Изгнанник - Бенцони Жюльетта (читаем бесплатно книги полностью .txt) 📗
– Лучше тебе сходить в Валонь!
– Нет, пусть лучше это сделает кто-нибудь другой. Пошлите мальчишку Кло с устрицами!
– Как будто ты не знаешь, что он больше не хочет туда ходить! Он боится, говорит, что там стало опасно…
В самом деле, именно Тремэн и взял на себя все заботы. Молодой Кантэн был прав: уважение к смерти пересилило злопамятство. И потом, хотя он сурово осудил близнецов, но предстоящий путь в несколько лье верхом на лошади уже не был для него неприятным и непреодолимым. Теперь он уже без труда садился на лошадь, и их бурные отношения с молодым Сахибом, сыном Али, становились иногда даже рискованными, что вызывало озноб у Проспера Дагэ и сильное беспокойство у Потантена: неудачное падение могло отправить Тремэна в могилу, и на этот раз уже окончательно.
Тем не менее для этого путешествия он выбрал Траяна, одного из самых крепких коней, но не самого роскошного с виду: не стоило разжигать зависть у новых сеньоров в городе.
Как только Гийом объявил о своем отъезде, Агнес, разумеется, выразила свое недовольство.
– Ну вот, вы уже становитесь посыльным для этих оборванцев, – заметила она с издевкой, а Гийому показалось, что его погладили против шерсти.
– Если бы не богатства Жана Валета, я был бы одним из них, – раздраженно ответил он. – Хотя бы один раз в жизни, доставьте мне удовольствие, уважайте мое происхождение! Я устал бесконечно повторять вам это. И потом, если уж хотите знать, признаюсь, я и сам не против того, чтобы посмотреть, как там идут дела. Я знаю, что судя по россказням мадам де Шантелу, там не что иное, как преддверие ада, но так как она рассматривает людей и события не иначе, как между двумя обмороками, мне лучше самому решить, что там на самом деле происходит.
– Не трудитесь искать оправдания! Истина заключается в том, что вам просто нравится самому во все соваться. Просто представить себе не могу, как бы вы обходились, если б остались…
Она вдруг опомнилась и, покраснев, прикусила язык, но Гийом понял:
– Если б остался калекой? Можно подумать, что вы бы сожалели?
– Вы говорите глупости!
– Полагаете? А мне представляется, что я изрек истину: вам бы в тысячу раз было бы предпочтительнее видеть меня инвалидом, прикованным к кровати и целиком в вашей власти. Если это не так, то почему вы отказываетесь снова стать моей женой, как и прежде?
Едва заметно Агнес улыбнулась, по-кошачьи прищурив глаза, и посмотрела на супруга сквозь свои длинные черные ресницы:
– Потому что вы этого пока не заслуживаете! Вы думаете, что я не подозреваю, чем все кончится, если я соглашусь: вы сделаете мне еще одного ребенка, после чего, будучи уверенным во мне, да и в себе самом тоже, начнете опять шататься по притонам!
– Я никогда не шатался по притонам, как вы говорите! – взорвался Тремэн, помрачнев. – Ваше несчастье заключается в том, что вы сами не знаете чего вы хотите.
– Я хочу быть уверенной в вас, и ничего больше!
– В таком случае, вы применяете не тот метод! Кстати, любой метод не смог бы вас удовлетворить, но если хотите, я дам вам совет: не требуйте от меня слишком многого! Пока еще я испытываю влечение к вам. Но это не обязательно будет длиться долго: я терпеть не могу мегер!
Возглас негодования молодой женщины прозвучал одновременно с треском захлопнувшейся двери. Гийом в сердцах толкнул ее своей тростью. Уверенный в том, что на этот раз последнее слово осталось за ним, минуту спустя он верхом на надежной спине Траяна скакал коротким галопом по дороге в Валонь.
В Гран Тюрке он был встречен как мессия. В первый раз они увидели его вновь, и его появление придало оттенок праздничности дому, который был в высшей степени мрачным, впрочем, как и весь город: его покинутые особняки, закрытые на замок, кое-где немногие домочадцы и оставшиеся с ними верные слуги,– рабство больше не признавалось! – онемевшие монастыри, где даже шорох камней под ногами не решался звучать, опустевшие дома, встревоженные жители, в большинстве своем подозрительно и даже враждебно настроенные к «парижскому вздору», – вот таким он стал, город, потерявший свою душу.
