Пурпурные кружева - Ли Линда Фрэнсис (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
– Это не ты! – взволнованно выдохнул он.
Очень медленно смысл его слов стал проникать в ее сознание. Он все понял. Теперь он знает все.
Лили приоткрыла рот, чтобы не задохнуться от волнения.
– Милостивый Боже! – воскликнул Морган. – Он нарисовал твое лицо, но это не твое тело!
– Как ты догадался? – удивленно спросила она, отчаянно желая, чтобы Морган доказал ей, что хоть на этот раз все понял правильно.
– Посмотри сюда, – указал он на картину, – а теперь сюда. Конечно же, – гневно воскликнул он, – это не твое тело! Не твои бедра, не твоя грудь. И живот совсем другой. А где родимое пятно? Лучше меня тебя никто не знает. Занимаясь с тобой любовью, я изучил каждый дюйм твоего тела. Несмотря на то что с тех пор, как был написан этот портрет, прошло десять лет, я уверен, что на нем изображена не ты.
Он повернулся к Лили:
– Боже мой! Он нарисовал не тебя, но ты не могла этого доказать. У тебя не было оснований отрицать, что ты не позировала ему! И люди поверили в худшее. – Тело его налилось ужасной тяжестью. – Однако и я оказался ничуть не лучше. Я ведь тоже поверил в самое плохое.
Лили показалось, что стены комнаты закружились в бешеном вихре, как и ее мысли. Морган все понял! Стоило ему взглянуть на картину, и он догадался – на полотне изображена не она. И теперь то, что когда-то он верил в самое худшее, не имело для нее никакого значения. Да и как он мог думать иначе? Важно было только то, что, даже продолжая верить всем сплетням и наговорам, Морган все-таки полюбил ее.
– Лили, – обратился он к ней и взял ее руки в свои, – почему ты не рассказала мне все с самого начала?
Ее губы тронула печальная улыбка:
– А разве ты поверил бы мне? На мгновение он закрыл глаза:
– Возможно, нет.
– Наверняка нет. Но теперь это не имеет значения. – Лили с силой сжала его руки. Только теперь она осознала, что это и прежде не имело значения. – Мне радостно уже оттого, что хоть кто-то на свете знает: я не позировала Рейну Готорну. Однако никому во всем Нью-Йорке это неведомо. Не знал об этом и Клод. Зато теперь появился человек, который, увидев картину, понял, что я не Пурпурная Лили.
– Ты должна рассказать обо всем судье, тогда никто не отнимет у тебя детей. Ты просто обязана заявить всему Нью-Йорку, что никогда не была Пурпурной Лили.
– Но я не могу рассказать об этом ни судье, ни кому-либо другому! Они все равно мне не поверят.
– Тогда я сам расскажу.
Лили невесело усмехнулась, пытаясь скрыть охватившее ее разочарование.
– И что, интересно, ты всем им скажешь? Что ты при определенных обстоятельствах видел меня обнаженной и поэтому знаешь, что женщина, изображенная на портрете, не имеет ничего общего с той женщиной, которую ты видел в своей постели? – Обида жгла ее сердце каленым железом. – Подобное заявление в суде только еще больше запятнает меня.
Признав свое поражение, Морган отвернулся. Внезапно он замер, все его тело напряглось. Лили проследила за его взглядом и увидела, что, кроме картины, из-за шкафа вывалился еще и какой-то сверток. Наклонившись, Морган достал из оберточной бумаги тонкую папку для набросков. Он очень осторожно развязал ленточку, открыл папку и бегло просмотрел содержимое – лист за листом. По мере того как он это делал, лицо его все больше напоминало каменную маску.
Потом, повернувшись к Лили, Морган протянул папку ей:
– Вот тебе и доказательство.
Испытывая страшное смущение, Лили взяла наброски. В глубине души она понимала, что именно увидит на этих листках, но все еще не хотела в это верить. Трясущимися от волнения пальцами она стала перебирать рисунки. Множество набросков. И всюду – она. Вот она в светлом дневном наряде, а вот – в красивом вечернем туалете. Различные позы, различное выражение лица. Но на всех рисунках Готорна она одета, причем с безупречной элегантностью. Далее последовали другие наброски. Для них Готорну послужила моделью незнакомая женщина. Он также изобразил ее в различных положениях. Но в отличие от Лили эта женщина позировала художнику обнаженной.
