Тайное венчание - Арсеньева Елена (серии книг читать онлайн бесплатно полностью TXT) 📗

25. Дверь в стене

Как только Сеид-Гирей ушел, перед Лизою появилась Гюлизар-ханым в своих развевающихся черных шелках, а с нею еще добрый десяток молоденьких татарочек и армянок.

После омовения в огромном чане с темной, горячей водой, слегка пахнущей чабрецом, повторилась вчерашняя сцена одевания. Но теперь ей принесли не просто ворох какой попало одежды, а приволокли преизрядный деревянный сундучище с тяжелой крышкой, чтобы поднять ее, даже Гюлизар-ханым пришлось поднатужиться.

Чуть откинулась крышка, из сундука хлынула теплая, душная, благоуханная волна, посыпались сухие блекло-синие цветочки. Лиза узнала лаванду, которой любила пересыпать вещи и белье Неонила Федоровна, исподволь приучив Лисоньку с Лизонькой к тонким ароматам. И странная смесь тоски и ожесточения охватила ее, как всегда, при воспоминании про Елагин дом.

Впрочем, увидав платье, Лиза забыла обо всем на свете. Такого платья она не то что не нашивала, никогда в жизни не видывала!

Было оно сшито по немецкой моде, давно принятой в столичных российских городах, но к началу нашего повествования едва-едва добредшей до нижегородской провинции. Самою роскошною одеждою Лизе прежде мнился простенький черный роброн, которым они обменялись с Лисонькою и который едва не сделался саваном для венчанной жены Алексея Измайлова. Нынешнее же платье… Дух занимался, глядючи на мягкий перелив ясно-голубого шелка, то игравшего глубокою синевою в пышных складках, то жемчужно сиявшего на гладком лифе и узких, лишь до локтя доходивших рукавах, отороченных жемчужно-серыми кружевами. Ими же спереди была украшена разрезная юбка с пепельно-серыми вставками, и ослепленная Лиза решила, что не иначе роброн сей был выкраден каким-нибудь крымским башибузуком [85] у самой императрицы российской или же у польской королевишны!

– Господин наш султан, – неодобрительно поведя бровями, изрекла Гюлизар-ханым, – приказал, чтобы ты отныне носила только лишь одежды Ференгистана [86]. Много добра у него в сундуках, и каждый день ты будешь надевать новое платье, чтобы ярче блистала твоя красота, ибо каждому драгоценному камню нужна своя оправа, не похожая на другие!

Последние слова Гюлизар-ханым проговорила не то торжественно, не то насмешливо, и Лиза поняла, что она повторила повеление Сеид-Гирея, окрасив его собственным отношением к Лизе. Да черт с нею, с этой черномазой! Пока для Лизы важнее всего благорасположение Сеид-Гирея, и уж из этого-то она попытается извлечь все возможное. Она молча отдалась в руки Гюлизар-ханым, которая сноровисто облачила ее в сияющий голубой роброн, проворно, словно каждый день сие проделывала, зашнуровала туго-натуго лиф, заплела пышные Лизины волосы в две косы, перевив их голубыми лентами, а на ноги надела белые чулочки с алыми подвязками и синие сафьяновые папучи, ибо русских или немецких башмаков, которые пришлись бы впору на узкие, сухощавые Лизины ступни, в сундуке не отыскалось.

Придирчиво оглядев дело рук своих, Гюлизар-ханым буркнула нечто маловразумительное: мол, господин наш султан отменно знает толк в женской красоте, из чего можно было угадать, что голубое платье Лизе весьма к лицу. Потом черная великанша сделала Лизе знак следовать за собою.

Они прошли не через те двери, в которые все входили прежде, а через другие, полускрытые ковром, висевшим на стене, и миновали несколько больших, роскошно убранных покоев, в одном из которых натолкнулись на Чечек. Наверное, то была ее опочивальня, ибо с турецкими коврами на стенах здесь забавно соседствовали малороссийские рушники, украшенные черными и красными крестиками да цветками. За вышиванием нового такого рушника и сидела Чечек, одетая в татарские шаровары, кафтанчик и феску, угрюмая, потерявшая половину своей привлекательности и всю самоуверенность. Она подняла на Лизу рассеянный взор и, кажется, даже не поверила своим глазам.

