граф.
— Поедем. Я тоже предпочитаю отдохнуть у тебя в кабинете. Как только мадемуазель Берг кончит, я пойду проститься с баронессой.
— Иди сейчас, я заменю тебя здесь.
Фолькмар уступил свое место и направился в кабинет.
Лилия сделала вид, что не заметила происшедшей смены, и, кончив пьесу, встала.
— Ах, это вы, граф, благодарю вас, — сказала она с легким поклоном.
— Да, мадемуазель Берг, это я. Доктор пошел проститься с моей кузиной, так как мы с ним сейчас уезжаем.
Лилия ничего не отвечала. Она собрала ноты и положила их на этажерку. Танкред, следивший за ней молча, спросил вдруг с некоторым колебанием:
— Мадемуазель Берг, вы говорите по-итальянски замечательно хорошо; где вы учились этому языку? Не жили ли вы в Монако?
Она повернулась к нему; ее большие глаза горели лукавством.