Внимательно просмотрев рисунки, Лили точно смогла заключить, какие именно наброски использовал для своей скандальной картины Рейн Готорн. Один из них был сделан в этой самой комнате: на нем она задумчиво смотрела в окно.
Лили хорошо помнила тот день. Тогда в Блэкмор-Хаусе разразился настоящий скандал – Клод пришел в неистовство, когда узнал, что она позволила художнику вновь появиться в их доме.
«Ты же знаешь, как я его ненавижу! – вскричал ее брат после ухода Готорна. – И все-таки приглашаешь его! Ты делаешь это специально, чтобы причинить мне боль!»
Действительно ли она поступала так назло Клоду? Лили не могла ответить на этот вопрос. Тысячу раз она спрашивала себя об этом, но до сих пор не знала, хотела ли, продолжая общаться с Готорном, причинить брату боль. И всякий раз ругала себя за то, что так бездумно обижала его, стараясь при этом не думать о том, что Клод нередко мимоходом ранил и ее. Теперь же, спустя долгие годы, глядя на пожелтевшие наброски Рейна, она не могла не понять: Клод знал, что она не позировала Готорну, и все-таки не сделал решительно ничего, чтобы изменить ее ужасную участь. Он заставил Лили покинуть город и не позволил вернуться.
– Он ненавидел меня, – еле слышно произнесла Лили в оглушительной тишине комнаты.
Она услышала, как вздохнул Морган.
– Лили… – с нежностью сказал он и замолчал. Да и что можно было к этому добавить?
– Оставив Манхэттен, – продолжила Лили, – я писала Клоду каждый день. Месяцами я пыталась убедить его в том, что не позировала Готорну, умоляла его поверить мне. Я ненавидела жизнь вне родного дома и хотела вернуться. В своих письмах я приводила доводы в пользу моего возвращения, просила его позволить мне сделать это, я унижалась перед ним. Но ни на одно из них я не получила ответа. Как-то зимой мне принесли бандероль. В ней лежали все мои письма. Они даже не были вскрыты. Правда, Клод прислал мне записку, очень короткую: «Пожалуйста, перестань мне писать. Так будет легче всем».
Лили глубоко вздохнула:
– Легче? Легче! Но кому? Мне? Мне будет легче, если я останусь совершенно одна? Или Клоду, если он, отправив меня прочь, сожжет все мосты? Если он, попросту говоря, откажется от своей опороченной сестры? Однако именно так он и сделал. И не вспоминал обо мне, пока ему вдруг не потребовалась моя помощь. – Освещенная лунным светом, Лили повернулась к Моргану: – Я думала – вынуждена была думать, – что он заставил меня уехать, потому что я навлекла позор на всю семью. Я полагала, что он не распечатывал мои письма потому, что боль, которую я заставила его испытать, была слишком сильной. Я верила в это, и только эта вера помогла мне сохранить в душе искру любви к нему, а ведь я всегда надеялась, что наша любовь была взаимной. Теперь я лишилась этой веры. У него была возможность избавить меня от кошмара одиночества, а он не захотел ею воспользоваться.
Лили захлестнуло чувство горечи и безвозвратной потери. Оно, словно кокон, окутало ее вязкими нитями и так больно сдавило грудь, что ей показалось – она вот-вот лишится чувств.
– Я надеялась, что он любил меня, но это было не так.
– Возможно, он любил тебя чересчур сильно?
– Чересчур сильно? А разве можно любить чересчур сильно? – спросила она с безмерной усталостью в голосе.
– А что, если он любил тебя так… как не должен был? – стараясь говорить спокойно, предположил Морган.
Сердце Лили судорожно забилось, словно пыталось разорвать обволакивавший ее кокон безысходной печали. Она вспомнила о том, как будучи девочкой-подростком то и дело мысленно оправдывала тот или иной не совсем уместный поступок брата, как ее щеки загорались от смущения, когда она, входя в комнату, ловила на себе его пристальный, словно прожигавший ее насквозь взгляд. В такие моменты она говорила себе, что Клод, должно быть, задумался о чем-то и видел перед собой не ее, а нечто совсем иное… И все же в глубине души она ощущала непонятную тяжесть, похожую на боль. Может быть, именно это и заставляло ее идти наперекор ему? Может быть, подсознательно она и тогда понимала, что если не разорвет их отношения до того, как они с Клодом перейдут некую грань, то уже не сможет этого сделать никогда?