Лицо ее, отуманенное печалью, вновь мимолетно поразило Лизу сходством с кем-то давно знакомым. Большие черные очи медленно заволокло слезами, они влажно блеснули, и Лиза едва не ахнула, столь родным показалось это лицо… Но тут же наваждение рассеялось, ибо Чечек, отшвырнув свое вышивание, молча вскочила и бросилась вперед с явным намерением вцепиться в волосы удачливой сопернице.

Однако на сей раз Гюлизар-ханым такого не допустила, хотя понадобилась вся ее недюжинная сила, чтобы сдержать натиск разъяренной Чечек, которая молча, сверкая черными, свирепыми очами, кидалась и кидалась на Лизу, словно дикая кошка, пока Гюлизар-ханым с искренним удовольствием не отшвырнула ее в угол, да так, что Чечек осталась распростертой, испуская сдавленные стоны, исполненные, однако, не боли, не жалости к себе, а неутолимой ярости.

Гюлизар-ханым повела Лизу дальше, и та уже не без тревоги размышляла, достаточно ли далеко будут находиться ее новые покои от опочивальни Чечек и сможет ли бешеная хохлушка до них добраться. Следовало бы спросить об этом Гюлизар-ханым, но Лиза скорее умерла бы, чем даже самой себе созналась, что как огня боится Чечек и ждет от нее всяческого подвоха. Однако Гюлизар-ханым сама обо всем догадалась.

– К тебе она не проникнет. Я сама буду стеречь тебя и день и ночь не хуже любого евнуха, – неприветливо, но явно стараясь успокоить Лизу, бросила она.

Ту, конечно, в самое сердце укололо это «стеречь и день и ночь». Но любопытство оказалось сильнее разочарования.

– Евнухи? Кто ж это такие? Те стражники, коих мы в саду видели?

Гюлизар-ханым остановилась так резко, словно наткнулась на незримую стену. Обратила на Лизу вытаращенные глаза, а потом вдруг сложилась вдвое, так что Лиза даже испугалась, не сразил ли великаншу нежданный недуг, и не сразу она поняла, что Гюлизар-ханым сражена приступом неодолимого хохота.

– Ай, нет! – прорыдала наконец сквозь смех черная глыба. – Попади сюда эти петухи, плохо пришлось бы здешним курочкам. Уж те-то их бы потоптали! А евнухов можно не бояться, они верные стражи чести нашего господина.

Что-то было в звучании этого слова – евнух, что-то неуловимо непристойное, как бы запретное, одновременно волнующее и отвратительное, и Лиза с некоторой брезгливостью спросила:

– Евнухи, стало быть, женщины?

Гюлизар-ханым устало вздохнула. Веселость ее будто рукой сняло, в голосе звучала только глубокая печаль:

– Они мужчины. Или… были мужчинами.

И как ни выпытывала Лиза, что же означают сии слова, Гюлизар-ханым отвечать не пожелала, только ускорила шаг; и Лиза принуждена была следовать за нею почти бегом, так что они очень скоро достигли ее новых покоев.

Там уже стояли знакомый Лизе сундук с нарядами, то самое зеркало в серебряной раме, в котором она вчера поутру так нежданно узрела свою красоту, низенький столик, уставленный блюдами с разными невиданными сластями. Больше ничего в просторной зале не было, кроме широкого низкого ложа, по-здешнему называемого тахтой.

Оглядевшись, Лиза присела на краешек тахты, заботливо расправив свои широкие шелестящие юбки, и воззрилась на Гюлизар-ханым:

– Ну? И что же я здесь буду делать? Так вот и сидеть сиднем с утра до ночи?

Черные глаза сверкнули презрением:

– У русских мужчин в году праздников столько, сколько у татар молитв в священных книгах, а русские бабы будто рабочие лошади! Им все время надобно что-то делать! Любая турчанка и даже татарка знает, в чем смысл жизни женщины – денно и нощно ожидать господина своего, служить его радости и блаженству, каждое мгновение быть готовой ко встрече с ним!

– Вот скажи еще раз какую-нито пакость про русских баб и увидишь, что будет… Бурунсуз! – мрачно пообещала Лиза, от жгучей обиды вмиг позабыв о своих миролюбивых намерениях. Однако Гюлизар-ханым, если даже и оскорбилась, виду не подала, сочтя, видно, что получила поделом. – Что ж мне, век сидеть да в потолок глядеть, покуда он явиться не изволит?!