Страшное гадание - Арсеньева Елена (лучшие книги без регистрации .txt) 📗
– Зря вы допытываетесь, мисс, – шепнула она, глядя на Марину с жалостью. – Лучше вам и не знать ни о чем.
– O чем, ну?! – воскликнула Марина, опять исполнившись яростью и чувствуя, что, ежели Глэдис сызнова примется солому жевать, она ее пришибет на месте.
И, очевидно, горничная тоже почуяла неладное, потому что, устало вздохнув, сказала:
– Ну ладно, ежели так будет угодно вашей милости. Беда в том, что вы опоздали, мисс. Милорд Десмонд – он, может быть, и имел на вас виды, да все это в прошлом. Его уже другая к рукам прибрала. Да к тому и шло!
– Другая? – слабо шевельнула губами Марина. – Ты с ума, что ли, сошла?
– Не у меня, а у вас, мисс, верно, в уме помутилось, коли вы ну ровно ничего вокруг не видите! – вышла из себя Глэдис, от возмущения забыв о всяких приличиях. – Я вам еще когда говорила: леди Джессика не по себе дерево хочет срубить и на молодого лорда заглядывается? Вы меня на смех подняли, а теперь… а теперь… – Она замялась было, как бы не решаясь продолжать, но, не выдержав взгляда Марины, сунула руку в карман и вытащила листок бумаги, сложенный вчетверо. – А теперь поглядите-ка вот на это!
– Что это? – спросила Марина, глядя на листок с таким ужасом, словно он шипел и готов был ее укусить.
– Да ничего особенного, кроме как письмо леди Джессики к милорду, – буркнула Глэдис. – И, если я не спятила, это не простое письмо, а любовное!
Марина, забыв обо всем, вырвала из рук Глэдис письмо. Что бы там ни было, будь в это письмо завернута самая ядовитая змея на свете, она должна была прочесть… должна знать!
«Десмонд, после того, что случилось вчера, я больше не в силах таиться. Был миг, когда мне показалось, что злая участь Алистера настигла и тебя… и я поняла, что не переживу новой потери. Мне необходимо поговорить с тобой. Это очень важно… жизненно важно! Ты и не подозреваешь того, что я хочу тебе открыть. Сегодняшний вечер перевернет всю твою жизнь и, быть может, наконец освободит от той роковой слепоты, которая ведет тебя к гибели. Впрочем, писать очень долго. Я все скажу сама. Умоляю не искать со мной встречи днем, не мучить понапрасну, не выспрашивать, однако ровно в 10 часов вечера я буду ждать тебя в павильоне, в саду. Приходи. Джессика».
О да, этот листок был вполне невинен, но к нему прилагался другой, и, когда Марина прочла его, она не поверила глазам.
Никакой змеи там, разумеется, не было… но каждая строка, каждое слово источали смертельный яд.
Похоже было, что многолетняя сдержанность изменила Джессике. Чувства хлынули потоком и подчинили ее себе. Строчки плясали, буквы разъезжались – она явно не владела собой, когда писала:
«О Десмонд, мой Десмонд! Довольно нам мучить друг друга. Я всегда понимала тебя лучше, чем даже ты сам… поняла и теперь. И ты все понял. Да, я больше не могу таиться. Я люблю тебя и готова всему миру сказать об этом. Если ты захочешь, мы подождем приличного срока, чтобы объявить о своей любви, но ты должен знать, что я готова принадлежать тебе во всякий час, когда ты пожелаешь меня. Пусть это свершится сегодня. Я хочу сегодня стать твоей…»
Марина уронила листки. Она почти не дышала от боли. И почему-то самым мучительным было то, что Джессика каким-то непостижимым образом почти слово в слово повторила то, что Марина сказала бы Десмонду. Готова была сказать!
В этом было нечто унизительное, оскорбительное, почти постыдное! Как если бы они с Джессикой обе вдруг пришли к Десмонду и легли перед ним, обнажив тела и раздвинув чресла: выбирай! И он бы задумчиво глядел, как они лежат, трепеща от желания и нетерпения: невеста его брата – и его жена.
Жена!
