Сломанная роза - Беверли Джо (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗

И завладеть Хейвудом… Эта цель была не столь благородна, как первая, но мысль о Хейвуде давно жгла Раймонда Лоуика.

Подобно тому, как король Генрих считал Англию своей вотчиной с рождения, Раймонд искренне уверовал, что Хейвуд принадлежит ему с тех пор, как умер последний из сыновей старого Фалька. Фальк всегда любил Раймонда как сына; на севере Раймонд слыл одним из искуснейших молодых воинов. Кто, кроме него, заслуживал Джеанны?

Когда взоры Фалька обратились в сторону Брома, Лоуик склонил своего друга Юстаса, не особенно о том помышлявшего, принять участие в священной войне против мавров. Добиться этого оказалось совсем не трудно; Юстас, сын Вильяма Брома, отправился совершать подвиги во славу божью, и у Лоуика вновь появилась надежда стать мужем Джеанны.

Так ему казалось.

Когда Хейвуд и Джеанна достались этому недомерку Галерану, Лоуик чуть не захлебнулся желчью. Это было несправедливо. Сам господь отказывал Галерану в потомстве, пока он не решился принять участие в святом походе. Да и потом господь отнял у него первенца и дал Раймонду еще один шанс.

Вступая в приемную архиепископа, он снова утвердился в вере. На то божья воля, чтобы ему, Раймонду, достались Хейвуд, Джеанна и Доната. Пусть даже ценою жизни Галерана Хейвуда.

— Добро пожаловать в Лондон, милорд архиепископ…

Назавтра у Галерана с Раулем добрых полутра ушло на то, чтобы выбраться из города и вдоль берега Темзы добраться до Вестминстерского дворца, где пребывал король со своими приближенными и куда нынче направлялись все знатные и не очень знатные жители Англии. По вытоптанной дороге нескончаемым потоком тянулись лорды, купцы и просто зеваки. Страшную толчею усугубляли мелкие торговцы и стаи попрошаек.

Река могла бы быть второй дорогой, но великое множество всевозможных лодок и челноков делало подобное путешествие довольно опасным.

Время от времени сквозь толпу проталкивались отряды солдат. Они разрушали прилавки, прогоняли нищих, но стоило караулу пройти, как и торговцы, и нищие оказывались на своих местах, взывая к проезжающим лордам, и их крики сливались в мощный оглушительный гул.

Будто плывешь в болоте, оторопело подумал Галеран, бросая несколько монеток калеке, в чьих увечьях трудно было усомниться: два испещренных шрамами обрубка вместо ног не могли оказаться поддельными.

Мало-помалу наконец они выбрались на открытое пространство у огромного Вестминстерского дворца и примыкающего к нему славного аббатства короля Эдуарда Исповедника [6]. Здесь тоже собирались огромные толпы, но места хватало всем, и даже шум не казался здесь столь утомительным.

Откуда все же взялось столько торговцев? Галеран едва увернулся от ретивого малого, пытавшегося всучить ему бубенцы для лошадей, во все горло расхваливая свой товар. Стоит только собраться толпе, и те, кто кормится за счет толпы, появляются откуда ни возьмись, точно выскакивая из пасти дракона.

Но определенный порядок здесь был. Повсюду расхаживали вымуштрованные стражники, у края площади уже поставили коновязь для лошадей знатных гостей; зевак и наглых торговцев время от времени оттесняли на запруженные народом улицы города.

Галеран вздохнул полной грудью и начал с любопытством осматриваться. В Лондоне он был только раз — когда уходил в крестовый поход. Но теперь все изменилось: люди чаще улыбались, и за общей неразберихой проглядывал все тот же строгий порядок. По одному этому можно было судить о характере нового короля. Галерану еще предстояло понять, чего ждать от него — добра или худа. Конечно, xoрошо, что все радуются и надеются на лучшее, но, как заметила накануне Алина, чересчур большая любовь Генриха к порядку и закону может дорого обойтись Галерану и Джеанне.

Итак, Галеран с Раулем подъехали к коновязи, спешились и препоручили своих коней заботам королевских конюхов.

Подошел монах-писец со стопкой восковых табличек.

— Ваши имена, добрые сэры?

