Волшебный туман - Виггз Сьюзен (лучшие книги без регистрации txt) 📗
— Так оно и есть. Ты знаешь, ни один мужчина не был для меня столь привлекателен, как мужчина моих воспоминаний, — она подождала ответа, но он продолжал молчать, тоже выжидая. — Ты знал его, — обвиняющим тоном продолжила она, — и не сказал.
— Я плохо знал его. Многие лондонские католики посещали службу в церкви с иностранными сановниками, избегая таким образом преследования.
— Почему ты не сказал мне, что он женат?
— Я не был уверен, пока мы не прибыли в Лондон. А тогда мне захотелось, чтобы ты собственными глазами убедилась, какой он лжец.
— И ты придумал самый оскорбительный способ для этого!
— Я не заставлял тебя бросаться в его объятия.
— Какой ты тактичный! Скажи, Весли, тебя когда-нибудь мучили угрызения совести из-за того, что ты обманывал меня?
— Да, Кэтлин. И сейчас мучают. Каждую минуту каждого дня, — выражение его лица внезапно изменилось, став жестким и непреклонным. Его руки рванулись к ней и схватили за плечи. — Я рад, что он женат, слышишь? Черт побери, Кэт, ты нужна мне самому.
Его прикосновение и грубое, честное признание вызвали у Кэтлин чувство стыда и сострадания.
— Но ради Бога, Весли, зачем?
— Ты знаешь ответ. Я не хочу повторять его только для того, чтобы ты швырнула мне его обратно. Мы говорили об Алонсо, не правда ли? Соответствует ли он тому образу, который ты создала из него? Скажи, как он объяснил свою женитьбу?
— Ты выхватил меч и вызвал его прежде, чем…
— Прежде чем ты позволила ему сделать из вас обоих неверных супругов? — бросил он грубо. — Ты бы позволила ему овладеть тобой в то время и в том месте? Позволила бы бросить тебя на землю в тени дворца Уайтхолл и…
— Прекрати! — она ударила его в грудь. — Алонсо никогда не был таким грубым, как ты.
— Конечно! Дорогой Алонсо всегда такой благородный.
— Я начинаю думать, что честь понятие относительное, — она отвернулась, призывая себе на помощь гнев, который усмирял ее желание. — Зачем ты разыгрываешь из себя ревнивого мужа, Весли? Ты же сам признал, что мои привязанности никогда не будут твоими.
— Это было до того, как… — Весли прикусил язык, но его сердце закончило: «Это было до того, как я узнал, как много ты значишь для меня. Прежде, чем я узнал, какое это волшебство любить тебя».
Любовь. Какое великолепное, восхитительное мучение. Считается, что любовь делает из человека поэта. Из Джона Весли Хокинса она сделала несчастного неудержимого зверя.
— До чего? — подсказала она.
Потянувшись к ней, он снова обнял ее за плечи. Гнев вытек из него, как грязная вода из осушаемого пруда.
— Кэтлин. Когда ты, ссылаясь на усталость, отвергала мои приглашения во дворце, знаешь, что я подумал?
— Нет. Я никогда не понимала тебя.
— Усталость не характерна для тебя, Кэтлин. Но даже наиболее энергичных женщин мучает усталость, когда они беременны.
— Беременна! — ее рука непроизвольно прикрыла живот.
— Я думал, ты зачала нашего ребенка в первую брачную ночь.
Гнев исчез с ее лица.
— Ах, Весли…
— Ты знаешь, что я тогда почувствовал? — Она отрицательно покачала головой. — Мое сердце обрело крылья, Кэт. Меня распирала гордость, мне хотелось зазвонить во все колокола в Лондоне.
— Ты не должен был делать такого поспешного вывода.
— Поспешного? Кэтлин, мы любим друг друга свободно, не сдерживая себя. Я дал тебе частицу себя, часть моего тела и души. Разве удивительно, что я представил себе, как моя любовь принесла плоды?
Она опустила глаза.
— Тебе нужно было спросить у меня, тогда бы ты не разочаровался.
— Поверь мне, я и раньше справлялся с разочарованием, — сердитым движением он сбросил с себя камзол и рубашку. — Ты видела шрамы. Меня пытали. Хлестали кнутом, растягивали, кромсали. Но твою усталость как рукой сняло, когда ты увидела своего любимого. Боже, Кэт, это причинило мне большую боль, чем любая пытка.
Под пыткой он, по крайней мере, мог уйти от боли в беспамятство. От Кэтлин его сердце не имело защиты.
