После огня (СИ) - Светлая Марина (хороший книги онлайн бесплатно .txt) 📗
— Добрый день, господин лейтенант, — кивнула Грета в ответ и опустила глаза, аккуратно нарезая репу одинаковыми кубиками. — Вы здесь живете так же, как и мы. Мы же вам не мешаем?
— Да, абсолютная тишина в доме — это, конечно, мешает ужасно, — усмехнулся Ноэль и вошел в кухню, следя ненавязчивым взглядом за спорыми движениями ее рук.
За последние несколько месяцев жизни у Лемманов они перекинулись от силы несколькими ничего не значащими фразами. Не было ни одного настоящего разговора. Они здоровались, прощались, иногда Уилсон спрашивал, можно ли взять чашку или тарелку из кухни, и однажды попросил не убираться в его комнате чаще одного раза в две недели — пыль он и сам был в состоянии вытереть. Равно как и собрать постель.
— Между прочим, ваша репа была бы немного вкуснее, добавь вы тушенки, что стоит на той полке, — кивнул он в сторону подвесного шкафчика.
Грета подняла глаза на постояльца.
— Вы будете сегодня ужинать дома? — равнодушно поинтересовалась она. — Я приготовлю вам с вашей тушенкой.
— Не стоит утруждать себя из-за моей персоны. Эти банки там с июля. Если бы я собирался с ними разделаться, уже сделал бы это. Впрочем, неважно.
Ноэль сел на стул, и теперь их лица оказались прямо друг напротив друга на расстоянии вытянутой руки. Кажется, впервые за эти месяцы они были так близко. Он привык к ней. К хмурому взгляду, к худому лицу, к одежде, будто сшитой из нескольких мешков разных оттенков. Причем самостоятельно, без помощи портнихи.
Сейчас, вблизи, он, пожалуй, даже назвал бы фрау Лемман хорошенькой, если бы это слово хоть немного вязалось с тем, как она резала проклятую репу и бесстрастно отвечала, будто разговаривала со стеной. Для немки она выглядела довольно миловидной, хоть и сливалась с белыми тюлевыми шторками на окне — светлые волосы, светлые брови и ресницы, голубые глаза, белая кожа. Да, да. Арийка. Отличной породы.
Ноэль отчего-то рассердился, сунул руку в карман и, наткнувшись на небольшой конверт, вспомнил, зачем вообще явился. Он достал оттуда конверт и положил его на стол перед фрау Лемман.
— Мне достались билеты на концерт Городского оркестра. Мэрия заботится о досуге солдат французской армии. Я не пойду, у меня другие планы на нынешний вечер. Да и не с кем. Идите с герром Лемманом.
— Продайте, — пожала плечами Грета и поднялась из-за стола.
На плите закипела вода, и она бросила в кастрюльку очистки. Рядом поставила варить репу для пюре. Потом мыла посуду, вытирала стол. Ждала, когда француз, наконец, уйдет к себе. А он все не уходил. Сидел на стуле и следил за ее перемещениями по кухне. На ее предложение не ответил. Выжидал, пока она остановится хоть на минуту.
— Герр Лемман любит музыку? — резко спросил он.
Вопрос прозвучал неожиданно. Грета чуть заметно вздрогнула и посмотрела на лейтенанта.
— Об этом вы можете спросить у него самого, — она немного помолчала и добавила: — Зачем вы это делаете?
А черт его знает, зачем! Ноэль посмотрел на дурацкий конверт на столе, сожалея о том, что вообще затеял этот глупый разговор. Но когда утром в комендатуру принесли билеты и оставили ему в качестве приглашения, он почему-то подумал, что за то время, что живет в Констанце, ни разу не видел, чтобы Лемманы выбирались хоть куда-то, кроме как на работу да на рынок. Эта маленькая семья вызывала в нем странное и необъяснимое чувство сожаления — о том, через что прошли они все. Образование историка давало ему привилегию, какой не было ни у кого из друзей. Он знал, что время быстротечно, и однажды всему будет дана своя оценка, которую и теперь предугадать невозможно. Несмотря на то, что были победители и побежденные. Но было еще нечто важное — всем им предстоит как-то жить со случившимся и дальше. Как жить — он не знал. Он был историком. Он копался в прошлом.
— Ни за чем, — проговорил Ноэль устало. — Если хотите, идите. Если нет — поступайте с билетами, как знаете. Оставляю их вам, фрау Лемман. С вашего позволения, я пойду к себе в комнату.
