На сердце без тебя метель... (СИ) - Струк Марина (читать книги бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
— И быть может, нынче самый момент выяснить, что же причиной тому? — невозмутимо продолжал Александр, перелистывая страницы.
— Причиной — чему? — растерянно переспросила Лиза.
— Si on juge de l'amour par la plupart de ses effets, il ressemble plus à la haine qu'à l'amitié[167], — многозначительно изрек ее собеседник, будто только что вычитал это в книге. А потом поднял голову и внимательно посмотрел на девушку, подмечая даже движение ресниц, под которыми она попыталась скрыть в эту минуту свои чувства.
— Так смею ли я надеяться, что мудрый герцог оказался прав?
Лиза возмущенно вскинулась при этих словах, испугавшись, что каким-то образом невольно выказала свой интерес к его персоне.
— Вы забываетесь! Этот разговор… и ваш облик — из ряда вон. Я прошу вас вернуть мне книгу и позволить покинуть библиотеку. Понимаю, вам нет ни малейшего дела до моей судьбы и честного имени, но ежели в вас осталась хотя бы капля благородства…
Он ничего не ответил, только с легким поклоном отступил в сторону. И Лиза неожиданно ощутила легкую досаду, что он сдался так быстро. Оттого упрямо протянула руку за книгой, которую Дмитриевский все еще держал в руках.
— Позвольте…
Но Александр лишь резко захлопнул книгу, на секунду прищемив ей кончики пальцев сомкнувшимися страницами. Лиза испуганно отшатнулась, и он был вынужден придержать ее за локоть, чтобы не дать ей упасть.
— Простите меня, ежели доставила вам неудобство, воспользовавшись вашей библиотекой. Я полагала, вы сами дали мне на то свое позволение.
У Лизы вдруг мелькнула мысль, что она могла просто разозлить его своими выпадами, и потому он решил забрать у нее книги в отместку. Глупое предположение, но с него станется.
— В библиотеке есть полки, куда даже при моем позволении вам хода нет, — иронично хмыкнул Александр, по-прежнему сжимая ее локоть через ткань платья. Ей даже казалось сейчас, что каждый его палец прожигает полотно, оставляя отпечатки на ее коже. — Есть книги, что, даже имея название La Philosophie[168], не таят в себе изречения философов.
Почудилось ли ей, что его голос стал чуть ниже, с легкими нотками хрипотцы, отозвавшейся внутри нее привычным трепетом? Лиза не могла позднее ответить себе на этот вопрос. Но в одном сомнений быть не могло — большой палец его руки вдруг шевельнулся ласкающим движением на ее локте, пробегая ниже линии кружева, которым был оторочен рукав ее платья. И касаясь обнаженной кожи ее руки…
— Потому что иногда стремление узнать, что может скрываться под той или иной обложкой, прежде неведанное…
Лиза больше не могла этого выносить: жара, что охватил ее при его прикосновении, трепета внутри тела, причинявшего непонятное беспокойство, природу которого она не могла себе объяснить, желания прильнуть к нему, как когда-то несмело прижималась к тому, кого любила…
Что же с ней происходит? Какая она ветреная! И как права была Лизавета Юрьевна. Ведь еще осенью Лиза была готова разделить свою жизнь совсем с другим человеком, полагая, что он и есть тот единственный, которому будут навеки принадлежать ее душа и тело. А нынче она стоит под взглядом этих влекущих глаз и мечтает только об одном — чтобы другой мужчина обхватил ее в крепком объятии и коснулся ее губ своими губами.
Устыдившись глубины своего падения (не только обманщица и мошенница, но еще и бесстыдная особа!), Лиза снова подчинилась внутреннему голосу, который второй раз за день отчетливо приказал ей бежать прочь. Так и не произнеся ни слова, она медленно отступила на шаг, высвобождая локоть из его пальцев и желая при этом, чтобы он не ослаблял свою хватку.
Но Александр так же медленно разжал пальцы, позволяя ей уйти. Лиза поспешила обогнуть его, торопясь нажать на дверную ручку и выскользнуть в приоткрытую дверь. Одновременно испытывая невероятное по глубине желание остаться в этой скудно освещенной комнате, где ее душа не знала ни страха, ни сомнений, а только пела чарующую песню сирены, кружа ей голову.