— Ты знал, что я не хочу тебя, когда принуждал выйти за тебя замуж.
Он приподнял ее за подбородок, заставляя посмотреть на него. Как может в ней уживаться туманная сладость и непреклонная воля?
— Чего я не знаю, так это до чего дойду в своей любви к тебе.
Она взяла его руку и отвела в сторону.
— Ты не можешь любить меня.
— А я люблю, Кэтлин. Люблю до глубины души.
— Тогда останови свою любовь.
— Скорее солнце перестанет светить, — он снова обнял ее, прижимая к груди, пропуская сквозь пальцы шелк ее волос. — Скажи мне, что любишь меня.
— Ты захватил и покорил меня. Чего еще ты хочешь от меня?
— Кэтлин, я хочу, чтобы ты, посмотрев на меня, увидела любящего тебя мужчину, и ничего более. Я хочу, чтобы ты, проснувшись утром и увидев меня рядом, испытала радость, чтобы тебе захотелось ускорить заход солнца и остаться наедине со мной.
Она приложила руки к пылающим щекам.
— Ты просишь невозможного.
— Нет. Ей-богу, у нас может быть такая любовь, что позавидуют даже ангелы, но только в том случае, если ты смиришь свою ирландскую гордыню, — со страстным стоном он привлек ее ближе. — Эти дни и ночи молчания оказались для меня пыткой.
— Потому что ты даже не думал пойти на компромисс, — прошептала она голосом, в котором ему послышалась боль печали. — Ты даже не сказал мне, чем закончился твой разговор с Кромвелем.
Боль еще глубже проникла ему в сердце.
— Благодаря твоим друзьям в Клонмуре, я все еще в долгу у Кромвеля.
Она наклонилась над кроватью, кожа на щеках натянулась. Ее отвращение было таким осязаемым, что ему показалось, что он может протянуть руку и потрогать его. Она спросила:
— Почему ты позволяешь ему принуждать тебя предпринимать что-либо против моих людей?
— Он не успокоится до тех пор, пока Фианна не прекратит свои набеги. — Весли поймал ее взгляд. — И я положу этому конец, Кэтлин.
Ее щеки побелели, затем приобрели багровый цвет. Ему показалось, что она может ударить его, и почувствовал, что хочет этого. А она стала теребить покрывало.
— Вы вероломный мерзавец, — заявила она. — Притворяетесь, что любите меня, и думаете, что я настолько глупа, чтобы поверить вам. Вы предлагаете мне не защищать то, что у меня есть. И вы называете это любовью, мистер Хокинс? — она подняла на него большие умоляющие глаза. — Если вы любите меня, вы повернетесь спиной к Оливеру Кромвелю и отдадите свою преданность Клонмуру.
Он предвидел это и должен был подготовиться к решению этой проблемы. Более всего на свете ему хотелось быть честным с ней. «Кромвель сделал заложницу из моего ребенка», — хотел он сказать. Она и есть тот рычаг, которым он принуждает выполнять приказания.
Весли вынужден был сдержаться. Кэтлин относится с состраданием к незнакомым людям и принимает их в доме. Из-за этого он не может сказать о Лауре. Да если бы она и узнала, это ничего не изменило бы, только добавило бы волнений, поставив перед выбором, который может разорвать ее сердце надвое. Он не хотел заставить ее выбирать между сохранностью ребенка и безопасностью людей Клонмура. Кроме того, откровенность сейчас была бьх слишком рискованной. Один промах, и Лаура поплатится за это.
Да и сохранит ли Кэтлин тайну? Или выдаст ее? Хотя кому она может рассказать? Логану Рафферти.
Она смеется над неприязнью Весли к ирландскому лорду. Рафферти властен, упрям и самонадеян, но она никогда не поверит, что он способен связаться с круглоголовыми для достижения собственных целей. Она не видит темных сторон Рафферти.
— Кэтлин, я прошу тебя. Помоги мне сохранить мир с Хаммерсмитом.
Она откинулась назад и подтянула к груди колени, прикрываясь ими от него как щитом.
— Я думаю, лучше бы мы продолжали молчать, мистер Хокинс, — она лежала тихо, не шевелясь, пока сумерки не перешли в глубокую ночь, и незаметно уснула.
Глядя на нее, Весли размышлял о том, что некоторые кандидаты на поступление в религиозный орден видели свое призвание четко, как отражение в спокойной глади воды. Его же призвание, если оно вообще существовало, возникло, выросло из чувства долга, крушения надежд и желания взбунтоваться.
