Лицом на ветер (СИ) - Турлякова Александра Николаевна (книга регистрации .txt) 📗
Как бы ни отключалась она от всего, а тело-то её всё чувствовало, с этим не поспоришь. Природа брала своё. Он без труда овладел ею, вошёл мягко, какой влажной и горячей она была, какой открытой и доступной, она даже ответила ему еле слышимым стоном, когда он первым же толчком заполнил её. Он нашёл её губы и поцеловал, но свенка не сопротивлялась как обычно и не отозвалась. Осторожно центурион набирал ритм от медленного к быстрому, скользил глубоко без усилий, скажи, что только сегодня утром она ещё была девственна. С какой болью, с каким усилием ему приходилось брать её сегодня, и какой доступной она стала сейчас.
Он остановился и распутал её руки, дёрнув узел. Но свенка даже не пошевелилась, оставаясь безучастной к происходящему. Почему? Что с тобой? Разве ты ничего не чувствуешь? Я же знаю, что тебе не всё равно! Я слышу, ощущаю, как ты вздрагиваешь там, в глубине, слышу твоё дыхание, дрожь твоих бёдер, как ты выгибаешь спину… Я всё это чувствую!
— Обними меня! Обними… — приказал, и она подчинилась с первого раза, правда, лица так и не повернула, лежала с закрытыми глазами. И центурион потребовал большего:- Обними меня ногами… Ну же!
На этот раз она помедлила, но на удивление тоже сделала так, как приказали. Она сомкнула ноги на его пояснице, этим ещё больше, ещё теснее приблизившись к нему. От этого проникновения стали глубже, и при каждом толчке он и сам чувствовал, что касается её возбуждённого клитора. Ну, если и сейчас она не успеет кончить под ним, то грош ему цена, как мужчине…
Он ускорился, набирая ритм, он уже знал, чем это кончится, но заставить себя остановиться, замедлиться не мог. Быстрее… Быстрее… Да… Ещё чуть-чуть… Отдавало команды его тело, разум давно ушёл на второй план… Только так, так, как хотело тело…
На этот раз он не стал покидать её, пусть всё будет так, как будет, и он кончил прямо в неё, понимая, что она опять не успела за ним. Проклятье! Всё было не так долго, как он думал. Просто ласки её тела сделали всё за него, он перевозбудился. Конечно, надо было помедлить, дать себе передышку перед тем, как войти в неё. Тогда бы всё получилось. Наверное, получилось бы, и она успела за ним. А так…
Она должна. Иначе грош ему цена… Хоть она и рабыня, но она его рабыня, а он первый её мужчина, она должна знать, что это такое… Это изменит её, заставит на всё взглянуть по-другому…
И он вернулся к ней, снова коснулся губами, и понадобилось-то совсем немного, он лишь пару раз надавил языком, и свенка взорвалась, кончая ему в рот. Да! Он даже ощутил, что она сама — сама, без приказа! — запустила пальцы в волосы на его голове, отрываясь от подушки спиной. Ничего себе! Вот это да! Да она, оказывается, та ещё… Ого!
Он вернулся к ней, лёг рядом, обнимая через грудь, старался впитать в себя её слабость, её усталость. Он где-то слышал, что есть женщины, которые испытывают большее удовольствие от ласк, чем от проникновения, и даже испытывают оргазм от этого. Может, она из таких?
Он попытался заговорить с ней, поцеловать, но свенка не отозвалась и от поцелуя отвернулась, хрипло дыша. Ладно. Ей надо всё это пережить, обдумать. Это первый оргазм в её жизни, это тебе не собака полаяла. Да. Завтра она будет совсем другой, она поменяется, она сама будет хотеть этого, она будет глядеть на него с обожанием, будет ждать ночей и ласк, будет вся принадлежать ему. А сейчас пусть отдыхает…
Центурион поднялся, свенка на это не шелохнулась. Он укрыл её одеялом, потом нашёл свой плащ и укрыл ещё и им. Холодно. Чтобы не замёрзла. Вернулся к себе с улыбкой победителя, человека, перевернувшего мир. Он победил её, это маленькую неприступную дикарку. Завтра она на всё будет глядеть другими глазами. Его свеночка… Девочка… Принадлежащая только ему одному…
Утром он собрался на рассвете, перед уходом заглянул к рабыне, она ещё спала. Улыбнулся. Ладно. Вечером увидимся. К обеду он вспомнил, что не оставил денег на хлеб, «что она там будет есть весь день?» Отпросился сходить, по дороге встретил Дикса и вместе с ним дошёл до себя. Германец всю дорогу что-то рассказывал, но Марк не слушал.