У Галерана холодок пробежал по спине, но он твердо ответил:

— Галеран Хейвуд из Нортумбрии и Рауль де Журэ из Гиени.

Ничуть не меняясь в лице, монах записал их имена.

— Его величество король Генрих выражает сердечную благодарность всем, кто пожелал засвидетельствовать ему свое уважение и поздравить с восшествием на престол. Однако, как вы можете видеть, столько благородных рыцарей прибыло сюда с этой целью, что невозможно предоставить личную аудиенцию всем желающим. Будьте добры войти в зал, милорды. Король проходит по залу время от времени.

И он удалился встречать новых посетителей.

— Весьма любопытно, — заметил Рауль по пути к огромной деревянной постройке, богато украшенной резьбой и росписью и увешанной знаменами. — Ваш Генрих, как видно, любит порядок.

— Не только любит, но и, что куда важнее, умеет добиться порядка. Если б в этом полном народу зале каждый искал бы возможности поговорить с королем наедине, уверяю тебя, обиженных было бы намного больше. А так те, кому не будет предоставлена аудиенция, не почувствуют себя обойденными.

— Ты читаешь мои мысли, — усмехнулся Рауль. — Королю отсылают списки прибывших, а он сам выбирает, с кем ему встретиться. Что ж, войдем и поглядим, причислен ли ты к этим избранным.

— Должно быть, нет. Я не обладаю могуществом моего отца. Его бы король принял наверняка.

— Но ты его сын.

— А знает ли кто-нибудь об этом? Конечно, я мог бы сыграть на известности отца, но сомневаюсь, что у нас сегодня вообще есть надежда на аудиенцию. Возможно, придется ждать много дней, а то и недель… Но все к лучшему…

— Или ты просто хочешь оттянуть момент встречи? Помни, если понадобится, мой дом в Гиени — твой дом.

У Галерана болезненно сжалось горло. Впервые беспечный Рауль заговорил серьезно. Что чувствовал он, о чем думал, если предложил покинуть Англию?

Возвратившись домой целым и невредимым, Галеран вовсе не хотел уезжать за пределы Англии, но ради Джеанны, ради ее безопасности готов бежать на чужбину и жить в изгнании, была бы возможность.

Они влились в поток разодетых лордов, входящих в распахнутые двери; внутри было многолюдно, но не тесно. Просторный зал мог вместить и вдвое больше народу.

— Готов поспорить, — пробормотал Рауль, — что, когда сутолока достигнет предела, король выйдет, осчастливит всех улыбкой и отпустит восвояси.

— Ты, наверное, прав, но ожидание, по крайней мере, не будет утомительным.

В углу играли музыканты, вдоль стен стояли накрытые столы, слуги обносили входящих кубками вина. Галеран и Рауль взяли по кубку, пригубили и многозначительно приподняли брови. Вино оказалось превосходным.

Галеран пробился к свободному месту у окна и тихо сказал:

— Я несказанно рад, что мне не надо пытаться обмануть Генриха Боклерка.

— Вероятно, у него хорошие слуги.

— О человеке можно судить по его слугам.

Галеран прислонился к стене и постарался не думать о плохом. Он знал, что так ему, быть может, придется стоять несколько часов кряду. В походе он привык к подобному времяпрепровождению и, хотя бездействие томило, понимал, что порой для грядущего благоденствия бывает необходимо лишь присутствие в нужном месте в нужное время несомненно, зоркие писцы уже отметили в своих табличках, кто и как скоро прибыл в этот зал.

Не забыли и о тех, кто не приехал.

Отсутствие отца, разумеется, тоже не осталось без внимания, и остается лишь гадать, к чему оно приведет в дальнейшем.

Также Галеран не сомневался, что в зале среди прибывших есть много приближенных короля, чья единственная задача — слушать, о чем говорят. Видимо, это понимали все, и потому вели только самые безопасные разговоры об урожае и лошадях.

Один раз, правда, кто-то неподалеку от Галерана обмолвился о герцоге Роберте, рассуждая, что тот может предпринять.

— Если у него есть голова на плечах, — заявил жилистый, сухощавый человек с крючковатым носом, — он не сунется в Англию. Теперь не 1066 год, и норманнам больше нечего здесь искать.