Государева невеста - Арсеньева Елена (чтение книг TXT) 📗
Что толку винить ее? Язычница, дикарка, тудин. Разве ее вина, если он так мечтал о другой, что принял за нее первую попавшуюся? Однако ловко же она скинулась Марией, ох как ловко! «От одежд исходит моль, а от жен – лукавство женское», – вспомнилось вдруг старинное изречение. Лукавство! Вот уж правда. Его передернуло от воспоминаний, и слезы навернулись на глаза, боже, как льнул он к ее губам, тем единственным в мире… Горло перехватило. Сколько же у нее мужей, у Сиверги? Медведь, кто еще? Теперь и он. Как она посмела?! Нет. Только он виновен. Снова и снова он.
– Ты хотел ее видеть – и увидел, так, да? – спросила Сиверга, заглядывая ему в лицо.
– Не так, нет… – глухо обронил Федор, отворачиваясь.
– Чего же ты хотел? – Она чуть надулась, явно обиженная тем пренебрежением, с которым он избегал ее взгляда. Сладкие судороги недавнего наслаждения еще играли в ее теле, и горько было видеть, что русский пришелец гонит от себя память об этих дивных ощущениях. Смутная ревность вспыхнула в ее сердце – ревность к серым глазам, и мягкой, темно-золотистой волне надо лбом, и легкой кудрявой прядке над ухом, и розовым, как мальва, губам. Как расцвело, как засияло белое, бледное лицо бывшей царевой невесты при одной мысли об этом понуром человеке, который сейчас стоит перед Сивергой обнаженный и равнодушный… и она ему нужна не больше, чем звон ее бубенчиков.
– Я ей тоже показывала тебя, – мстительно молвила она – и отшатнулась, когда он обернулся и ударил взглядом в ее лицо:
– Где? Когда? Как?! – Хриплый голос оборвался почти звериным рыком, и у Сиверги, среди мужей которой были вожак-олень, орел и медведь, вдруг подогнулись колени, ибо ветер судьбы, единственный не боявшийся ее угроз, коснулся ее лица вместе с воспаленным, гневным дыханием этого светлоглазого человека, который ненавидел ее.
– Нет… нет, не так, – торопливо пробормотала она. – Просто она тебя увидела на закате… увидела. Но она придет ко мне и будет просить о новой встрече.
– Что? – Он надвинулся, навис над ней, и Сиверга, которая умела быть вровень с самыми высокими кедрами, когда хотела поймать за хвост ветер, почувствовала, что стремительно уменьшается и вот-вот сделается малой травинкой, испуганно прильнувшей к земле.
– Клянусь, – прошептал он, – клянусь тебе, что если ты посмеешь еще раз… с ней… Я сам пойду к ней, сам, а если ты помешаешь, я убью и медведя, и тебя. Клянусь богом!
Сиверга кивнула, не в силах больше говорить, ибо знала, что он сделает это.
7. Клятва насмерть
Сиверга правду сказала – Бахтияр выбрался из трясины живой и невредимый и к вечеру заявился домой как ни в чем не бывало. Маша боялась глядеть на него и все льнула к отцу, однако Бахтияр, к ее великому облегчению, куда-то ушел весьма поспешно.
Вечер проходил как обычно – в тишине. Сашенька читала вслух «Вертоград многоцветный» – книгу, где были собраны изречения отцов церкви; Александр Данилыч не то слушал, не то витал в размышлениях. Брата Александра, который всегда портил эти тихие вечера своими злобно-тоскливыми репликами, почему-то не было; и Маша, устроившись, по обычаю, у ног отца, всецело отдалась покою, воспоминаниям.
…Теперь она знала о нем все. Та свадебная ночь их была так быстра и волнующа, что Маша помнила лишь звездные хороводы, вспыхнувшие перед нею в самые сладостные, самые вершинные мгновения, и глаза возлюбленного, исполненные любви и сверкающие ярче всех звезд небесных. Нынешняя же встреча наконец открыла ей сокровенную тайну того, что случается между мужчиной и женщиной, которые созданы друг для друга и которых не смогла разлучить даже смерть.
Ей было все равно, откуда явился он на той солнечной поляне: соткался из света или тьмы; или орел принес его с одного из семи небес, которые, по вере вогульской, принадлежат мужчинам; или это колдунья Сиверга, плюнув на стрелку и бросив ее на ветер, привела живую душу любимого из мертвого царства. Образ, наваждение, оборотень – какая разница, в чьих объятиях побывала она нынче, если этот призрак открыл ей все, что она не успела узнать о своем муже за их единственную ночь?
Теперь она знала о нем все. Она знала, как он затаивает дыхание, прежде чем прикасается к ее губам, и как тихо вздыхает, когда встречаются кончики их языков. Она знала, как он обмирает на миг, словно пугается ее смелости, когда она медленно ведет влажными губами по серединке его ладони и, взяв в рот подушечки пальцев, чуть прикусывает их, а потом ласкает языком луночку ногтя. Дыхание его прерывается, и сердце начинает стучать где-то в горле, и все силы, которые только есть в его теле, устремляются в низ живота, и она никак не может плотно, без зазоринки, всем телом прильнуть к нему, остается только зажать своими ногами это внезапно восставшее чудо – любодейное орудие, которое может быть таким огромным, и мощным, и тяжелым, и невесомым, и бесследно исчезающим в огне ее лона, и нежнейшим, и разрушительным, и врачующим… и слаще всего – знать, что он со всем пылом своим, и прерывистым дыханием, и самозабвенной, медвежьей хваткой рук и ног, ломающей плечи и бедра, принадлежит ей – только ей, отныне, и присно, и во веки веков… как в тех клятвах, которые дали они друг другу пред алтарем.
Клятвах, которые он затем нарушил… для другой женщины!
Нет. Об этом слишком больно вспоминать.
Маша так резко тряхнула головой, что рука отца, рассеянно перебиравшая ее пышные волосы, упала. Александр Данилыч встревоженно склонился над ней:
– Что, милая? Задремала?
Пальцы отца ласково пробежали по лбу, по прядкам Машиным и слабо дрогнули, наткнувшись на влажные, холодные дорожки, оставленные слезами. Она и не заметила, что плачет!
– О чем, милая? – Он осекся: ему казалось, он знает, о чем, и эта постоянная самоказнь отца за то, что дети страдают за его грехи, была для Маши хуже и невыносимее, чем если б он узнал об истинности ее мыслей! И она быстро солгала, всем сердцем надеясь, что из множества грехов уж эту-то маленькую ложь во спасение всемилостивый господь, конечно же, отпустит ей:
– Ей-богу, ни о чем. Просто так – от радости.
– От радости?! – переспросил отец не просто недоверчиво, а даже с ужасом, как если бы она издевалась над ним, и Маша поспешила объясниться:
