На сердце без тебя метель... (СИ) - Струк Марина (читать книги бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
Это после он станет уверять себя, что все еще возможно, будет обманывать себя во всем. И позволять себя обманывать. А нынче стоит, растерянный, прислонившись лбом к двери, и в нерешительности гладит пальцами дверную ручку. Она была там, за этой дверью. Уже не его bien-aimée, он знал это, чувствовал сердцем, хотя разум до сих пор отказывался понимать. Его будущее обратилось в прах этой ночью. Рассыпалось снежной крупой все: и яблоневый сад, и круглый стол под кружевом скатерти, и силуэты детей. И только метель была сейчас в его сердце, неприятно холодя грудь, а еще — на его лице, тая на щеках маленькими горячими каплями, казалось, прожигая кожу насквозь.
Он сам не помнил, как вышел из дома, как сел в сани и уехал прочь из Заозерного. И уж тем более не помнил, как оказался на озере, где еще недавно стояли Масленичные балаганы. Где еще виднелись темные позабытые остовы деревянных горок и лотков, которые завтра разберут на доски, а ветер гонял обрывки разноцветных лент. Шел, не понимая, куда и зачем, с трудом переставляя ноги, будто старик. Добившись своей цели, насмешница-метель улеглась, и только звезды были свидетелями его странной прогулки. Да еще люди за спиной, кричавшие ему что-то вслед.
«Оставьте меня! — хотелось крикнуть в ответ. — Оставьте, ибо так должно!» Но он промолчал и смело шагнул туда, куда так и тянуло сейчас, словно на поводу, где его встретил лед угрожающим треском, таким оглушительным в тишине звездной ночи. На короткий миг он замер на месте, будто еще раздумывая, нагнулся и обтер горячее лицо снегом, а потом все-таки сделал последний роковой шаг вперед, невзирая на крики ямщика.
Тьма, разверзшаяся под его ногами и милостиво принявшая в свои объятия, была обжигающе холодной. У него в тот же миг свело ноги, а после и руки, когда лед сломался еще больше, позволяя воде вцепиться в свою жертву всеми силами, чтобы утянуть в свои глубины. Желал ли он умереть? Эта мысль даже не приходила ему в голову. Просто нужно было хоть как-то унять тот огонь, в который превратился холод в его груди, выжигая в нем все с такой болью, что хотелось запрокинуть голову и по-волчьи завыть в черное небо.
Холод ледяной воды медленно обволакивал, обещая блаженное забытье. И он закрыл глаза, усилием воли удержав себя от того, чтобы схватиться за края образовавшейся полыньи и не уйти под толщу, из которой уже не будет возврата. Куда все настойчивее тянули его полы пальто на меху, вмиг отяжелевшие от влаги.
А потом вдруг в его угасающем сознании мелькнуло ее лицо, и он, дернувшись, начал сопротивляться изо всех сил. «Нет, я не дамся! Не дамся! Не позволю! Не дамся!» — повторял он зло, сам не понимая, к кому обращается — к воде, неумолимо тянувшей его под лед, судьбе, которая в очередной раз обернулась против него, или к кому-то другому. Он хватался за лед, в отчаянии обламывая его края, царапал пальцами, пытаясь ухватиться и задержаться на поверхности хотя бы на миг.
Он бился за нее. Ту, что видел в тот миг перед глазами. Ту, что никак не мог оставить нынче одну…
И тут какая-то сила ухватила его со спины и выдернула из воды, протащив по льду. Вначале, правда, не удалось, и он больно ударился спиной, ломая края полыньи. Но спустя какое-то время он уже ехал по холодной тверди, с облегчением понимая, что спасен от темного омута, что едва не поглотил его.
— Барин! Дорогой ты мой! Барин! — склонилось над ним знакомое лицо дядьки, ходившего за ним с пеленок. — Что же ты, барин? Я ж кричал тебе, что там разлом впереди! Ямщик кричал! Куда тебя понесло-то?
Дядька еще долго причитал над ним, пока вез его в санях, закутав в собственный тулуп, который сбросил еще там, на озере. Прижимал к себе, как мать прижимает несмышленое дитя, пытаясь скрыть от мороза влажные волосы под краем овчины. Отчитывал за оплошность и безрассудство нынешней ночью, начиная с выезда в непогоду со станции.
