В тени луны. Том 2 - Кайе Мэри Маргарет (книги серия книги читать бесплатно полностью txt) 📗

Помещение для слуг полыхало уже несколько часов, так как слуги, наворовав, кто что мог, убежали, а горящий уголек из оставленной без присмотра кухонной печи упал на свернутые в рулон циновки. Огонь разгорался медленно, и только внезапный и неожиданный ночной ветер раздул его в такой пожар, что он распространился на весь ряд хижин, сложенных из сухого гнилого дерева. Комиссар с глупым видом смотрел на блуждающее пламя. От огня у него болели глаза. Но он решил, что по такому случаю половина народа уже поднята по тревоге, и пожар скоро будет потушен. Он снова повернулся к Крисс Уилкинсон. Он должен разбудить ее и отослать домой. Не стоит нарываться на откровенный скандал. Он вдруг заметил, что находится не в своей собственной спальне, а в спальне жены. А где Винтер? Милое дело, если она заходила и наблюдала эту сцену! Он сомневался, что она бы вытерпела такое. Он проковылял обратно через комнату и свалился на колени перед безмолвной фигурой на полу. «Подъем, Крисси! Просыпайся, пирушка закончилась! Там пожар, и сейчас придут парни тушить его. Крисси!» — Он встряхнул ее. Она была очень странной на ощупь. Не теплая, пухленькая и мягкая, какой Крисс была всегда, а твердая, жесткая и холодная.

По тучному телу комиссара пробежала дрожь, и вдруг наступивший шок неожиданно просветлил его мозг. Он встал так, чтобы его тень не падала на нее, и увидел, что она мертва. Не только мертва, но и зверски изувечена. Трясущейся рукой он дотронулся до своего лица и понял, что его щеку приклеила к ее груди запекшаяся кровь из этих ран. Он что, убил ее? Он не мог вспомнить. Он ничего не мог вспомнить. Неужели он зашел так далеко, что убил ее в пьяном угаре? Хныкая, он звал ее, тормоша холодное тело. «Крисси! Крисси! Нет… неправда… не может быть… я не мог. Крисси!» Он попытался встать, но не смог и на четвереньках пополз к двери. Все двери и окна в доме были раскрыты настежь, и горящие постройки заливали все комнаты ярким светом. Добравшись до холла, он встал на ноги. У его ног в дверном проеме лицом к нему лежало тело. Это был Аладин, слуга Алекса. В его руке была сломанная сабля, так как он пытался защитить дверь от ревущей толпы убийц и уложил троих прежде, чем пал сам; дверь, которую он охранял, была вышиблена. Их тела все еще лежали здесь же, ибо обезумевшая чернь не позаботилась даже о своих мертвецах. Комиссар крепко схватился за косяк двери и, долго простояв в таком положении, трясясь, как в лихорадке, поплелся, держась за стенку, дальше.

В доме стояла гробовая тишина и, кроме мест, освещенных пожаром, там царил непроницаемый мрак. Мрак скрыл многие вещи, но мерцающее пламя выявило другие. Труп ребенка, почти надвое раскроенный ударом сабли, лежал прямо в столовой, а поверх его тела, словно пытаясь защитить его, лежала его мать, Хэрриет Камерон. Хэрриет Камерон, что она здесь делала? Комиссар уставился на нее остекленевшим взглядом. Ведь она никогда не ходила на его вечеринки, — чересчур щепетильна. Хэрриет Камерон. Это был сон — отвратительный кошмар. Ему следовало пробудиться. Это, наконец, наступила белая горячка! Он больше никогда не прикоснется к спиртному. Ему следует переделать себя (оставить наркотики, женщин, выпивку). Перевернуть эту страницу. Господи! Что же это?.. Голова без тела! Голова капитана Вордла, ухмыляющаяся ему — белые зубы сверкают в мерцающей свете, выпученные остекленевшие глаза смотрят в упор на него… а безголовое тело в ало-золотой форме растянулось в ярде за ней…

В безмолвных разгромленных комнатах, где плясали черные тени и мерцали отблески огня, обитали мертвецы. В каждой комнате были кровь и тела, тела… Окоченевшие холодные тела женщин и детей, погибших с открытыми ртами и широко раскрытыми от ужаса глазами. Казалось, их рты продолжали кричать, а в мертвых глазах застыл ужас. Пожилые, верные, любящие няни, отдавшие жизни, пытаясь защитить своих питомцев.

Мужчины, темные и белые, на лицах которых застыли ярость и жажда крови.

