Дом там, где сердце - Фаррел Шеннон (книга регистрации TXT) 📗

– Мюйрин, перестань же, сейчас же перестань! Тебе такими смешными кажутся мои страдания?

– Вообще-то да. Я же сказала, я тебя люблю. Думаю, лучше было бы сказать тебе об этом раньше, но я слишком гордая. Очевидно, ты не получил моего письма, ведь так? Это уже слож­нее, потому что я не знаю, что ты обо мне подумаешь и будешь ли ты все так же любить меня после всего, что я сделала, но ты должен знать правду. Всю правду, Локлейн, какой бы ужасной, она ни была. Я не хотела в этом признаваться, поскольку это отвратительно. Я уверена, я все равно буду проклята за это. Правда в том, что я ненавидела Августина. Я была рада, когда он застрелился. Ты слышишь? Рада!

Локлейн уставился на нее.

– Я не понимаю. О чем ты говоришь? – изумленно про­шептал он.

– Я пыталась не вспоминать об этой страшной правде, но, ду­маю, пришло время прогнать духов прошлого, – сказала Мюйрин, наливая себе рюмку хереса и садясь на небольшой диван. Медлен­ным жестом она пригласила Локлейна присоединиться к ней.

Взяв его за руку, она призналась:

– Я никогда не любила Августина, никогда. Я вышла за него замуж по глупости. Потому что я хотела иметь свой дом, осво­бодиться от отцовской опеки и строгого воспитания. На мое состояние и раньше охотились, но Августин так умело лгал мне, что я искренне верила, что он мною очарован. В конце концов я решила, что могло быть и хуже: чем плохо выйти замуж за человека, который, похоже, был мною увлечен и к тому же имел огромное поместье в Фермане? Но мне не понадобилось много времени, чтобы понять, что этот человек распутник, что он пил, играл и увлекался не женщинами, а мужчинами. Я слышала, как он сравнивал своих любовников. Это было отвратительно, от­вратительно, – она покачала головой. Локлейн изумленно смо­трел на нее. – Он никогда и пальцем меня не тронул, ты пони­маешь, в каком смысле. Он говорил, что я слишком изысканная и женственная, чтобы волновать его. Кроме того, он женился на мне ради прикрытия. Имея привлекательную жену со связями в обществе, он мог легко держать кредиторов на коротком по­водке и тратить все деньги на бесполезные мероприятия, кото­рыми собирался меня поразить, и карточные игры. Когда он выигрывал, он чувствовал себя прекрасно, но когда оказывался в проигрыше, то все срывал на близких, то есть на мне. Правда, он заботился о том, чтобы не было видно синяков, – прошеп­тала Мюйрин с легкой дрожью.

– Так, значит, синяки, которые я видел в отеле… Ни на каком корабле ты не падала! – Локлейн буквально задыхался, произ­нося эти слова.

– Прости, что я солгала тебе. Это все гордость. Я не могла позволить себе быть объектом жалости. В любом случае все тогда уже зашло слишком далеко.

– Но я не понимаю… Если он женился на тебе только ради твоего состояния, почему он тогда застрелился? И куда делись все его деньги?

Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.

– Он проиграл все деньги, которые дал ему мой отец, в Ли­верпуле. Он был очень зол на меня, потому что отец оказался более осторожным с моим приданым, чем он ожидал, и вверил большую его часть Нилу. Августин задумал как-то от меня из­бавиться, присвоить мои деньги и найти себе другую богатую жену, – проговорила Мюйрин. – А пока этого не произошло, он с удовольствием мучил меня. Это было что-то вроде безум­ной игры. Один заряженный пистолет, один холостой. Дело в том, что он забыл, что, вытащив пулю в одном из них, оставил порох. Августин первый раз выстрелил в меня. Порох вспыхнул, и что-то вошло в стену, оставив след. Он был настолько пьян, что подумал, будто это был заряженный пистолет, а второй пуст, так что он приставил его к голове и в шутку нажал на курок. Но это оказалась не шутка.

– Господи, Мюйрин, я и не представлял себе!.. – удивленно проговорил Локлейн, потирая глаза и виски одной рукой, а дру­гой судорожно хватая ее руку. Наконец он сказал: – Но ты умоляла его не покидать тебя! Я думал, ты его любишь.

