Не бойся любви - Осборн Мэгги (чтение книг TXT) 📗
— О Господи!
Дженни оцепенела. Разумеется. Она должна была заглянуть поглубже. Должна была предполагать. Спросить себя, почему Грасиела так упорно твердит, что это она, Дженни, убила ее мать. Да потому, что не в силах была противостоять тому, чему в самом деле верила. Маргарита умерла, чтобы дать Грасиеле шанс выжить. Конечно, она не объясняла это дочери прямо… но девочка обладала острым умом.
Опустившись на пол, Дженни притянула к себе девочку.
— Грасиела! Ты не убивала свою маму. Нет. Никогда. Милая девочка, твоя мама умерла от чахотки. То, что она заняла мое место, ускорило ее конец всего на несколько дней. Она была очень, очень больна, ты должна, ты должна была видеть это.
Грасиела крепко прижалась к плечу Дженни, горько всхлипывая.
— Она умерла, чтобы ты дала ей обещание спасти меня. Это я виновата.
— Нет-нет, дорогая моя! — Дрожащими пальцами Дженни гладила Грасиелу по голове. — Она просто ушла немного раньше. Никто не виноват.
— Если бы не я, она умерла бы в своей постели. Я ее убила! Они застрелили ее из-за меня!
Дженни обняла Грасиелу, глядя поверх ее плеча на пустыню, за окном. Отголосок прошлого зазвучал у нее в голове. «Он бы не погиб, если бы ты смотрела за ним, как я тебе велела! Билли умер по твоей вине!» И собственный отчаянный крик: «Но, ма, он от меня убежал! Я не видела, как он упал в озеро!» Ей тогда было девять. «Моя вина, моя вина, моя вина». Дженни резко тряхнула головой. Сколько же раз она вспоминала день гибели брата?
— Грасиела, твоя мама не пошла на расстрел ради тебя. — Дженни вздохнула, чувствуя, как слезы закипают на глазах. — Она сделала это ради меня. — Грасиела прильнула к ней, стала всхлипывать тише и прислушалась. — Я… мы с твоей мамой знали друг друга. Мы были подругами…
Она продолжала смотреть на пустыню за окном.
— Маргарита знала, что меня обвиняют ложно. И знала, что умирает. Она просила меня отвезти тебя, к твоему отцу, потому что она этого не могла. Мне было легко дать обещание подруге. Видишь ли, я все равно собиралась уехать в Калифорнию вместе с тобой и Маргаритой. Мы собирались поехать все втроем. Я должна была следить за этими убийцами, твоими кузенами. Так хотела Маргарита.
Что она болтает? Пройдет ли эта история? Правильно ли она поступает?
— Меня арестовали и собирались казнить, так что я не могла уехать в Калифорнию. А Маргарита сильно заболела. Я уговаривала ее уехать раньше, но… в ней нуждалась тетя Теодора, а ты знаешь, какой доброй и великодушной была твоя мама, так что мы задержались, а потом было поздно, из-за своей смертельной болезни мама не могла путешествовать.
За окном уже не было кактусов — почти не было. Появились низкорослый кустарник и чахлая трава. Но жара стояла по-прежнему, адская жара…
— И вот она пришла ко мне в тюрьму, и я попросила ее спасти мою жизнь. Она ведь уже умирала. А я могла отвезти тебя к отцу. Я могла защитить тебя от кузенов Барранкас. Мы обе могли сделать кое-что друг для друга… Грасиела, посмотри на меня.
Дженни отодвинула от себя Грасиелу.
— Я была эгоистична, потому что хотела жить и видела способ выжить. Я обещала твоей маме отвезти тебя в Калифорнию ведь я и раньше намеревалась поехать туда. А твоя мама, она любила меня, мы с ней были подругами, и она хотела спасти мою жизнь. Она не обменяла свою жизнь на твою, Грасиела. Она обменяла свою на мою. Потому что мы были подругами-сестрами. Потому что я не была больной, а она была. Потому что она знала, что я чту нашу с ней дружбу и позабочусь о тебе. Я не убивала ее, Грасиела. Она умерла, чтобы спасти мою жизнь.
— Это правда? — шепотом спросила Грасиела, вытирая глаза и вглядываясь в лицо Дженни.
— Господь свидетель, что я сказала тебе правду. Разве я когда-нибудь лгала тебе? Или кому-то еще? Если кого и следует винить в смерти твоей мамы, так это меня — зачем я по глупости позволила себя арестовать и приговорить к смерти? И ее вина тоже есть — она была слишком смелой и хотела спасти подругу, которая помогла бы ее дочери. Но тебя винить не в чем.
— О Дженни! — Руки ребенка обвились вокруг шеи Дженни и крепко обняли ее; плач был уже не таким горьким — поток печали, но не раскаяния. Глубокое горе, но не вина.
— Выслушай еще кое-что, — продолжала Дженни спустя долгое время. — Не считай, что ты виновата перед Таем; в ответе за то, что с ним произошло. — Она немного помолчала, чтобы голос не сорвался, когда она заговорит. — Твой дядя Тай — благородный человек, готовый помочь тем, кто в нем нуждается. Помнишь, как мы познакомились с ним? Как он ввязался в драку в Верде-Флорес? Он тогда не знал нас. Совесть послала его навстречу этой пуле, Грасиела, а вовсе не ты. Если Тай умрет — а я отказываюсь этому верить, — то ты тут ни при чем.
— Я думала, это я виновата, что он… Ты уверена? — пробормотала Грасиела куда-то Дженни в плечо, намокшее от слез, и эти еле различимые слова убедили Дженни в том, что ее предположение правильно.
— Совершенно уверена. Ну а теперь давай найдем золотой медальон и приколем его к твоему жакету в знак уважения к женщине, которая была моей замечательной и смелой подругой и любила тебя так, как только мать может любить свою дочь.
— Дженни! Я люблю маму. Но и тебя я люблю тоже.
О Боже… Дженни прижала к себе Грасиелу и спрятала мокрое от слез лицо у нее в волосах. Она задыхалась от волнения.
— Все в порядке, — прошептала она наконец. — Это не значит, что ты стала меньше любить свою маму. Это значит, что и ко мне ты относишься хорошо.
В эту ночь Дженни и не пыталась уснуть. Она сидела у окна и смотрела на освещенную луной пустыню, исчерченную длинными тенями. Она не раскаивалась в том, что солгала Грасиеле; она поступила бы точно так же еще раз при подобных обстоятельствах. Но при этом она чувствовала внутри себя некую пустоту — словно лишилась чего-то существенного, а при мысли о любви к ней ребенка испытывала сладкую боль.
Уже под утро она подняла голову и поискала на небе звезду Маргариты.
«Я ударила ее, Маргарита. Смешно, не правда ли? Я то и дело грозила побить ее, но не делала этого. Но она перестала носить золотой медальон, и я… ну, ты знаешь, как оно было.
Надо ли было солгать? Или я напрасно наговорила на себя? Не знаю. Знаю лишь то, что не могла допустить, чтобы она ненавидела себя и верила, будто бы она виновата в твоей смерти. Думаю, ты не хотела бы, чтобы она в моем возрасте терзала себя за это.
Полагаю, ты слышала, как она сказала, что любит меня.
О Маргарита. Это дьявольски тяжело. Я просто не знаю ничего более тяжкого. Как мне сказать ей «прощай»?
Глава 17
Сан-Франциско был самым большим городом, в котором довелось побывать Дженни. Тут немало возможностей для женщины, которая не чурается тяжелой работы и не боится испачкать руки. Сейчас, в элегантной шляпе, в перчатках и дорожном костюме, она не выглядела женщиной такого рода, но скоро все будет как прежде.
Она правила фургоном и, прищурившись, наблюдала за неистовой деловой суетой на причалах, вполуха слушая, как Грасиела, захлебываясь от восторга, что-то говорит об океане. Единственное, что Дженни знала об океанах, сводилось к тому, что на пристанях всегда нужны рабочие руки, а платят вполне достаточно, чтобы хватило на жизнь.
Довольная тем, что сможет строить какие-то планы, Дженни прищелкнула языком на мула и свернула на дорогу, уводящую от берега в глубь страны.
— Когда мы доедем до ранчо? — спросила Грасиела, опуская словарь, который читала вслух.
— Надеюсь, что завтра. Ты продолжай читать. И не наваливайся на меня.
Она выкатила глаза с выражением преувеличенного отчаяния, когда Грасиела не обратила ровно никакого внимания на ее последнее указание. Просто неразрешимая загадка — как это она успела превратиться в совершенную тряпку и в какой момент превращение произошло? Но еще более загадочно, что Грасиела в этом отлично разобралась.
