Свадебный камень - Морси Памела (первая книга .TXT) 📗
Уэстон слабо кивнул.
— И она явно удивится, — сказал он. — Но ее сейчас нет дома.
— Нет?
— Нет. Она в церкви, как и все остальные жители этой горы, кроме меня.
— В церкви? Во вторник?
— На заупокойной службе. В Свадебном Камне похороны.
— Похороны? — глаза Ро потемнели от тревоги. — Анри?..
— Да нет, Анри тоже там. Это не его похороны. Твои.
— Мои. Сегодня… Она ждала так долго?
— Ждала?
Ро с надеждой взглянул вверх, на вершины гор, потом снова на Уэстона. — Мне необходимо прямо сейчас попасть в церковь, Гид! Как поскорее это сделать?
— Я проведу тебя, — ответил Уэстон. — Мы обогнем вот этот ближний гребень и будем на месте в мгновение ока!
Мегги в черном платье и шляпке сидела на передней скамье. Глаза ее оставались сухими, хотя сердце было сплошной ноющей раной. Справа от нее сидел отец, сложив на груди руки, едва скрывая гнев и разочарование. С другой стороны сидел Джесси. Глаза его покраснели, он постоянно кусал губы, чтобы удержаться от слез и не зарыдать при всех.
Прихожане Свадебного Камня печально пели «Скала веков, раскройся для меня», а Мегги боролась с ознобом, леденившим тело и душу.
Всю ночь и все утро она думала о том, что рассказывала бабушка Пигготт. И о словах своего отца. Она вспоминала о Ро. Мысленно видела, как он улыбается Джесси, как разглядывает ее через дыру в крыше; воскресила в памяти его лицо, когда он умолял выйти за него замуж. И воспоминания разбивали сердце.
Она захотела, чтобы он ушел в свой штат у залива — к жизни, которая не сделает его счастливым, и к женщине, в существование которой он не был даже уверен. Она повторяла себе, что поступила самоотверженно, что для него это был самый лучший выход. Но по правде говоря, не что иное, как детское упрямство заставило ее отказаться от его предложения. Ей нужен был принц. Принц, опьяненный страстью к ней. Принц, который бы вечно любил ее до безумия. Тот, что завоевал бы ее, как в сказке, и женился на ней по любви.
Ро Фарли не был принцем. Он был человеком.
Она ждала, что он влюбится в нее, а он не влюбился. Но у него едва ли было время узнать ее. Она сама бросилась к его ногам, а потом начала жаловаться на его неблагодарность. Ро Фарли, который никогда еще никого не любил и которого тоже не любили ни разу, должен был броситься к этой самой любви, как головастики к запруде, только потому, что так хотелось Мегги Бест…
Глядя на пустой алтарь перед собой, Мегги проклинала собственную глупость. Жизнь привела к порогу ее дома настоящего мужчину и предложила реальный шанс быть счастливой, а она сознательно отшвырнула все это прочь, предпочитая лелеять свои фантазии.
Сейчас история завершилась, и вовсе не счастливым концом, а смертью. И эту историю придумала она сама.
Мегги настояла, чтобы служба была простой. И отказалась от могильного камня на кладбище. Ро Фарли умер для нее, для этих людей, но в глубине ее сердце он будет жить вечно. И она запомнит Ро не как принца девичьих грез или пылкого возлюбленного, а как хорошего благородного человека, который обнимал ее и хотел жениться на ней.
Мегги почувствовала, что Джесси дрожит, и взяла его руку в свои. Он выглядел сильным и красивым в выходном воскресном костюме, с тщательно причесанными волосами. Но как только на заре колокол начал свой погребальный звон, Джесси с трудом сдерживался: эмоции и слезы готовы были выплеснуться наружу.
— Поплачь, если хочешь, — сказала за завтраком Мегги, но он только покачал головой.
— Папа не плачет, — ответил Джесси. — И Ро не плакал бы. Я не мальчик, Мегги! Я — мужчина, как и они. Так сказал Ро, а он — мой друг. Он никогда не лгал мне.
Замерли последние звуки старого церковного гимна, и пастор Джей поднялся на кафедру. Мегги судорожно сглотнула слюну, стремясь унять дрожь, и нервно скомкала в руках платок.
Старый человек, стоявший перед ними, выглядел собранным и целеустремленным. Белоснежные волосы сияли в солнечном свете, льющемся через окно, расположенное позади проповедника. Для человека его возраста пастор Джей был еще строен и держался прямо. А голос по-прежнему оставался достаточно сильным, чтобы говорить от имени небес. Глаза его многозначительно изучали толпу, отмечая, кто здесь и кого нет в церкви. Он открыл рот, но не произнес ни слова. Быстрее, чем индюк заглатывает червяка, выражение на лице старого проповедника вдруг изменилось, и он казался теперь смущенным и озадаченным.
— Уже воскресенье? — спросил он прихожан. Некоторые из собравшихся откашлялись, а пара детишек захихикали, прикрыв рот рукой. Священник не сводил с них вопросительного взгляда, и дьякон Бьюлл Филлипс подошел к кафедре. Низко склонившись к старику, он что-то зашептал ему на ухо.
— Похороны? — громко спросил пастор Джей. — У нас похороны? А где тело?
Снова дьякон посовещался с пастором, и старый человек кивнул головой. Он взглянул на траурную скамью и печально улыбнулся Мегги.
— Скорблю о твоей потере, сестра, — сказал он. Бьюлл Филлипс вздохнул с облегчением. Пастор продолжал:
— Боюсь, я не знал твоего покойного мужа.
— Конечно же, вы знали его, — нетерпеливо вставил Филлипс.
И вновь на лице пастора появилось смущение.
— О, может, и знал, — неуверенно произнес он, почесывая голову. — Но, кажется, не могу сейчас припомнить этого парня…
Он перевел взгляд на Филлипса, который на мгновение опешил.
— Наверное, произнести речь следует тебе, Бьюлл, — сказал пастор. — Ты, кажется, знал его…
— Мне? — Филлипс стоял, пораженный ужасом. — Я понятия не имею о проведении заупокойной службы.
— Ничего страшного, — успокоил пастор Джей. — Просто расскажи, что ты знаешь об этом человеке. А я ничего не знаю о нем. Прошу прощения, сестра… — сказал он Мегги.
— Но я не могу… — начал Филлипс.
— Я могу!
Слова раздались с траурной семейной скамьи, и Мегги с отцом, повернувшись, недоверчиво уставились на Джесси.
— О, ради всего святого, это же нелепо! — простонал Филлипс, поворачиваясь к остальным на скамье дьяконов, надеясь получить совет, как выпутаться из сложившейся ситуации.
Шум нарастал, голоса становились все более возбужденными. Джесси никому не дал времени на размышления; он поднялся и встал перед прихожанами.
Молодой человек заметно волновался. Голубые глаза казались огромными, словно блюдца, верхняя губа дрожала, как будто в любую минуту Джесси готов был разразиться рыданиями. Но он не заплакал.
Джесси посмотрел на отца и Мегги. Потом обвел взглядом собравшихся.
— Я не часто говорю перед людьми, — начал он. — В основном потому, что не отличаюсь особым умом и люди не прислушиваются к моим словам.
Он оглянулся на пастора Джея, по-прежнему стоявшего на своем месте за кафедрой.
— Но если проповедник не помнит Ро Фарли, то я помню.
Джесси откашлялся и храбро вскинул подбородок.
— Ро Фарли был моим другом, — объявил он. — Никто не заставлял его. Некоторые, возможно, удивлялись, почему он дружил со мной. Он ведь был умным, умнее многих собравшихся здесь. Он знал об этом, когда приехал в наши места, но никогда не важничал.
Джесси еще раз откашлялся. Голос его окреп, легкая дрожь исчезла, и с каждой минутой слова звучали все более уверенно и весомо.
— Сначала он не показывал, какой он умный, потому что хотел понравиться людям. Ведь люди не любят тех, кто сильно отличается от них. А позже — потому, что не считал себя лучше вас из-за своего ума.
От волнения Джесси теребил рукава пиджака, но даже не замечал этого.
— Понимаете, — продолжал он, — Ро Фарли считал, что блестящий ум — дар Божий. Просто дар — вроде того, что папа преподносит тебе на Рождество. Ты не заработал его и не заслужил. И человеку не следует гордиться своим умом, так как сам он не имеет к нему никакого отношения. Это милость Господа. И если парень задирает нос, гордясь, что он умнее некоторых других, это так же глупо, как если бы он считал себя особенным потому, что у него голубые глаза или бородавка над губой.
