Ожерелье для дьявола - Бенцони Жюльетта (книга регистрации txt) 📗
– Но кто же эта женщина? – произнес другой голос. – Может, костюм, может, темнота, но было полное впечатление, что…
– Вот поэтому-то я и говорю, что этот кардинал есть презренное и глупое существо, – промолвила королева с гневными нотками. – Вы же знаете, что он, князь церкви, главный духовник Франции, бывший посол Франции в Вене при моей матери-императрице, спутал меня. И с кем, известно ли вам? С уличной девкой. Это некая Оливия, прачка, живущая своими прелестями у Пале-Рояля. Правда, это было бесплатно, но я бы не пожалела моих самых лучших бриллиантов, чтобы король и весь двор смог видеть, как он задыхается от страсти у ног этой шлюхи.
Вкрадчивый, ласковый голос тотчас же ее поддержал:
– Сударыня! Как же Ваше Величество его ненавидит! Я никогда еще не видела его таким смехотворным, таким несчастным. Вообразите толь ко, что он так страстно любит ту, которая его ненавидит, что он верит, что освободился от своих кошмаров.
– Которая его ненавидит? Вы хотите сказать, которой он омерзителен. Вы увидели лишь влюбленного, а я увидела наглеца. Вы знаете, о чем он мечтает? Быть первым министром! И надеется стать им, соблазнив меня. Меня! Королеву Франции!
– Он, Роган! – раздался тот же голос, начавший эту дискуссию. – Не забыли ли вы девиз этого знатного дома? «Король не может, принц не соизволит, Роган продолжает». В этом он не видит ничего невозможного. Род Роганов древнее, чем род Габсбургов.
– Господин де Водрей! – прервала его королева дрожащим от гнева голосом. – Прошу вас не возобновлять подобных шуток, если вы хотите оставаться в числе моих друзей. Возвращаемся! Мне холодно.
Все тронулись обратно. Жиль едва успел скрыться за скалу, усаженную тюльпанами. Он затаил дыхание. Шелковые платья шелестели совсем рядом, в нос ударял терпкий запах духов. Затем шаги затихли.
Жилю оставалось лишь следовать за ними. Но вместо того, чтобы следовать к замку, ему пришла в голову мысль осмотреть место, где проходила эта странная комедия, свидетелем которой он оказался, комедия, которую сыграли странные персонажи. Авантюристка помогла королеве высмеять князя церкви, и это с помощью проститутки. Пристрастие Марии-Антуанетты к театру было общеизвестно. Общеизвестным было и то, что ее врожденное легкомыслие толкало ее находить удовольствие в том, что должно было бы шокировать если уж не королеву, то хотя бы женщину. Не она ли буквально вырвала у Людовика XVI, запретившего публичное представление «Женитьбы Фигаро» Пьера Карона де Бомарше, разрешение на это. Впрочем, ее интимный друг Водрей самым наглым образом не побоялся сыграть спектакль перед ней в частном порядке.
Но ведь пьеса представляла собой опаснейший политический памфлет. Не приходилось также удивляться после этого тем подозрительным посещениям королевы, когда ей нравилось лавировать между пороком и опасностью. Оставалось лишь молить всемогущего Бога, чтобы это не завершилось громадной драмой, чтобы крысы квартала Тампль не продолжали подгрызать позолоченные основания трона. Эти основания, впрочем, уже утратили давящую тяжесть стиля Людовика XIV и превратились в легкий, невесомый и хрупкий стиль Людовика XV, этот «современный» стиль, обожаемый королевой.
Шагая по роще, Турнемин заметил в траве что-то белое, подобрал это и увидел, что это было смятое письмо, оброненное, конечно, одним из двух участников сцены. Он положил его в карман и, удостоверившись, что больше здесь ничего нет, направился к дворцу, где окна гасли одно за другим.
Придя на Мраморный двор, он посмотрел на темные окна королевских апартаментов с некоторыми колебаниями. Возвращаясь через сады, он тщательно обдумал свое поведение и окончательно решил придерживаться единственного наказа. Людовик XVI ему сказал: «Если королева возвратится в Трианон…» Королева, чьи окна были ярко освещены, не вернулась в Трианон, но пошла к себе. Жилю оставалось лишь заниматься своими собственными делами. Он не думал, что это важно для короля, чтобы он ему докладывал об этом спектакле, который ему пришлось созерцать.