А он только смотрел на звезды в постепенно светлеющем небе и видел вместо них дом с высокой кованой оградой, в окне которого за кружевной занавесью угадывался девичий силуэт. И сердце глухо колотилось в груди в ожидании, когда отведет эту занавесь в сторону тонкая рука, и он увидит свою bien-aimée. Взгляд ее прекрасных голубых глаз обожжет до самого нутра и заставит вспомнить, что у него все еще бьется сердце в груди, что оно все еще живо…
Глава 19
Лиза медленно открыла глаза, наконец-то выплывая из топкой трясины глубокого сна. Через щель в неплотно задернутых портьерах в комнату вовсю пробивались солнечные лучи, и в потоке света лениво кружились крошечные пылинки. Где-то игриво рычал Бигоша. Верно, вновь утащил одну из туфель мадам и в эту минуту с наслаждением грыз ее, разрывая тонкий шелк острыми зубами. В соседней комнате неспешно ходили, что-то напевая, но так тихо, что слов было не разобрать.
«Ирина», — узнала по голосу Лиза, с явным усилием удерживая веки открытыми. Девушка резко села в постели, понимая, что если хотя бы на минуту закроет глаза, то снова станет пленницей сладкой, безмятежной дремы, как уже было несколько раз за утро. Это движение отдалось легкой тянущей болью внизу живота, и Лиза озадаченно нахмурилась. А потом вспыхнула огнем стыда, когда в голове одна за другой стали всплывать картинки, вызывая в ней странный ответный трепет.
Обнаженная кожа под губами. Властные мужские руки на ее теле. Темные густые волосы под ее пальцами. Черные, как глубокий омут, глаза внимательно вглядываются в ее лицо.
Это, должно быть, сон. Как тогда, несколько дней назад. Это непременно должен быть сон! Ведь в то утро она тоже проснулась с томлением в душе и какой-то странной тяжестью внизу живота. «Вроде бы все то же, а вроде и нет», — подумала Лиза, откинув одеяло.
У нее всегда был беспокойный сон — за ночь сбивала простыни, а подол ночной сорочки, к ее стыду, задирался едва ли не до ушей. Вот и сейчас ноги и бедра были обнажены, и на светлой коже виднелись небольшие смазанные темные пятнышки. Нет, это вовсе не ежемесячные недомогания, если расчеты Лизы были верны. И тогда это означало только одно…
«Не думать, не думать, не думать…» — как заведенная механическая кукла, мысленно повторяла Лиза, пока шла от постели к туалетному столику, пока наливала воды в фарфоровый тазик, пока отжимала яростно тряпицу от лишней влаги. Ей казалось, что если она сотрет с кожи это явное свидетельство реальности прошлой ночи, то и все остальное так же легко исчезнет. Ни памяти, ни мыслей, ни последствий… И никто не узнает.
Последнее желание в ту же минуту отпало за ненадобностью, потому что Лиза встретилась взглядом с Ириной. Горничная, видимо, уже некоторое время стояла в дверях и молча наблюдала, как она со злостью трет тряпицей кожу бедра. Лиза мгновенно покраснела, выдавая себя с головой.
— Вас спрашивала барыня, — тихо проговорила Ирина, забирая тряпицу из Лизиных рук, чтобы помочь ей. — Велела позвать вас тотчас же, как пробудитесь. А коли не подниметесь с постели до сумерек, силой будить.
— До сумерек? — удивленно переспросила Лиза.
— Так уж отобедали давно, барышня. Скоро к чаю звонить будут, — ответила Ирина, аккуратно вытирая кожу девушки сухим полотном. А потом взглянула вопросительно, словно пытаясь разгадать по лицу Лизы, верно ли она поступила. — Я барыне ни полсловечка о том, что ночью было нынешней, не сказала. Коли решите сказать, говорите. Коли прикажете слова ваши подтвердить, и тут я с вами. Хотя барин…
— Барин?.. — смущенно отводя взгляд в сторону, спросила Лиза, делая вид, что разглаживает опущенный после омовения подол сорочки. Явно вынуждая Ирину продолжить, что та и сделала нехотя.
— Хотя барин молчать велел обо всем, когда ночью сюда вас принес.
Разве ж она не знала этого? Разве он сам не сказал ей вчера, что не намерен нести ответственность за то, что может произойти, перекладывая всю тяжесть поступка только на ее плечи? Все честно. Это было только ее решение — перешагнуть ту самую грань, после которой не было ничего, кроме пустоты. Тогда отчего же так больно сейчас? И так хочется плакать…