— Я подожду на лестнице. — Дикс остался в коридоре двухэтажной казармы для офицеров и семейных.
— Ладно, я быстро…
Центурион зашёл в комнату, ища глазами рабыню, обычно в это время она была за станком. Где она? Куда запропастилась? Прошёл вглубь комнаты, до кухни. Услышал стук за спиной. Что там? Да где она? Оставил деньги на столе на кухне и вернулся к дверям. Да где же она? Ушла и оставила открытыми двери? Да что б тебя…
Странный сдавленный звук достиг ушей, и Марк нахмурился. И тут же метнулся в угол к рабыне.
Первое, что он увидел — перевёрнутый трипод, только потом, как в замедленном сне, видел, как дёрнулись над полом кожаные сапожки свенки. Он даже сообразить ничего не успел, сорвался с места, подлетел и подхватил под колени вверх, закричал во всё горло:
— Дикс! Дикс!
Влетевший в дверь германец сразу всё понял, перевернул трипод на ножки и влетел вверх, выдёргивая кинжал из ножен на поясе.
Она ещё была живой, хрипло дышала, поводя по сторонам безумным взглядом серых глаз. Марк сидел на полу, ошеломлённый произошедшим. Дикс развязывал верёвку на шее рабыни, ругался по-германски, осыпал девчонку проклятьями. Марк сидел с открытым ртом и не мог поверить в то, что случилось. Как? Почему? Как она могла? Решиться на подобное? Повеситься? Свести счёты с жизнью? Из-за него? Из-за того, что ли, что он делал с ней весь вчерашний день? Поэтому, да? Как она могла? Почему?
— Ладно… Вы разбирайтесь… Я скажу Нарцию, что тебе поплохело, хорошо? — У Дикса у самого голос дрожал, он путал слова, сам моргал растерянно.
— Почему? — сумел только выдавить из себя центурион, когда они со свенкой остались одни.
Рабыня смотрела огромными глазами мимо него, взгляд упирался ему в грудь, но словно его здесь не было, словно стена перед ней. Шепнула:
— Зачем? Зачем вы вмешались?..
Он вскочил на ноги, заметался по маленькой комнате, сжимая голову кулаками. Рабыня сидела на ложе, спиной к стене, смотрела прямо перед собой. Дикс успел укрыть её одеялом, и в мякоти его свенка прятала подбородок, шею, губы и хриплое дыхание.
— О, боги! Юпитер Всемогущий! Ты в своём уме? Ты понимаешь, что ты наделала? Ты хоть что-то понимаешь? Ты меня вообще слышишь? Ты понимаешь, что ты сделала?
— И что? — шепнула в ответ, переводя взгляд ему на лицо. — Что вы сделаете теперь? Опять изнасилуете или свяжете сначала?
Обессиленный её словами центурион сел на трипод, запустил пальцы в волосы на макушке, смотрел поражённо перед собой. Всё не так, всё с самого начала пошло не так. Всё-всё…
Свенка закрыла глаза и уронила голову назад, словно теряя сознание. Снова отключилась. Проклятье! И что теперь делать? Постоянно быть рядом? Если она решилась умереть, что может её остановить? Для чего ей вообще жить? Домой не вернёшься, свобода не светит, жизни здесь нет. Чем он может вдохнуть в неё желание жить? Чем? Что теперь делать?
Проклятье! А он-то, дурак, думал, она теперь вся целиком и полностью его, будет в рот ему смотреть, ждать ласк и всего остального. Он же стал её первым мужчиной. Вот дурак… Наивный дурак… А не зашёл бы с этими дурацкими деньгами и всё… Всё… Вот тебе и свеночка, девочка, принадлежащая только ему одному…
Голова, полная смятенных мыслей, не хотела думать. Всё переполняли только эмоции. Одни эмоции.
* * * * *
Часть 4
После этого она заболела, может быть, застыла, а, может быть, пережила такое, что не смогла вынести. Впала в лихорадочное беспамятство, постоянно мёрзла, о чём-то бредила по-свенски и всё твердила одно и то же: «нет…», «нет…», «нет…»
Центурион боялся оставлять её одну, набрал ночных дежурств, ночи проводил в патрулях, а дни был дома, наблюдая за своей свенкой. За эти несколько дней устал страшно. Поил рабыню из глиняной кружки, топил рядом жаровню, укрывал больную одеялами, и нередко засыпал рядом на стуле, уронив голову к стене. Марку пришлось купить угля, тёплое одеяло и плащ для свенки, вызвать гарнизонного врача. Каждое утро он возвращался и боялся застать рабыню, как в прошлый раз, боялся увидеть её повешенной, боялся, что не успеет.
