Радуга - Поттер Патриция (книги читать бесплатно без регистрации txt) 📗
А когда Лиза будет свободна, в Канаде, или где-нибудь еще, где захочет…
— Пастор, — сказал он. — Пусть Джонатон нас обвенчает. Это ему за то, что он ничего не сказал мне о тебе.
— А мне — о тебе, — согласилась с ним Мередит.
— Думаю, — сказал Квинн задумчиво, — что он будет не очень-то счастлив.
— Почему? — удивилась Мередит.
Квинн пожал плечами, но он знал почему. По тем причинам, которые он перечислял сам себе: опасность для него и для нее, опасность для их работы в Подпольной дороге. Для Джонатана Кетчтауэтра, Пастора, Подпольная дорога была на первом месте. Всегда. Квинн подозревал, что Пастор догадывался о том, что он, Квинн, не позволит Мередит заниматься таким опасным делом, если они любят друг друга. Так же как он наверняка понимал, что женитьба будет означать конец деятельности Квинна в Подпольной дороге. У нечистых на руку игроков не может быть любящих жен.
Он лежал на кровати, держа Мередит в объятиях и крепко сжимал ее, словно пытался защитить от всего.
— Не хочу тебя отпускать, — сказал он ей.
— И я не хочу, чтобы ты меня отпускал, — ответила она, теснее прижимаясь к нему. — Не представляю, как я буду жить без тебя.
Он молчал. Ему надо было много сказать ей, они должны были о многом договориться.
— Я думаю о том, — сказал он медленно, — что, наверное, надо ехать на Запад. Как ты думаешь, тебе понравится Сан-Франциско?
— А как же Подпольная дорога?
— Она обойдется без тебя, — ответил Квинн, и взгляд его опять принял отстраненное выражение. — Это слишком опасное занятие.
— Но я не могу…
— Ты когда-нибудь была в тюрьме? — спросил Квинн резким голосом, в котором не осталось теплоты.
Она покачала головой, ей на лоб упал локон, Квинн нежно отвел его в сторону. Но его глаза сверкали, и Мередит поняла, что он думает совсем не о ней.
Так оно и было: он вспомнил женщин-каторжанок в Австралии, их волосы были коротко острижены, глаза были пусты, а на лицах не было ничего, кроме отчаяния. Они проходили перед его мысленным взором, и на секунду ему показалось, что между ними мелькнула Мередит, ее милое лицо было изможденным. Америка — не Австралия, но тюрьмы везде одинаковы. И он боялся, что Мередит не перенесет этого. Такой упрямой, уверенной в себе и храброй, ей не выжить, ей не удастся сохранить себя. Ему ведь не удалось. Часть его души, самая невинная, оказалась разрушенной. Он вернулся раковиной без улитки. И оставался ей до настоящего момента.
Квинн почувствовал на себе руку Мередит, будто она пыталась вернуть его из этого далека, в котором он пребывал. Когда он, наконец, смог взглянуть на нее, в ее глазах стояла тревога, а золотистые огоньки были едва видны под собирающимися слезами. И Квинн понял: эти слезы из-за него.
— Скажи мне, — произнесла она просительно мягко, — скажи, что случилось за эти годы.
Он подумал, сможет ли он, должен ли он, хоть на минуту, вносить в ее жизнь ужас и отчаяние. И все же надо было дать ей понять, что может случиться, что ее может ждать. Ему надо убедить ее прежде, чем он ее может потерять, как потерял других.
— Само путешествие на корабле, — сказал он наконец хриплым, лишенным эмоций голосом, — было таким плохим, как только можно вообразить, и даже еще хуже. Три месяца в клетках, в гниющем корабле, три месяца черного ада. Я был прикован цепью к другому человеку, к ирландцу. Он помог мне выжить, когда я хотел умереть, когда моя спина гноилась от инфекции, а живот сводило от голода. Он помог мне выжить, поддерживая надежду о побеге. Мы понимали, что каторжников продадут по одному или по несколько человек так называемым поселенцам, — он горько засмеялся. — Британцы боролись против рабства для черных людей, но очень хотели превратить в рабов собственных граждан за кражу буханки хлеба, кошелька или часто просто из-за политического курса.
Но у военных были свои виды на нас с Терренсом. Всех остальных распродали купцам и фермерам, а нас оставили в цепях и отправили в дорожную команду, где мы работали с рассвета до темна. Мы сами таскали свою клетку, клетку на колесах, в которой ночевали, прикованные цепями к стенам. По ночам не хватало места, чтобы повернуться с боку на бок.