Марина привскочила на постели, словно это слово ударило ее – и вмиг вернуло к жизни. Она его жена! Она ведь совсем забыла, что главным условием их договора была свобода ее выбора. Ее! Только от нее зависит, какая участь постигнет Десмонда 31 июля: или венчание, или смерть. Ну так ни то ни другое. То есть не 31 июля! Лорд Десмонд Маккол обвенчается со своей русской кузиной Марион Бахметефф… завтра же. В домовой церкви. Без соблюдения этих дурацких английских приличий. И узнает он о решении своей судьбы нынче. Нынче же вечером, и не где-нибудь, а в садовом павильоне. В том самом, где ему назначила свидание Джессика. Да-да, все будет как в романе: дама, явившись на свидание, застанет возлюбленного с другой… Но этой дамой будет не Марина! Ею предстоит стать Джессике. Явившись в павильон в десять вечера, она попадет в самый разгар любовного свидания, которое началось немного раньше! И за этот час Десмонд узнает о том, что завтра у него свадьба, а также о том, что его невеста-жена влюблена в него без памяти.
Лицо Глэдис, стоявшей с видом печального сочувствия, изрядно вытянулось, потому что мисс Марион, только что бывшая полумертвой от горя, вдруг расхохоталась и ринулась к секретеру, где стоял бювар. Обмакнув перо в чернильницу, Марина перечеркнула в письме цифру 10 и написала сверху размашисто девятку, а потом, помахав листком в воздухе, чтобы чернила быстрее просохли, свернула его по сгибам и сунула совершенно ошеломленной Глэдис.
– Вот. Теперь ты можешь отнести это милорду. Иди, что стоишь? – И она неторопливо направилась к ванне.
– Но, мисс! – взмолилась Глэдис, прижав руки к груди. – Второй-то листок остался у вас…
Она отпрянула, так стремительно обернулась к ней вышеназванная мисс.
– Если ты кому-то пикнешь про второй листок, – прошипела Марина, сузив глаза, – если вообще пикнешь, что я знаю про письмо… – Она с трудом перевела дыхание, и Глэдис начала пятиться к двери. – Eсли ты… я убью тебя, так и знай! – закончила Марина сурово и просто.
И Глэдис, очевидно, поверила, потому что в следующую же минуту ее и след простыл. Стоптанные каблучки Джессикиных туфелек дробно затопотали по коридору, а Марина первым делом подошла к камину и швырнула в огонь любовные бредни «неутешной вдовы».
Как ни странно, ей стало легче.
О чем бы она ни думала с утра, ничего путного не надумалось да и не сделалось. Весь день так и изошел в нетерпеливом хождении из угла в угол. Она не пошла к чаю, не вышла обедать – ей подали в комнату, но не Глэдис – лакей, а когда Марина попросила позвать горничную, ей ответили, что девушка отпросилась в деревню навестить заболевшего отца. Так и не удалось вызнать, передала ли Глэдис письмо, прочел ли его Десмонд… Надо думать, прочел. И теперь теряется в догадках: что за туману напустила Джессика? Спросить ее Десмонд не может – она ведь наверняка и из комнаты не выходила, избегая вопрошающего взгляда Десмонда. А может быть, он и не путается в догадках? Может быть, письмо Джессики – лишь ответ на его тайные и давние мечтания и он прекрасно знает, к чему быть готовым?..
Ох, какая тоска взяла Марину при этой мысли, какая тоска тоскучая! Решимость ее преизрядно ослабела, и слезы опять поползли, однако, вспомнив, что с ее лицом от слез всегда делалось, она с трудом их усмирила, принялась пристраивать примочки к векам, потом долго-долго причесывалась, потом занималась своим туалетом (впрочем, это потребовало от нее забот не в пример меньше), – словом, как-то время провела, и едва стрелки на часах, стоящих в углу ее комнаты, задрожали на половине девятого, как Марина бесшумно, будто тот самый пресловутый призрак леди Элинор, коего ей так и не привелось увидеть, ринулась по коридору.
Где-то из бокового хода прянул было под ноги Макбет, который словно бы учуял очередное приключение и норовил принять в нем участие. Марина, соскучившаяся по своему белому приятелю, приостановилась погладить кота, почесала его за ушком… и сурово сказала: «Брысь!» У нее сделалось тяжело на душе, словно предавала она единственного друга, однако там, куда она шла, он был бы вовсе не ко двору, мог только помешать, а потому она брыськала на него до тех пор, пока это новое русское слово прочно не запало в Макбетову память и он не ушел от нее, гордо задрав хвост, распушив его и вдобавок недовольно поводя им из стороны в сторону. Но Марине было не до капризов: время уходило, и она уже прямиком побежала в сад, решив непременно явиться на место свидания раньше Десмонда.
