Заговор Тюдоров - Гортнер Кристофер Уильям (читать бесплатно книги без сокращений TXT) 📗
Тот открыл было рот, но я не дал ему возразить.
– Ты всегда будешь делать только то, что я велю. Никаких вопросов. Никаких домыслов и возражений. Ты будешь моим оруженосцем, а оруженосец должен быть всегда под рукой и всегда готов исполнить приказ хозяина. Я не желаю гадать, в какую передрягу ты соизволил угодить. Понятно?
– Да, хозяин, – негодующе буркнул он.
Кейт поправила на мне плащ.
– Береги себя, – сказала она, голос ее дрогнул.
– Кейт… – Я потянулся к ней.
Она быстро отступила:
– Нет. Никаких прощаний.
Я неотрывно смотрел ей в глаза.
– Даю слово, я при первой же возможности пошлю тебе весточку.
– Не надо.
Кейт вложила в эти два слова все, о чем мы не осмеливались говорить вслух, в том числе и то, что я мог выдать себя, едва взявшись за перо.
– Просто возвращайся, – прибавила она и, протиснувшись мимо мистрис Эшли, скрылась в арочном проеме, который вел в дом.
Я рванулся было следом, но мистрис Эшли остановила меня:
– Оставь ее. Уж я за ней присмотрю. Лучше поезжай, пока она не передумала и не велела седлать свою лошадку.
Я вернулся к Шафрану. Конь фыркал, ему не терпелось тронуться в путь. Запрыгнув на подставку, Перегрин вскарабкался на спину серого в яблоках мерина.
Мы выехали на дорогу. Оглянувшись, я увидал мистрис Эшли, одиноко стоявшую перед домом из красного кирпича. Цепкий плющ взбирался по стенам, обретая бурый оттенок в тех местах, где его побеги оплетали окна. Мистрис Эшли прощально подняла руку. Я все глядел назад, покуда и она, и Хэтфилд не скрылись из виду.
Кейт я так и не увидел, но знал, что она стоит за одним из окон и неотрывно смотрит мне вслед.
Было свежо и зябко, солнце размытым пятном проступало в белесой пелене неба. Покинув границы поместья, мы перешли на галоп – лошадям не терпелось размяться. У меня не было ни малейшего желания нарушать тишину пустопорожними разговорами. Перегрин, почуяв мое настроение, тоже помалкивал – по крайней мере, до тех пор, пока мы не остановились пообедать. Пока я нарезал сыр, оленину и хлеб, он наконец решился задать вопрос, которым, вне всяких сомнений, мучился еще с визита Сесила. Стремясь вызнать цель нашей поездки, Перегрин, по обыкновению, подслушивал все, что только мог.
– Принцесса в опасности? – спросил он, набивая рот хлебом.
Перегрин отличался знатным аппетитом, но при этом оставался худ как щепка. Глядя, как он ест, я всякий раз невольно думал о том, сколько довелось ему голодать за его недолгую жизнь.
– Жуй хорошенько. Да, вероятно, она в опасности. А может быть, и нет. Я пока не знаю. Именно затем я и еду ко двору, чтобы это выяснить.
На лице Перегрина отразилось сомнение:
– Но… я слышал, как Кейт разговаривала с мистрис Эшли. Кейт сказала, что имперский посланник добивается, чтобы принцессу арестовали за государственную измену.
– Ах, ты слышал? Большие уши когда-нибудь доведут тебя до беды. Ты уже забыл, что я тебе сказал?
– Никаких домыслов, – вздохнул мальчишка.
– Именно. Я не шучу, Перегрин. Это не игра.
– А кто сказал, что игра? – явно оскорбился он. – Но если принцессе и вправду грозит опасность, можешь сказать мне об этом прямо сейчас. Должен же я знать, что творится вокруг?
– Нет, не должен. От тебя требуется одно: делать все, как я велю, а иначе, Богом клянусь, я отошлю тебя в Хэтфилд, и если понадобится – связанным по рукам и ногам.
– Хорошо, хозяин.
Перегрин цапнул последний ломтик оленины и запихнул его в рот.
– Скажи мне одно, – промямлил он, жуя, – только одно, и ничего больше.
– Ну?
– Скажи, что не собираешься снова свалиться в реку. Потому что Темза зимой иногда замерзает и спасать тебя будет нелегко…
Перегрин расхохотался, ловко увернувшись от моей карающей руки. Смех у него был замечательный, настоящий мальчишеский смех. Впервые с тех пор, как мы покинули Хэтфилд, я вдруг обнаружил, что улыбаюсь.
– Ты невозможен, – сказал я. – Поехали. Нужно попасть в город до темноты.
Мы продолжили путь. Людей на дороге было раз-два и обчелся; мы обогнали лишь одинокого крестьянина да компанию торговцев, толкавших тележки с товаром. Они брели, понурив головы, и настороженно ответили на наше приветствие. Вскоре, однако, заснеженные поля Хартфордшира сменились небольшими скоплениями хижин и деревушками – верный знак приближения к Лондону. На дороге стало более людно; все торопились добраться до города до сигнала к гашению огней. Когда мы проезжали мимо крохотной каменной церквушки, где вовсю звонили колокола, я разглядел на шпиле распятие, криво, кое-как закрепленное известкой на прежнем месте. Женщины в наброшенных на голову платках цепко держали за руки дрожащих от холода детишек, поспешая на призывный звон церковных колоколов.
Перегрин во все глаза наблюдал эту сцену. Я искоса глянул на него:
– Ты исповедуешь старую веру?
– Я никогда особо не интересовался религией, – пожал он плечами. – И Господь, я думаю, тоже.
Меня поразило, как метко Перегрин, сам того не желая, выразил мое собственное мнение. Я тоже часто гадал, чем одна вера лучше другой, если помнить, сколько было пролито из-за них крови; однако предпочитал держать эти мысли при себе, поскольку вслух рассуждать о религии всегда было небезопасно.
Спустились сумерки, снег пошел гуще, усилился ветер. Шафран нетерпеливо фыркнул, и я похлопал его по шее. Я и сам устал, не говоря уж о том, что замерз. Руки в перчатках точно пристыли к поводьям, натертые о седло бедра и ягодицы ныли. Воображение рисовало обратную дорогу в Хэтфилд, где Кейт, должно быть, уже зажигает свечи, накрывая стол к ужину…
– А вот и Криплгейт, – прервал мои размышления Перегрин. – Отсюда можно будет выбраться на Стрэнд и доехать прямиком до дворца.
Я встряхнулся, возвращаясь к действительности, и мы принялись пробираться вперед в потоке людей, которые, теснясь и толкаясь, спешили попасть в город, прежде чем закроют на ночь городские ворота. Платя пошлину, я живо припомнил, как приехал в Лондон впервые. Тогда, с трепетом глазея на громадные стены и дальний изгиб Темзы, я понятия не имел, какое приключение ждет меня впереди. И сейчас, точно так же, как тогда, я холодел, замирая от неизвестности.
Повсюду здесь были люди: одни запирали лавки и, покончив с подвернувшимися в последнюю минуту делами, спешили по домам; другие, с нетерпением ожидая ночи, распахивали настежь двери чадных трактиров и шумных таверн. Уже рыскали в переулках потемнее потрепанные шлюхи с вызывающе размалеванными лицами, обходя стороной вездесущих попрошаек, грабителей и пронырливых карманников. Тощие собаки шныряли под ногами прохожих, копаясь в сточных канавах, по которым городские отходы стекали в реку. Бревенчатые дома высились, упираясь друг в друга, и верхние этажи смыкались в подобие зловонной галереи, откуда лондонцы опорожняли прямо на улицу ночные горшки, обдавая неаппетитным дождем опрометчивых прохожих.
Вначале я не увидел особых изменений. Лондон казался таким же грязным и непредсказуемым, как в последние дни правления покойного короля Эдуарда. Однако пока мы пробирались к Кинг-стрит и дворцу, я стал замечать корявые надписи на стенах домов: «Смерть папистам!» и «Испанцы, убирайтесь вон!». Там и сям на мостовой валялись листовки, истоптанные до полной нечитаемости, но, вне сомнения, гласившие то же. Все походило на то, что лондонцы не в восторге от прибытия посольства Габсбургов.
Впереди возник Уайтхолл. Мы въехали во внутренний двор и спешились. Недовольные чиновники семенили мимо, плотно закутавшись в плащи и надвинув шапки на самые глаза. На нас никто не обращал внимания. Снег повалил гуще, укрывая плиты двора. Шафран зацокал копытами.
– Коней нужно поставить в конюшню и накормить, – сказал я.
Перегрин забрал обе пары поводьев. Я выдал ему две золотые монеты из кошелька, присланного Сесилом. В скупости его не обвинишь. Денег у меня было достаточно, чтобы устроиться со всеми удобствами, конечно, если здесь не задерживаться.