Руки Квинна сжались в кулаки, когда он вспомнил ту тесноту, преднамеренную скученность потных тел, беспомощность, приходившую к нему каждую ночь, когда он оказывался прикованным к стене, ошеломляющее одиночество из-за отсутствия милых сердцу вещей, знакомых, свежих чистых.
Мередит сидела очень тихо, словно понимала, что любое движение или звук прервут его рассказ. А ему надо было выговориться, по его напряженному монотонному голосу она поняла, что слишком долго носил он в себе эту боль и ему необходимо было от нее избавиться.
— Но Терренс не сдавался, — медленно продолжал Квинн, — и однажды на дороге нашел гвоздь. Совсем маленькая вещь, гвоздь, но Терренс точил и точил его и однажды ночью ему удалось ослабить заклепки на ножных кандалах. Потом по ночам я работал над своими кандалами, пока они не стали свободнее. На следующий день, когда охранники отвлеклись, мы бежали, — Квинн помолчал, вспоминая восторг, который они тогда ощутили, и затем растущее чувство неотвратимости ареста, когда услышали приближающийся лай собак и топот лошадиных копыт. Они провели на свободе два дня и были схвачены.
— Когда нас поймали, мы были наказаны плетьми и отправлены на остров Норфолк, — ни в каких других словах не могла прозвучать большая безнадежность, и Мередит закрыла глаза, пытаясь отгородиться от ужаса, который слышался в них. Она крепко сжимала его руку, пытаясь хоть немного уменьшить его острую резкую боль.
Квинн с усилием вдохнул воздух и медленно выдохнул, стараясь расслабиться и успокоиться. В глазах Мередит он увидел отражение своего ужаса и мысленно проклял себя за попытку поколебать ее уверенность, уверенность, что с ней ничего не может случиться. Он крепко обнял Мередит.
— Самое худшее в тюрьме, — сказал он, наконец, — это одиночество, черное одиночество, Мередит. Я не хочу, чтобы ты испытала это.
Мередит поняла, что он чего-то недоговаривает. Много недоговаривает.
— А как же тебе удалось бежать?
— Жестокость на острове Норфолк шокировала даже англичан, — сказал он. — Появлялись все новые и новые ко миссии, проверяющие “условия”, и, наконец, вышел приказ о закрытии тюрьмы. Я тогда не знал об этом, но мой отец послал человека, который должен был помочь мне бежать. Однако, по-прежнему было невозможно убежать из Норфолка. Добраться до него можно было только по воде, а саму тюрьму охраняли круглые сутки. Но когда из Норфолка вывезли всех заключенных, меня перевели на угольные шахты, и тогда агент моего отца смог подкупить охрану и переправить меня на корабль под видом матроса.
— А твой друг?
Квинн замер, только на щеке у него дергался мускул.
— Он умер, — коротко и резко сказал он, и Мередит вздрогнула. Внезапно между ними снова встала стена, и Мередит уже не осмелилась задать следующий вопрос.
— Я буду осторожна, — прошептала она, пытаясь развеять отчаяние, помутившее его взгляд.
Квинн гладил ее руки, и Мередит ощущала в нем с трудом сдерживаемый призыв защитить, спаять, скрыть ее от возможных бед. В нем чувствовалась жесткость, напряженная настороженность, которая противоречила его легкомысленному виду, которым он прикрывался, как плащом. Она почувствовала, как в нем — и в ней — тоже растет потребность уничтожить невыносимые воспоминания и связанные с ними вечные мучения, принесенные прошлым. Она ощутила, как совсем рядом с ее сердцем бьется его сердце, и, подняв голову, стала нежно целовать его шею, отчего его сердцебиение сразу участилось. Когда их губы встретились, словно ураганы захватили их, ураган яростной страсти и призыва к освобождению, которое только они могли дать друг другу.
Потом Мередит лежала, вздрагивая от напора ощущений и чувств, разрывавших ее тело. Она отдыхала, лежа рядом с Квинном, слушая, как стучит его сердце, которое теперь уже замедлило свой бег и билось прежними ровными толчками. Из его тела ушло напряжение, и его рука расслабленно бродила по ее лицу. В его глазах по-прежнему были тени, и Мередит подумала, что, наверное, они навсегда останутся там, хотя если не мягкость, то покой, какого не было раньше, сквозил в его взоре.
