Лукавая жизнь (Надежда Плевицкая) - Арсеньева Елена (библиотека книг бесплатно без регистрации TXT) 📗
А между тем Деникин наступал на Одессу. Сейчас было не до концертов, и даже любовница всесильного Шульги вынуждена была работать в лазаретах в отступающих частях Красной Армии. Впрочем, Надежда ничего не имела против работы милосердной сестры: это было привычно. Чужая боль помогала отвлечься от страха за свою жизнь, от ужаса перед будущим. И вот как-то раз в лазарет привезли раненого красного командира Юрия Левицкого. При одном взгляде на него Надежда мгновенно узнала «белую кость». Да, Левицкий был одним из тех восторженных демократов, которые в феврале семнадцатого бегали с алыми бантами, а после Октября вынуждены были обратить оружие против своих же прежних товарищей по юнкерской школе – чтобы выжить среди всеобщего громокипящего хамства. Но Юрий Левицкий сейчас находился в том же состоянии души, что и Надежда Плевицкая: чад революции постепенно выветрился из его мозгов, оставив по себе страшную тоску по утраченному и нестерпимый стыд от того, что было содеяно в этом чаду. Именно поэтому Левицкий не смог сдержать слез, когда по лазарету вдруг пронеслась весть о том, что в Екатеринбурге расстрелян-таки бывший русский император, гражданин Романов Николай Александрович, вместе со всей своей семьей.
Такие слухи бродили и раньше, но потом они сменялись совершенно противоположными сведениями, а теперь известие было получено официальное. Надежда едва не лишилась сознания. Ох как вспомнились ей те, прежние дни, и восторг государя, и искренние похвалы, и особенно эта:
«Спасибо вам, Надежда Васильевна. Я слушал вас сегодня с большим удовольствием. Мне говорили, вы никогда не учились петь. И не учитесь. Оставайтесь такой, какая вы есть. Я много слышал ученых соловьев, но они пели для уха, а вы поете для сердца, самая простая песня в вашей передаче трогает и проникает вот сюда…» При этом он прижал руку к сердцу.
Вот и сейчас Надежда тоже прижала руку к сердцу, потому что его так и пронзило болью. И тут она внезапно заметила, что глаза у раненого командира, распростертого на койке, полны слез. Он не мог вытереть их, чтобы не привлечь к себе опасного внимания комиссара, который принес новость, и тогда Надежда шагнула вперед и загородила его собой. Сделала вид, что поправляет повязку на его плече, а сама стремительно утерла слезы.
Нет, разумеется, она никогда не идеализировала тот народ, к которому принадлежала сама и которому теперь принадлежала Россия. Вот ее святая матушка – это был народ. Но, с другой стороны, народом была и Надеждина горничная, которая воровала все, что плохо лежало, и, несмотря на то что хозяйка, выдавая прислугу замуж, набила ее сундуки всяким добром, вплоть до бриллиантовых серег, украла у певицы столько, что смогла обставить свою квартиру. А потом не постеснялась пригласить хозяйку в гости – в наивной уверенности, что та все равно ничего не заметит! После этого случая Надежда подумала:
«Правда и красота только там, наверху, где мерцают чистые звезды, и вообще там, где нас нет!»
А уж сколько нового о народе она узнала за то время, пока жила с ним бок о бок, варилась, так сказать, в одном «кровавом котле»! При этом она пребывала в странной уверенности, что виновны во всем по-прежнему те же «умственные господа», которые предали государя в феврале. И вот – что она видит? Налицо шумная радость народа по поводу расстрела не только самого Николая Кровавого, но и его злополучной жены, которая страстно любила мужа, и смерти этих нежных девочек, которые всегда казались Надежде похожими на еще не распустившиеся розы и лилии, и убийства его больного гемофилией сына… И единственный человек, который не сдержал при этом слез, принадлежит к тем самым ненавидимым ею «умственным господам»! Было над чем задуматься. И неудивительно, что Надежда почуяла в незнакомце родственную душу, а может быть, интуитивно поняла, что благодаря ему она сможет попасть туда, «где нас нет», – по другую сторону фронта, к белым.
Тем паче что Юрий Левицкий был красив. А что моложе Надежды лет на семь, так это не останавливало ни его, ни ее. Между ними мгновенно случилась вспышка взаимной симпатии и доверия, может быть, даже любовь… Во всяком случае, когда оба они каким-то немыслимым образом (а времена были разве не немыслимые?) бежали от красных, перешли линию фронта и явились в штаб 2-й Корниловской дивизии, они назвались мужем и женой.
Впрочем, Надежда немедленно пожалела об этом, как только увидела командира полка Якова Александровича Пашкевича. Он мгновенно узнал звезду, на концертах которой бывал до революции в Москве. И поразился ее красоте. Надежде было тридцать пять, и возраст, который для многих женщин является началом увядания, стал возрастом ее второй молодости. Ведь при ледяном ветре вянут слабые садовые цветы, таким – лесным, полевым, как Надежда, все нипочем.
Левицкий немедленно канул в область преданий. Он сделал свое дело… как тот самый пресловутый шекспировский мавр, о котором Надежда, само собой разумеется, знать ничего не знала, а Пашкевич, очень может статься, все же слыхал об этом мавре, но немедленно про него и позабыл – ради внезапно вспыхнувшей страсти, в которой не оставалось места для высокоинтеллектуальных бесед. Вернее, для них не было времени: ведь опять двинулись в наступление красные, и корниловцы, входившие в состав армии Деникина, отходили с тяжелыми, кровопролитными боями через степи Дона и Кубани, неся страшные потери. Деникин оказался совершенно деморализован неудачами, и командование было передано генерал-лейтенанту Петру Николаевичу Врангелю. Этого человека не зря называли самым талантливым полководцем и вождем божьей милостью. Ему удалось остановить откат Белой армии и повести ее в наступление. Воинский дух немедленно воспрянул, и при том немалую роль сыграла опять же Надежда Плевицкая, которая пела теперь для белых так же, как пела недавно для красных. Почти не меняя репертуара – но, разумеется, без этого вот террористического словоблудия:
Незадолго до штурма Перекопа был устроен концерт Плевицкой прямо на передовой. Пашкевич сам вывел ее на импровизированную сцену, а когда со стороны красных, разъяренных господским нахальством, грянуло несколько артиллерийских залпов, он же унес свою любимую на руках в укрытие.
В июне 1920 года началось новое наступление красных под Большим Токмаком. Конный корпус красного командира Жлобы (прав, прав был желчный Бунин со своей антропологической ненавистью к плебсу! Если ему даже новое правописание – к примеру, название газеты «Известiя» за упразднением буквы i писалось теперь, при новом режиме, попросту «Известия» – казалось проклятым, то можно представить, что? он изрек бы, услышав эту нечеловеческую фамилию!) и красная же пехота вышли к Мелитополю, но Врангеля не зря называли военным гением. Он развернул Корниловскую дивизию на восток, ударил Жлобе в… тыл, назовем это так, и при поддержке самолетов и бронеавтомобилей разбил вышеназванного красного командира в пух и прах.
Увы, военное счастье переменчиво. Подошли новые силы красных, корниловцы вынуждены были отступить с боями, в одном из которых был смертельно ранен полковник Пашкевич. Надежда причитала и голосила над ним, как деревенская баба над своим кормильцем, как голосила и причитала некогда ее матушка Акулина Фроловна над безвременно умершим мужем… Снова, снова война забирала у нее любимого.
Не странно ли, что война и возместила ей потерю?
Непосредственным начальником погибшего Пашкевича был полковник Николай Владимирович Скоблин. Ему всего двадцать шесть, а он уже полковник! Военная его карьера была стремительна и блистательна. Едва достигнув двадцати одного года и закончив юнкерскую школу, он был призван на фронт Первой мировой войны. И, начав ее прапорщиком, закончил в чине капитана. За доблесть был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени и Георгиевским оружием. Уже в семнадцатом вступил в Добровольческую армию Деникина, участвовал в знаменитом Ледовом походе, потом вместе с генералами Алексеевым и Корниловым сражался с красными на Северном Кавказе и получил звание полковника (а позже – генерала). Он командовал Корниловской дивизией, одной из четырех, которые были укомплектованы только офицерами и считались цветом Добровольческой армии. Она была названа в честь генерала Лавра Корнилова, поднявшего легендарный мятеж и погибшего еще в восемнадцатом.