— Лизавета Петровна, — вдруг мягко, но настойчиво окликнул ее Дмитриевский, и девушка мгновенно обернулась. Он стоял там же, где она его оставила. Его лицо было освещено светом свечей и огня в камине лишь на половину, оставляя вторую в тени, и на миг Лиза даже испугалась этого контраста. А потом разглядела и другую тень, что мелькнула в его темных глазах… Неуверенность, что так отчетливо прозвучала для нее в последовавшем вопросе:
— Быть может, я покажусь вам чересчур грубым, но… ваше расстройство нынче и меланхолия — не от отъезда ли известной нам персоны?
Внутренне просияв, Лиза на миг отвернулась, чтобы Александр не увидел легкой улыбки, скользнувшей по ее губам. Он ревновал! Пускай эта ревность и неуверенность были тщательно замаскированы под привычной отстраненностью, но видит бог, так и есть!
— Странно вновь слышать от вас подозрение в чувствах особого рода к Василию Андреевичу, — проговорила она, снова повернувшись к мужчине, напряженно ожидавшему ее ответа. И не могла не поддразнить: — Ведь не только ваш кузен покинул усадьбу. Отчего же подобный вопрос не касается отъезда Бориса Григорьевича? Ведь и он отбыл нынче днем, как и намеревался давеча…
— Бориса Григорьевича? — недоверчиво переспросил Александр, и Лизу даже взяла легкая досада за Головнина. Неужто Дмитриевский думает, что тот не может нравиться барышням? Да, он не так привлекателен, как Василь, но все же!..
— Pourquoi pas?[169] — пожав плечами, ответила она вопросом на вопрос и убежала в полумрак коридора. С трудом сдерживаясь при этом, чтобы не рассмеяться, настолько легко вдруг стало на душе. Он ревнует! Он несомненно ревнует! А значит, надежда завоевать его сердце, завладеть его вниманием еще не потеряна…
Хотелось петь. Впервые за долгие годы, появилось ощущение крыльев за спиной. Оттого, едва переступив порог отведенных им покоев, Лиза совершенно безропотно повернула в сторону спальни мадам Вдовиной, откуда раздался властный оклик. Как всегда, Софья Петровна желала знать, где была Лиза (в особенности принимая во внимание столь поздний час), а также обговорить их дальнейшие поведение.
Уже шла Мясопустная неделя. Не за горами Великий пост, а там, оглянуться не успеешь, — Пасхальное воскресенье и день, когда придется покинуть Заозерное. С каждым днем Софья Петровна переживала все сильнее, не наблюдая более никаких сближений между хозяином усадьбы и Лизой. И каждый день был для нее сущей мукой… от понимания того, насколько близко задуманное к краху, несмотря на явную симпатию графа к Лизе. Мадам Вдовина знала, что подобный интерес не всегда ведет к венцу, что бывали случаи, когда мужчины отказывались принимать на себя обязательства определенного рода (даже Дмитриевский мог быть тому примером!). И постепенно вера, с которой она прибыла в имение, таяла. Так же вскорости примется таять снег с приближением весны, что уже отчетливо ощущалась в воздухе в солнечные дни.
Еще более Софья Петровна пала духом после воскресной службы, которую вдруг посетил Дмитриевский, бывший редким гостем в церкви отца Феодора. Тогда при прощании с ближайшими соседями хозяин Заозерного вдруг напомнил о визитном дне на Масленичной неделе. Нет, против семейной четы Зазнаевых, что соседствовала с Дмитриевским по западной границе земель, мадам Вдовина ничего против не имела. Но намеренное упоминание о дне визитов из уст графа, слывшего нелюдимым и не особо приятным в общении, прозвучало для нее скорее как приглашение Зубовых. Жаль, что Лиза так долго не покидала стен церкви, а потому не слышала тех речей и не видела любезных улыбок Дмитриевского, обращенных к прекрасной молоденькой соседке. А вот мадам Вдовина тут же почувствовала, насколько шатким было их нынешнее положение.
Все это Софья Петровна в который раз повторила Лизе при привычном разговоре перед сном, злясь на невнимательность и какую-то странную рассеянную улыбку девушки.
— И что это был за tour de passe-passe[170] нынче днем? — недовольно спросила она Лизу. — Что за мнимый crise de nerfs? Когда в следующий раз решите такое выкинуть, хотя бы предупреждайте наперед. Я могу поддержать любую игру, коли осведомлена буду. Подобный же экспромт… Вы, конечно, разумно придумали, как уйти от этого неудобного нам предложения Головнина. Я сослалась на то, что в своем нынешнем душевном состоянии и тревоге за вас не могу написать и строчки. Но, прошу вас, meine Mädchen, впредь осторожнее! На кон поставлено многое… и как по мне, нынче мы на самом краю…