Комиссару казалось, что их глаза в упор смотрят на него, а их рты что-то беззвучно ему говорят. Он вышел из дома, чтобы избавиться от них, но они были и здесь. Конечно же, это был сон! Вот почему было так тихо, вот почему ничего не двигалось, кроме мерцающих огней и теней. Но три звука он слышал ясно: треск огня, звук своих собственных шагов и свое собственное прерывистое дыхание!

Опаленная трава газона и опавшие листья шелестели под его ногами и он споткнулся обо что-то, что когда-то было госпожой Гарденен-Смит. Грабители сняли с нее всю одежду и непристойность ее дородного тела, вытащенного из кустов жасмина, в которых она пыталась спрятаться, показалась ему безумно комичной, и он пронзительно громко расхохотался, считая что бренди вызвал в его мозгу столь неуместный образ госпожи Гарденен-Смит, лежащей голой на его газоне.

Но при звуках этого дикого истерического хохота, наконец, что-то пошевелилось.

Это были три неловкие крадущиеся тени — гиены, привлеченные запахом мертвечины, отведав огня, убежали в тень через газон. От этого зрелища, как и от звука собственного смеха, комиссара прошиб холодный пот, и он, упав на колени возле обнаженного трупа, дотронулся рукой до холодной плоти. Нет, это был не сон. Это было на самом деле. Они все были мертвы. Он поднялся на ноги и, шатаясь, стоял и прислушивался. Но ночь и сад, и темный дом были безмолвны, как свежая могила. Был слышен лишь шорох ночного ветра, треск пламени да его собственное хриплое дыхание. В мире живых не осталось никого, кроме него, Конвея Бартона, комиссара Лунджора.

От этой мысли леденящий ужас схватил его за горло, словно из темноты появилась зловещая рука и стала его душить. Крыша одного из дальних помещений для прислуги внезапно рухнула, взметнув язык пламени и сноп искр, и огонь начал затухать. Свет гаснет, и когда его совсем не будет, он, Конвей, останется один в темноте, один с безмолвными, окоченевшими, разлагающимися мертвецами и крадущимися гиенами. Он громко закричал, зовя Измаила, Ишана, Букса, Винтер, Алекса, но ему ответило только эхо.

Огонь стал еще слабее, и он, спотыкаясь, воя и визжа, побежал. Он упал, зацепившись за тело, лежавшее вниз лицом перед черной дырой ворот, и почувствовал, что его рука коснулась другого трупа, лежащего в темноте; он снова поднялся на ноги и с воплями побежал по дороге, ведущей в безмолвный, покинутый военный городок.

Когда с первыми лучами рассвета небо стало бледнеть, Винтер проснулась и почувствовала, что Алекс отодвинулся от нее.

Через секунду-две она медленно и сонно открыла глаза, почувствовав себя, несмотря на жесткую траву под ней и затекшую руку, чудесно отдохнувшей и полной физических сил. Алекс поднялся и стоял над ней, его профиль темнел на фоне сереющего неба, и хотя было еще недостаточно светло, чтобы рассмотреть выражение его лица, она поняла, что он хмурится.

Он смотрел на нее, а она наблюдала за ним с болезненным чувством собственника. Посветлело, и лес вокруг ожил, наполнился разнообразными звуками. Присмотревшись к Алексу, Винтер заметила, что рукава и грудь его разодранного мундира черны от запекшейся крови, и ее вид моментально заставил ее вскочить на ноги. «Алекс, ты ранен, ты ранен!» — испуганно проговорила она, взяв его за руку.

Алекс медленно повернул голову и так взглянул на нее, что ее рука сразу же опустилась.

— Нет, со мной все в порядке, — сухо проговорил он.

— Но… но ведь ты весь в крови!

— Это не моя, — сказал Алекс ровным, лишенным выражения голосом. — Это кровь Нияза. Он мертв. — Он посмотрел на свой окровавленный, выцветший мундир и стал стаскивать его. Он снимал его медленно и с трудом, словно у него онемели мышцы. Мундир упал на траву. Кровь пропитала и рубашку, и, увидев это, он с чуть заметным отвращением нахмурился и отвернулся, глядя на реку. Спустя несколько секунд он, не поворачивая головы, произнес:

— Сожалею, что вчера так вышло.

Его голос не выражал ни сожаления, ни жалости, разве что чуть заметное отвращение, с которым он смотрел на окровавленную рубашку, и сердце Винтер сжалось от той же привычной боли, которую она так часто испытывала, когда смотрела на Алекса.