Гордая американка - Бенцони Жюльетта (читать полные книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Наконец, настало утро, когда комиссар Ланжевен, позволивший себе кривую усмешку – у него это было признаком огромной радости – отослал своих людей восвояси и сообщил Александре, что она может доживать последние деньки в Париже, ни о чем не тревожась: зловещая Пион была задержана накануне в отеле «Мажестик» благодаря натренированному глазу физиономиста-грума, который оказался к тому же страстным поклонником криминальных колонок в прессе.
Господа Дюпэн и Дюбуа расстались с Урсулой и Фирмином не без сожаления: в конце концов здесь они выполняли самое приятное задание за всю свою карьеру. Утешило их заверение, что они всегда останутся желанными гостями и могут заглядывать перекусить или переброситься в картишки, когда у них образуется свободный часок.
Тем временем тетя Эмити получила от мужа ободряющий звонок: Риво сообщал, что вернется через день, и советовал жене поторопиться со сборами: «Лотарингия» выйдет из Гавра 3 сентября; он заказал 3 места.
– Пошла твоя последняя неделя в Париже, – предупредила мадам Риво племянницу. – Чем хочешь ее занять?
– Вы уверены, что мы отбудем втроем?
– А как же! Давай не спорить по пустякам! Я уже объясняла, чего требует от тебя долг. Если бы мы жили в «Славном веке», то я бы сказала, что тебя призывает «слава», что является не такой уж негодной формулировкой: при отъезде из Нью-Йорка ты была окружена прекрасным ореолом; так пусть он останется в целости.
– Не беспокойтесь, – ответила Александра, – я поплыву с вами. Что до моих занятий… Буду гулять по Парижу, который я не так уж хорошо знаю, посещать лавочки… Заеду попрощаться с Долли д'Ориньяк…
– На поездку в Периге у тебя не остается времени. Что касается жителей замков, то они, насколько мне известно, сидят там до октября из-за охоты.
– Тогда я занесу ей и другим людям, о которых у меня сохранятся добрые воспоминания, свою карточку. Моя «слава», как вы говорите, требует, чтобы я не отступила от требований света и простилась со знакомыми по всем правилам.
Хотя весть о том, что ужасная китаянка очутилась за решеткой, успокоила ее, Александра была не до конца удовлетворена. У арестованной так и не нашли медальона, как ни рылись в ее пожитках, что доставляло ограбленной страдания суеверного свойства: с тех пор, как она лишилась этой вещи, ее жизнь терпела крушение, и она с трепетом думала, как, не обретя снова этот талисман, сумеет выдержать все трудности, которыми встретит ее Америка.
«А я-то считала себя сильной духом женщиной, интеллектуалкой… – думала она, собирая драгоценности в преддверии отъезда. – А оказалась фетишисткой, как старуха-скво из племени ирокезов! Представляю, что бы сказал на этот счет Джонатан…»
Последние слова она произнесла вслух и содрогнулась при звуке имени мужа. Прежде, когда между ними еще не разверзся океан, она часто вспоминала о нем в связи с любыми мыслями, посещающими голову, однако сейчас впервые после их разрыва она вспомнила их беседы и испытала острое недовольство собой. Какое теперь имеет значение, что бы сказал или сделал судья Каррингтон?
Закрыв кожаную шкатулку, она заперла ее в шкафу, надела светлую шляпку в тон легкому костюму поверх корсажа, аккуратно натянула перчатки с крагами из шевро и приготовилась к выходу. По дороге она заглянула в гостиную к мадам Риво, которая корпела над письмами, так как состояла в переписке с множеством людей. Тетя Эмити подняла одновременно нос и перо.
– Почему ты не сказала, что собралась прогуляться? Я бы перенесла свое пустое занятие на потом.
– Я уже большая девочка, тетя Эмити. К тому же к обеду у меня еще не созрело планов. Уж больно хороша погода! Я воспользуюсь вновь обретенной свободой, не беспокоя вас.
– Это я способна понять. Но вели Фирмину подать тебе экипаж!
– Только не это! Это испортит все удовольствие. Вы знаете, как я люблю пешие прогулки. Добреду до магазина «Бон Марше», куплю безделушек; потом отправлюсь к Долли, чтобы оставить карточку с прощальными пожеланиями. Между прочим, вполне может статься, что она уже вернулась: вчера у меня был обнадеживающий телефонный разговор с ее дворецким.
– Счастливого пути! Только не задерживайся допоздна! Я все еще не избавилась от привычки беспокоиться за тебя, даже беспричинно.
Вместо ответа Александра обняла славную женщину и упорхнула. Погода была не такой жаркой, как в последние дни, и она с наслаждением вдыхала свежесть, принесенную ветром с запада: пахло травой и даже морем. Над Сеной кружились чайки; Александра дошла по набережной до улицы Дю Бак, на которую и свернула, чтобы без спешки изучить витрины антикварных лавочек.
Добравшись до цели – огромного магазина, где отоваривалось все Сен-Жерменское предместье, успевшее привыкнуть к близости «ужасной металлической конструкции» – произведению Гюстава Эйфеля, она купила несколько пар перчаток, несколько чудесных вышитых скатертей для своих нью-йоркских горничных и несколько простыней, которые распорядилась доставить по ее адресу; далее ее привлекла гордость «Бон Марше» – картинная галерея, отличавшаяся пышным интерьером в стиле «Наполеон II».
Ей нравилось играть в безымянную парижанку. Желая продлить удовольствие, она зашла в чайный салон, чтобы побаловаться ароматным напитком, снимающим усталость. Взбодрившись, она зашагала в сторону улицы Сен-Гийом. На часах было около пяти – самое лучшее время, чтобы застать дома мадам д'Ориньяк.
Ее ждало разочарование. Привратник объяснил, что госпожа маркиза» еще не возвращалась, более того, она появится не раньше, чем через три недели. Она свалилась с лошади; повреждение, к счастью, не очень сильное, однако маркиза будет вынуждена пробыть в замке дольше, чем предполагалось. Миссис Каррингтон пришлось отказаться от намерения оставить свою карточку, так как она ждала бы прочтения слишком долго, и решила этим же вечером написать подруге письмо.
Выйдя из особняка и пройдя несколько шагов, она почувствовала усталость и стала искать глазами фиакр. От тротуара как раз отделилась коляска, судя по всему, только что высадившая седока. Она и подъехала к американке. Та подняла руку.
– Отвезите меня на набережную Вольтера, дом номер… Договорить она не успела: кучер поспешно соскочил с сиденья и вместо того, чтобы помочь ей, грубо впихнул в коляску. Одновременно две руки, появившиеся будто бы ниоткуда, прижали к ее лицу тампон. Она хотела закричать, но лишь сильнее вдохнула тошнотворный запах хлороформа и тотчас погрузилась в беспамятство, так и не успев понять, что с ней творится…
Короткая улица была безлюдной, и если кто-то и заметил происшедшее, то не подал виду. Кучер уселся на свое место, щелкнул хлыстом, и коляска помчалась прочь.
Открывшей было глаза Александре показалось, что ей привиделся кошмар, и она поспешно зажмурилась. У нее раскалывалась голова, губы не повиновались, к горлу подкатывала тошнота. Она обнаружила, что у нее связаны за спиной руки и что она лежит на боку на чем-то твердом. Плеск воды заставил ее снова приоткрыть глаза; она поняла, что брошена в темницу, где единственным источником света является горшочек с крохотным языком пламени; его отблеска хватило, чтобы она смогла разглядеть двоих мужчин с физиономиями отпетых висельников, которые тянули к ней руки.
– Гляди-ка, очухалась! – прохрипел один.
– Значит, соображает! – буркнул второй. – А то бы пришлось надавать ей по смазливой мордашке пощечин. Веди хозяйку!
Пленница хотела сесть, однако у нее ничего не вышло: путы на руках были так туги, что у нее нарушилось кровообращение и в глазах было темно от зверской боли.
– Где мы? – спросила она достаточно твердым голосом и сама порадовалась своей выдержке. – Почему я здесь?
– Это ты скоро узнаешь, перепелочка! А где мы, тебе знать не положено.
Чувствуя, что ее ложе колеблется, Александра смекнула, что они находятся в трюме длинного корабля, скорее всего баржи, так как дальний край помещения терялся в потемках. Она успела заметить также ступеньки лестницы, прежде чем их закрыли пунцовые юбки. Через секунду она увидела не только юбки, но и все одеяние женщины с ног до головы, а также свой медальон, висевший на золотой цепочке. После этого ее уже не удивило, что над черным стоячим воротничком обнаружилось лицо Пион – той самой Пион, которую комиссар Ланжевен считал пойманной. Вместо удивления ее охватила ярость, благодаря которой она забыла про боль. Какое унижение – быть простертой у ног этого мерзкого существа! Она понятия не имела, как выглядит, но китаянка была точь-в-точь изображение с китайской лаковой ширмы: на ее приглаженных волосах красовался маньчжурский головной убор, украшенный цветами и драгоценными камнями, который гармонично обрамлял ее густо накрашенное лицо.