«Маленький Версаль», вопреки тому что строения с виду сохраняли свою архитектурную грациозность, стал похож на обычный провинциальный городок, немного ворчливый. Даже влюбленные, казалось, покинули дорогу Мечтаний… Впрочем, Тремэну не составило труда отыскать верный способ выйти на след Адриана Амеля.
– Ищите Бюто, тогда и его найдете, – проворчал трактирщик Леконт, – он идет у него по пятам как тень!
– А где он живет, этот Бюто?
– На улице Потери! Вам будет несложно узнать его дом. Раньше он принадлежал нотариусу, прежде чем перешел к тому проходимцу, но дощечка там еще висит. Если его нет дома, значит, он в Обществе друзей конституции…. или в Трибунале: он занимается почти всем, этот Бюто– он и мировой судья, и прокурор… и черт его знает, кто еще!
– Если его нет, я подожду…
Некоторое время спустя Гийом уже вошел в небольшой уютный домик, в котором приятно пахло чистым вощеным полом, поленьями, приготовленными для камина, но совершенно отсутствовал запах революции. Женщина, впустившая его в дом, с очень серьезным видом сказала ему:
– Граждане ушли проводить обыск, но меня удивляет, что их до сих пор нет. Если хотите, запаситесь терпением и подождите в салоне…
И, открыв посетителю дверь, впустила его в комнату, где со вкусом подобранная обстановка старательно поддерживалась в чистоте. Однако, увидев некоторые предметы интерьера, Гийом чуть не задохнулся от охватившего его волнения: у стены прямо перед ним стоял роскошный комод, на котором блестели серебряные подсвечники, а над ними висел портрет человека, смотревшего насмешливо, но по-доброму, как будто бы он заметил его изумление. Это был д'Эймар Фредерик дю Мулэн, в свое время кавалер Мальтийского ордена и родной дядя этого Теофила Рено дю Мулэна, который передал по наследству Овеньер матери Мари-Дус.
Мысль о случайном сходстве сразу была отброшена Гийомом: это был именно тот портрет – немного потемневший от времени, в той же раме, на позолоте которой кое-где виднелись розовые царапины. Вокруг портрета на стене висело начищенное до блеска то же самое оружие. Маленький столик для письма стоял рядом, и он тоже…
Глядя на эту непостижимую, наглую профанацию, Тремэн почувствовал, как кровь хлынула к его лицу и оно сделалось красным. Что могло произойти со столь любимой им женщиной, чтобы эти вещи, мебель оказались собранными у этого прощелыги Бюто? Может быть, что-то ужасное? Без сомнения, да! Но если это ничтожество осмелилось причинить ей вред…
Гийом продолжал вглядываться в портрет, когда услышал позади скрип паркета под тяжелыми шагами. За его спиной раздался гулкий голос, привыкший чеканить слова, – бывший нотариус, Бюто был хорошим оратором и часто срывал аплодисменты на народных собраниях:
– Тебе понравилась эта картина, гражданин? Она, конечно, не представляет собой большой ценности, но мне кажется, что тут она смотрится…
Первый раз в жизни Тремэн услышал, как какой-то незнакомец называет его «гражданином» и обращается к нему на «ты». Гийом не смог оценить ситуацию: он уже был взбешен, а такое обращение ему не понравилось, С высокомерием, которое порадовало бы Агнес, он презрительно бросил:
– «Ты»? Разве мы когда-нибудь пили вместе? Мне почему-то кажется, месье, что я никогда вас раньше не видел. Может быть, меня подводит память?
Бывший нотариус – маленький человечек, распухший от обжорства, чье лживое китайское личико никак не гармонировало с его голосом, – неодобрительно проскрипел:
– Тсс! Тсс!.. Это плохо, гражданин! Такие слова теперь недопустимы! Они были хороши для эпохи рабства.
– Для бывшего раба ты неплохо выглядишь! Тогда скажи-ка мне, добрый человек, откуда ты украл этот портрет, это оружие, этот комод?
Трость с серебряным наконечником – где, кстати, был спрятан острый клинок! – начинала воинственно дрожать в руках посетителя, что не ускользнуло от взгляда Шарля-Франсуа Бюто. Он видел Тремэна только издалека, но никогда не был знаком с ним близко. Зато теперь он показался ему гораздо более внушительным, особенно если смотреть на него глазами человека, для которого собственная шкура – самое дорогое богатство: высокий рост, резко очерченные черты лица, искрящийся от злобы взгляд диких глаз – решительно, в его облике не было ничего успокаивающего. Тогда, обуздав свой собственный гнев, Бюто заставил себя произнести примирительным тоном:
