Гобелены грез - Джеллис Роберта (книги онлайн бесплатно серия .TXT) 📗
Служанка была так напугана леденящим молчанием Одрис, что сама не ложилась спать, а села на пол рядом с кроватью и стала прислушиваться. Фрита надеялась услышать тихое размеренное дыхание спящей, но опасалась услышать плач, однако, не слышала ни того, ни другого, пока, наконец, усталый голос не произнес: «Ложись спать, Фрита. Ты ничем не сможешь помочь мне сейчас. Завтра… Завтра ты должна натянуть новую основу на станок».
В последующие недели Одрис не подавляла в себе желание ткать, как делала это прежде. Она посвящала себя осенним заботам — следила за сбором и складированием трав для приправ и лечения, за правильным смешиванием сухих цветочных лепестков, служащих для освежения воздуха и прокладывания между легкими летними платьями, чтобы исчезли вредные насекомые и неприятные запахи, а также за вымачиванием корней и листьев для эликсиров и еще за составлением лосьонов и целебных мазей. Одрис видела, что молодые соколы уже начинали охотиться и отмечала гнезда, к которым они возвращались. Она готовила и устанавливала приспособления, используемые для их ловли, чтобы птицы привыкли к ним и перестали бояться. Но, когда погода была сырая или не удавалось заснуть, Одрис ткала.
Она ткала картину, последнюю, где был изображен единорог. Иногда, когда ее руки направляли нить, она думала, что была совсем другой, начиная первую часть своей фантазии (так она это называла), и была благодарна Хью за вдохновение, навеянное его появлением. Это прошло несколько недель спустя после того, как она сказала, что ничего иного не желала бы, только быть необходимой мужчине так, как Рахиль — Иакову. Какой глупой она была! Тогда ей не приходило в голову: за радость ощущать свою необходимость другому человеку — нужно платить. Сейчас Одрис знала, что каждому дано пройти свой путь или по тусклой, но спокойной равнине незамысловатых удовольствий, или через высокие горы наслаждения и счастья, чередующиеся с глубокими и мрачными долинами горя и боли. Не может быть вершин радости без ущелий страха.
Одрис думала, как по-детски она обижалась на Хью за причиненную ей боль, как сердясь, хотела избавиться от него. Все это прошло вместе с ее детским неведением. Когда она следила за соколами или работала в саду и кладовой либо ткала, мысленные картины двух жизней — однообразной равнины маленьких радостей и каменистой тяжелой тропы человеческой любви — проплывали перед ее мысленным взором, возвращаясь снова и снова. Задолго до окончания гобелена, она приняла решение. Одрис не боялась взбираться на скалы за соколами, не боялась и боли падения: она любила лес и горы больше унылых распаханных полей, поэтому не станет бояться ни любви, ни слез.
И в тот день, когда Одрис сказала Фрите повернуть ее ткацкий станок так, чтобы можно было увидеть сотканное полотно, она только вздохнула, зная, что там увидит: в саду, сверкающем пестрой окраской цветов, на боку лежит единорог; глаза его закрыты, голова возлежит на юбке женщины. Руки женщины нежно поддерживают огромную голову с единственным, сверкающим на солнце рогом; и она наклонилась над животным так низко, что видны только макушка ее головы и золотой водопад волос да чисто-белая сверкающая грива единорога. Животное, должно быть, спало: на его блестящей шкуре не было видно признаков ранения — но кони не спят лежа. У Одрис стало тяжело на сердце; ее душа не находила покоя и вспыхнувшая было надежда угасла. Потом глаза девушки уловили еще что-то — еле видимую тень… Увидев это, она отвела взгляд от картины и выглянула в окно, подавляя холод страха. Затем вновь вернулась к картине. Тень лежала у подножия клумб, один ее конец напоминал протянутую руку и был направлен сторону склоненной фигуры женщины.
Отношение Одрис к гобелену было двойственным. С одной стороны, она восхищалась своим умением так искусно отображать образ, используя темную окраску цветов, листьев и травы в том месте, куда падала тень, с другой — содрогалась от ужаса, боясь, что снова в ее работе появилась Смерть. Не поднимая глаз на полотно, Одрис с горечью напомнила себе: правду опаснее скрывать, чем знать. Еще внимательнее изучив гобелен, она больше не обнаружила ничего для себя нового и, не найдя объяснения изображенному, понемногу успокоилась. Ей показалось, что рука тени была слегка поднята, но не было видно указующего, грозящего перста Смерти как во многих картинах, где та фигурирует. Затем она вспомнила слова отца Ансельма "Смерть всегда добрее жизни, ибо Бог и его Мать — всепрощающи и простят любой грех тому, кто в нем искренне раскаивается. Только жизнь ничего не прощает, и мы вынуждены дорого платить за наши ошибки. "
По правде говоря, думая об этом, Одрис чуть не смеялась. Разве священники не говорят: любви нет, кроме любви к Богу, не может быть союза мужчины и женщины без венчания на небесах. Все время взгляд Одрис был прикован к работе, и внезапно она покачала головой. Это могла быть на самом деле тень Смерти, но Одрис не верила этому. На гобеленах, предупреждавших ее прежде, никогда не было неясности. На них Смерть четко видна и показывала свою косу и лишенный плоти оскал зубов. Оставалось ощущение, что она неправильно понимала два своих последних полотна. И это ощущение настойчиво возрастало в ней.
— Сними, Фрита, — спокойно сказала она, — и повесь его рядом с третьим полотном. И натяни новую основу на станок. Пора что-нибудь сделать для дяди.
Новая работа — веселая сцена уборки урожая — быстро продвигалась под умелыми пальцами Одрис. Для нее октябрь был спокойным месяцем, а для Эдит и сэра Оливера трудная пора. В октябре варили пиво, резали овец и свиней, заодно солили и коптили мясо, хотя откорм скота еще не закончился на полях со жнивьем. Одрис не принимала участия в этих делах, и Эдит, освободившись, упорно пыталась наставлять ее. Сейчас, однако, Одрис даже раскаивалась в этом, потому что гобелен об уборке урожая вскоре будет закончен, и, когда она ткала, у нее оставалось слишком много времени на размышления. Она жаждала дела, которое занимало бы ее голову так же, как руки, и занимало ее так, чтобы она, заканчивая работу, валилась с ног и засыпала.
Итак, хотя стояла ранняя осень, Одрис вместе с сокольничим и его помощниками отправилась отлавливать помеченных ею соколов. Она объяснила столь ранний отлов тем, что боится перемены погоды, которая была великолепной вот уже несколько недель; любой сказал бы то же самое, поэтому ее слова никого не удивили. Но главная причина состояла в ожидании приезда Мореля. Любой момент, когда она не была полностью занята, становился для нее источником мучений. Одрис понимала всю нелепость своих вычислений времени приезда Хью в Йорк, основанных на подсчете дней и миль пути от Джедборо до Джероу с определением возможной скорости путешествия. Это делало ее ожидание еще тяжелее. Учитывая нетерпение Хью, Одрис предполагала, что он покинет Йорк сразу и поедет в Дарем на поиски следов своей матери. Она очень надеялась на удачу, так как в противном случае Хью нечего тут будет делать, и он может отправиться к королю в Нормандию.
Одрис не хотела, чтобы Хью уезжал от нее в такую даль. Она знала: ее желание удержать его в Англии было самонадеянным и глупым. Как бы то ни было, гобелены показывали единорога, угрожающего Джернейву и чуть ли не погибающего в саду Джернейва. Возможно, самым лучшим решением для них всех будет, если Хью уедет куда-нибудь подальше, но все же Одрис не могла вынести мысль о том, что он будет недосягаем.
Поэтому она с радостью перепоручила сокольничему учение молодых соколов, когда Морель подъехал к клеткам. Новости, изложенные в длинном письме Хью, стали для нее полной неожиданностью. Одрис, как, впрочем, сам Хью, слабо надеялась на успех в розыске следов его семьи и еще меньше верила в возможность обрести какое-либо владение на службе у короля. Она больше боялась его ранения или смерти, а не того, что в скором будущем Хью не сможет предложить ей выйти за него замуж. Но даже если это произойдет и Хью попросит ее руки, дядя Оливер никогда не согласится на такой брак и не будет иметь значения то, что Хью готов забрать Одрис в Ратссон, отказавшись от Джернейва. Когда он впервые заговорил о их браке, Одрис позволила себе немного помечтать о быстром и легком замужестве, но именно потому, что мало надеялась на удачу Хью.