Напротив, ему показалось чрезвычайно важно поговорить с самой королевой. Надо было окончательно выяснить у Марии-Антуанетты все об этой женщине, которой она так доверительно разрешала организовывать свои ночные развлечения, поскольку, несмотря на все его предупреждения, Аксель де Ферсен ничего не сделал до своего отъезда.
Голос с чисто швейцарским акцентом отвлек его от размышлений. Ульрих-Август выходил из большого коридора во главе группы своих соплеменников в красных мундирах с золотыми галунами, ощетинившихся блестящими алебардами подобно воинственным ангелам.
– Ты идешь спать? Тебе повезло! Я умираю от желания заснуть, но надо еще дежурить несколько часов.
– друг мой, Винклерид, ты слишком много ешь. Слишком полный желудок побуждает ко сну.
Если тебя это может утешить, я еще не иду спать.
Мне надо еще нанести один визит.
Он вспомнил, что Анна де Бальби назначила ему полное угроз свидание, на которое, может быть, и стоит явиться. Если эта женщина действительно убедила графа Прованского оставить его в покое, это действительно заслуживало благодарности. Ведь стань он трупом, никогда ему не удастся опекать Жюдит, разве что в загробном мире.
Однако едва он переступил порог уже знакомой ему комнаты, куда его проводила мрачная служанка, и не успел открыть рот, как в объятия ему упал благоухающий ком из муслина и пылающей плоти, а жадные и жаркие уста нашептывали:
– Ты пришел! Я была уверена, что ты придешь! Я люблю тебя! Я так тебя буду любить, что ты никогда не захочешь уходить! Иди, иди же быстрее!
Жиль понял, что Ульриху-Августу он солгал.
Он сейчас будет спать, но не один. В том-то и заключалась разница. Конечно же, он не заснет в этой постели, к которой она его влекла. Ну, во всяком случае, провести ночь так или иначе было не особенно важно. Важно, чтобы потом не очутиться, как по волшебству, в незнакомом замке.
И чтобы не дать своей партнерше даже и подумать о каких-либо напитках, он храбро бросился в сражение.
Когда на заре он ее покидал, госпожа де Бальби, изнуренная, с набрякшими лиловыми веками, еще делала над собой усилия и выпустила его из своих рук, лишь взяв с него обещание прийти к ней вечером.
– Я пошлю за тобой. Я не хочу больше встречаться здесь. Я хочу, чтобы ты был у меня, в моей постели. У меня есть прелестное местечко в домике около леса Сатори, ты сам увидишь.
– А что будет поделывать в это время Его королевское Высочество? Говорят, что мосье не может без тебя обойтись.
– Это правда. Но имею же я право на отпуск, хотя бы иногда. Ты не представляешь, что значит заниматься любовью со слоном. Я ему скажу, что больна.
– С таким-то лицом!
Первый луч солнца высветил в полумраке комнаты красные губы женщины, зажег искры в ее глазах, полных счастливой утомленности. Она вся светилась здоровьем, радостью жизни. Она протянула ему губы в последний раз.
– Когда я говорю, что больна, хотела бы я посмотреть на того, кто будет мне противоречить. Даже Заза.
– Заза?
– Луи-Ксавье. Для меня он – Заза. Он прощает мне все мои капризы. Простит и этот. Ну, до вечера.
Очутившись на улице, Турнемин подумал, что прежде, чем просить аудиенции у королевы, было бы неплохо поспать часа два-три и следовало освежить свой туалет. По счастью, улица Ноай была неподалеку, и четверть часа спустя он крепко спал, даже не потрудившись снять сапоги.
Около полудня, затянутый в свой парадный мундир, начищенный до блеска, сияющий, как новенькая монета, верхом на Мерлине он предстал перед решетчатыми воротами Версаля и просил милости у королевы удостоить его своей аудиенции.
Конюх отвел лошадь в конюшню, дежурный слуга, передавший просьбу, вернулся в сопровождении одной из особо приближенных горничных королевы. Это была молоденькая госпожа Кампан, супруга ее библиотекаря, блондинка с тяжеловатым и некрасивым, но приятным лицом.
– Ее Величество знала о вашем визите?