Он встал со стула и посмотрел на Грету. Они были почти одного роста, она разве только немного ниже. Потому теперь они снова оказались лицом к лицу. И он вдруг заметил, что глаза у нее никакие не голубые. Они были между голубым и зеленым. Близкими к бирюзовому. Неожиданный цвет на лице, казавшемся ему раньше бесцветным.
— Спасибо. Надеюсь, ваш вечер тоже будет… музыкальным, и вы не пожалеете, что отдали нам свои билеты, — сказала Грета.
Ноэль кивнул и направился было прочь, но вдруг остановился, как в начале их разговора, на пороге и спросил:
— А вы любите музыку?
— Люблю, — ответила она Ноэлю, и он, наконец, вышел их кухни. Некоторое время слышались его шаги по комнате, потом стало тихо.
Было около половины пятого, когда Грета поднялась к себе и стала собираться.
«Главное, чтобы музыка была достаточно громкой, и урчание в животах не было слишком слышно рядом сидящим», — думала она, пока бродила по комнате от шкафа к трюмо, одевалась и причесывалась.
Ее суета заняла меньше времени, чем она ожидала. И теперь Грета сидела боком на стуле, опустив голову на спинку, и задумчивым взглядом, исподлобья разглядывала себя в небольшом зеркале, закрепленном на внутренней стороне дверцы шкафа. Она хмурилась. Не по привычке, появившейся у нее долгие месяцы назад. А потому, что ей бы радоваться своему отражению. Но что еще у нее было своего, кроме отражения? Туфли соседки, которые она выпросила на вечер за четыре картофелины. Платье бабушки.
Когда-то это платье помогло ей заработать несколько марок.
Приехав в Констанц, без работы, почти без денег, Грета, чтобы отвлекаться от навязчивых мыслей о погибшем сыне, разрушенном доме, пропавшем муже, перебирала бабушкин гардероб. Некоторые вещи можно было перешить, что она и сделала с платьем из светло-коричневого креп-сатена в крупные кремовые розы. Оно вышло с кокеткой, укороченными рукавами и юбкой из клиньев. Так случилось, что в этом платье ее однажды заметила жена обербургомистра и заказала пару вещей для себя и старшей дочери. А вскоре она устроилась в школу.
Грета подняла голову, поправила свою незамысловатую прическу — она разучилась управляться с волосами.
И все же зачем она собирается на этот концерт? К чему делать вид, что жизнь может быть нормальной — с музыкой, беззаботными выходными, красивыми платьями? Неработающие школы, вечера у генерала Риво, перепелиное яйцо, съеденное украдкой от Рихарда — это теперь обычная жизнь.
Грета устало вздохнула, заставила себя подняться, притворила дверцу шкафа. Все же она действительно любит музыку. И если она сейчас же не выйдет, старик станет сердиться и долго ворчать.
Она резко распахнула дверь комнаты. Та обиженно скрипнула.
И, уже спускаясь по лестнице, заметила внизу надевавшего шинель лейтенанта Уилсона. Он, увидав ее, чуть подался вперед, чтобы кивнуть, и тут же замер, впервые обнаружив, что женщина, с которой он прожил под одной крышей без малого полгода, оказывается… красавица… Черт подери, да она была красивее почти всех женщин, что он знал в своей жизни, просто какой-то другой, совсем другой красотой, чем он привык.
Узкое приталенное платье неожиданно обрисовало то, что скрывалось под дурацкими мешками, в которые она пряталась все это время. У нее, оказалось, есть и грудь, и талия, и черт подери, бедра! Только острые, чуть выступающие вперед ключицы казались прежними, от той Маргариты Лемман, что днем нарезала репу. Мимолетно он подумал, что к этому платью бы перчатки и шляпку… Ноэль только шагнул к лестнице, будто желая протянуть ей руку и помочь сойти вниз, как раздался грохот двери из комнаты Рихарда. Немец влетел в коридор, размахивая галстуком, и сердито пробурчал:
— Отчего не изобретут галстуки для одноруких! Невозможно же завязать! Грета!
Она молча подошла к нему, взяла галстук и ловкими движениями, которые оказались вовсе не забыты, завязала его. Потом поправила воротник рубашки и почти открыла рот, чтобы попросить Рихарда остаться дома. Но вместо этого сказала:
