Прикосновение - Уэст Розалин (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
Глава 19
Джуд проснулась с самыми приятными ощущениями: прохладные шелковистые простыни касались ее нежно, как любовник, аромат кофе щекотал ноздри, а горячие воспоминания о Долтоне Макензи вернули восхитительную боль телу, теперь имевшему опыт в любви. Она мечтала подольше оставаться в этом блаженном спокойствии на грани сна и, реальности, но постепенно осознание того, что она в этой огромной кровати одна, вывело ее из летаргии.
Комната была наполнена солнечным светом, и Джуд протерла глаза и села, стыдливо прижав к груди простыню, потому что уже наступил день, а она была голая. Ей пришлось пережить ужасный момент, когда она в реальности нового дня вспомнила то, что происходило здесь ночью. Джуд ожидала увидеть одежду, разбросанную в доказательство их необузданной страсти, остатки шампанского и свечного воска как холодные напоминания о романтическом настроении, теперь ушедшем вместе с ночными тенями, а вместо этого обнаружила столик для завтрака с изысканной пищей и несколько свертков в тонкой бумаге, лежащих в изножье кровати. Не увидев своей одежды и сначала не увидев и Долтона, Джуд с легким испугом подумала, не придется ли ей пробираться в свою комнату, завернувшись в простыни.
Затем из смежной комнаты вышел хозяин номера в черных брюках и белой рубашке, накрахмаленной так сильно, что ею можно было резать тосты. При виде его Джуд представила, как она сама, должно быть, выглядит, и непроизвольно нырнула в смятое постельное белье. Увидев, что она не спит, Долтон остановился, и на секунду блеск его глаз воскресил в памяти Джуд каждую непристойную подробность их совместно проведенной ночи, но затем Долтон улыбнулся вежливой, ничего не выражающей улыбкой, старательно погасив желание во взгляде.
— Доброе утро. В соседней комнате для вас приготовлена ванна, а здесь на кровати чистая одежда, хотя я не возражаю позавтракать с женщиной, завернутой в мои простыни.
Никогда еще Джуд не чувствовала себя такой обнаженной. Его слова, лишенные всякого юмора, были произнесены с вежливой, отсутствующей улыбкой — с той, которую он, должно быть, использовал для бесчисленных женщин, просыпавшихся в его постели при подобных обстоятельствах. Он отнесся ко всему легкомысленно, не придавая их отношениям особого значения, на которое она надеялась. «Конечно, — рассудила она со всем практицизмом, — он сделал это специально, не желая, чтобы я цеплялась за что-либо из того, что произошло. Вот почему он лишил меня удовольствия проснуться в кольце его рук, вот почему он надел безукоризненную и безликую одежду вместе с этой вежливой улыбкой». И никогда еще Джуд не впадала в такое безысходное отчаяние и не испытывала такого стыда. Отдавшись страсти, она вела себя как обычная проститутка, и теперь он обращается с ней соответственно этому.
— Пожалуй, мне нужно помыться и одеться, — пробормотала она таким же безразличным тоном.
Завернувшись в простыню, как в тогу, она взяла свертки и, словно греческая королева, прошествовала в смежную комнату. Когда Джуд скрылась от взгляда Долтона, ее железная воля ослабла, и слезы подсолили воду в ванне.
Долтон в застывшей позе остался стоять там, где был, и прислушивался к плеску воды в соседней комнате. Его охватило болезненное напряжение, когда он представил, как Джуд, скользкая от ароматического масла, сидит в ванне и вода ласкает ее нагое тело, как ему хотелось ласкать его. Долтону пришлось собрать всю силу воли, чтобы не ворваться к ней в ванную с губкой в руке и не превратить акт омовения в акт страсти. Но ему слишком тяжело дался его сегодняшний тон, чтобы беспечно отказаться от него, поддавшись эмоциям.
Долтон понимал, что его холодное обращение обидело Джуд, что в это утро она ожидала от него большего, что ей хотелось какого-то признания, что их ночь тронула его так же, как ее. Если бы только она знала правду! Почти целый час он лежал без сна, наблюдая, как она спит, и боясь дотронуться до нее, чтобы не нарушить свое главное правило и не сознаться в бурных чувствах, бешено кипевших в его груди. Он не мог позволить Джуд иметь над ним власть — не из-за работы, которую он должен здесь выполнить, а потому, что воспоминание о ее признании в любви все еще заставляло лихорадочно трепетать каждый его нерв в несбыточной надежде. Джуд получила власть над ним, но Долтон был слишком профессионалом, чтобы это пришлось ему по душе. Ее торжественное заявление привело его в полное замешательство, но именно собственная реакция на него вызвала у Долтона тревожную дрожь, и на одно безумное мгновение ему захотелось ответить Джуд тем же.
Поскольку Долтон никогда серьезно не относился к любви, ему не хотелось признавать ее и сейчас, но не из страха, что эта нежная женщина воспользуется его признанием, чтобы сломить его волю и разрушить честолюбивые планы. Он не желал жить на пыльной путевой станции, этом изолированном острове, потеть, работая на других, ходить с грязью под ногтями и весь остаток жизни вдыхать запах лошадей. Он хотел для себя большего, и он хотел большего для Джуд и ее семьи. Долтон вкусил добра, которое жизнь смогла предложить ему, и после того как столь долго довольствовался столь малым, уже не мог вернуться к пустоте — и не хотел.
Если человек не управляет своей собственной судьбой, он ничто и всегда будет марионеткой в руках других — этому Долтона научил судья. Усвоив это, он самостоятельно вел дела, диктовал собственные правила и был свободен уйти, отработав свою плату, — за исключением этого раза. Он утратил бдительность, и Джуд присосалась к нему, как сосунок к вымени, лишив Долтона спокойствия, уравновешенности и способности к рациональному мышлению. Джуд была камнем преткновения в интригах, и он должен был обезвредить ее, чтобы все прошло гладко, но она оказалась слишком глубоко втянутой в гущу событий. Он не мог двигаться вперед без того, чтобы не раздавить ее, и не мог отступить без того, чтобы не поступиться своей честью. Он попал в тупик, и пришло время как-то изменить ситуацию.
Засунув руку в карман брюк, Долтон провел пальцем по стершейся от времени поверхности пятидолларовой золотой монеты, которую носил как свой тяжкий крест. Она была напоминанием о том, какую дорожку он выбрал, о том, каким человеком стал и каким всегда будет.