– Я была в ужасе, Локлейн. У меня была истерика после того, как я оказалась в шаге от смерти. Я не понимала, что говорю. Я была одна в незнакомой стране, и у меня не было ни единого друга, кроме угрюмого управляющего имением, который бросал на меня злобные взгляды каждый раз, когда я осмеливалась от­крыть рот, – с легкой улыбкой сказала Мюйрин. – И я была в панике после того как увидела, что Августин умер такой страш­ной смертью. Разве ты можешь меня винить за то, что я просто обезумела?

– Нет, вовсе нет, – ответил он, крепко обнимая ее за та­лию. – Теперь, после того как ты рассказала мне всю правду, все становится на свои места. – Он какое-то время крепко прижимал ее к себе, а затем пробормотал, уткнувшись в ее во­лосы: – Подумать только, а ведь я думал, что ты никогда не смо­жешь любить меня так, как любила Августина.

– Для меня всегда существовал лишь ты. И не только по­тому, что ты был так внимателен ко мне. Между нами всегда была какая-то искорка, не правда ли? Я замечала это каждый раз, когда мы оставались вдвоем.

Его глаза блеснули.

– Так, значит, я был у тебя первым? Мюйрин улыбнулась.

– Во всех смыслах. У меня даже остались простыни, если ты мне не веришь.

Он усыпал поцелуями ее шею цвета слоновой кости.

– Господи, не могу поверить, как мне повезло! Ты действи­тельно любишь меня.

– Люблю, Локлейн, всем сердцем люблю, хоть и не всегда это показывала. Но пока мы не унеслись на крыльях счастья, – предупредила она, удерживая его на расстоянии вытянутой руки, – я должна тебе еще кое в чем признаться, в чем-то, за что мне по-настоящему стыдно. Помнишь, я продала дом в Ду­блине, чтобы поддержать всех нас в Барнакилле?

– Да, и вернулась такая изможденная и несчастная. В чем же дело?

Она посмотрела на него и покраснела.

– Это был не обычный дом. Это был бордель. Сэм и Эмма были людьми, которых мне удалось спасти от проституции. Вот куда Августин вложил большую часть своих денег. Он имел долю от их заработка, использовал людей, наживаясь на их грехах.

– Боже правый, не могу в это поверить! Они не причини­ли тебе зла? – с недоверием спросил Локлейн, поглаживая ее щеку.

Она покачала головой.

– Нет, физически они мне ничего не сделали, но морально… Это было ужасно. Я, умудренная опытом, думала, что знаю о таких вещах, но не могла себе представить… То, что я видела, Локлейн, слишком ужасно, чтобы об этом говорить. Мне даже противно было брать деньги от продажи! Просто противно! У меня было отвращение при мысли о том, что я получаю при­быль от этих несчастных. Но что мне оставалось? Нам всем отчаянно нужны были деньги, а содержательница борделя и су­тенер готовы были с радостью выкупить дом, чтобы больше не приходилось делить прибыли с Августином или его вдовой. Я предложила проституткам жилье, если они захотят уехать. Я говорила с ними, видела, как они живут. Но для многих из них другая жизнь была неприемлемой, они могли жить только так и только в Дублине. Они не хотели переезжать в Эннискил­лен, чтобы попробовать работать на земле, только Эмма и Сэм согласились на это. В итоге я поняла, что у меня не такой уж большой выбор. Мои угрызения совести по поводу тех денег не спасли бы их, и Барнакиллу бы не спасли. Но после этого у меня очень долгое время была депрессия, и мне хотелось сде­лать больше. А еще я осознала наш грех. Любить тебя вне бра­ка – это, ну, неправильно, если следовать тому, чему учит цер­ковь. Но каждый раз, когда я на тебя смотрела, держала в своих объятиях, я ничего не могла с собой поделать. Я не хотела тебя отталкивать, поверь мне. Я просто была растеряна и боялась, переживала за то, как буду жить здесь, за тебя, за твою лю­бовь – в сущности, за все сразу.

– Но ты больше не переживаешь? – мягко спросил он. Она подошла к нему, села на колени и прижалась к нему.

– Уже нет. Любовь – это редкий и ценный дар, и лично я не собираюсь от него отказываться. Я знаю тебя лучше, чем кто-либо на свете, и я тебе верю. Я знаю, как много для тебя значит Барнакилла. Мне нужно было убедиться, что ты остаешься со мной не только ради нее.