Погнутая сабля (ЛП) - Грэм Уинстон (бесплатные книги полный формат .TXT) 📗
Они отдавались друг другу со всем пылом новобрачных и примесью еще какого-то чувства. Четыре года назад Джереми убегал от таможенников, и его укрыла эта властная девушка. И с той поры стала для него единственной. Беззаветно преданный ей, как одержимый, он перестал замечать других женщин. Такая губительная и невыносимая любовь встречается редко, а он страдал от неразделенной любви свыше четырех лет.
И тогда, окончательно потеряв всякую надежду, Джереми решил последовать безумному отцовскому совету и напоследок увидеться с Кьюби. Как вор, он забрался ночью к ней в замок и каким-то непонятным образом убедил ее, сам до сих пор не понимая, как ему это удалось, уехать вместе с ним. И она уехала. Они сбежали, как в средневековом рыцарском романе, и Кьюби сознательно отдалась ему до свадьбы. Сбылась его мечта; порой ему не терпелось увидеть ее, чтобы удостовериться — это не сон, а холодный и циничный реальный мир.
Что касается Кьюби, то после отказа Валентина от брака с ней, она смирилась с мыслью навсегда остаться старой девой и даже посчитала, что счастлива жить с матерью, сестрой, братом и двумя его детьми в прекрасном замке, строительство которого все еще не завершено; и тут перед ней предстал высокий офицер, повзрослевший и более уверенный в себе, и внезапно на нее нахлынуло сильное чувство, влечение, которого она прежде не ощущала, едва осознавая или успевая сообразить, что оно значит... Кьюби не мучилась сомнениями, разочарованиями, внезапными прозрениями. Порой она вспоминала оставленную в Каэрхейсе семью, но только как тень прошлого.
Словно в ее характере столкнулись все чувства, эмоции, невольно сдерживаемые здравым смыслом, поэтому прежде ее не взволновала мысль о свадьбе с Валентином, обаятельном юноше, который ее не любил, и лишь совсем немного всколыхнуло обожание Джереми, желающего только ее на всем белом свете.
Плотина чувств вовремя прорвались, к счастью для Джереми и благодаря ему. Прорвалась окончательно — единожды поддавшись чувствам, Кьюби уступила им дорогу. Она с радостью дарила свое прекрасное тело мужу по первой же прихоти, то целомудренно, то вызывающе, то исступленно, в зависимости от настроения. Они предавались любви до полного изнеможения. Но не насыщались друг другом.
Они прекрасно ладили, пылко, радостно, ничего не скрывая. Джереми не видел в ней ничего дурного, как и она — в его поступках. Даже появление Лизы Дюпон, его бывшей любовницы, не омрачило настроения. Эта интрижка случилась, когда Джереми утратил все надежды на Кьюби. Теперь он даже не смотрел на Лизу, и после второй встречи та пожала плечами и спокойно отошла прочь.
— Милая девица, но, по-моему, станет толстушкой, — сказала Кьюби. — Я счастлива, что ты выбрал меня.
Они жили прекрасно. У Джереми лежали деньги в брюссельском банке — следствие той авантюры, о которой он старался не вспоминать, а когда они закончились, он взял кредит. Кьюби, умудренная горьким опытом расточительства брата, стала экономить, но Джереми сказал, что скоро получит деньги за счет прибыли от Уил-Лежер, и можно покупать в кредит, в расчете на то, что они оплатят счета, когда Джереми покинет армию.
Когда это случится? Довольно скоро, думал он. В условиях мира во всей Европе полки, скорее всего, распустят, хотя до него доходили слухи, что союзники не сошлись во взглядах на Венском Конгрессе, и не исключено, что британское правительство решит пока оставить войска в Европе. Предпочтительно остаться до октября, тогда он отслужит два года. И если все пойдет хорошо, он сможет продать свой офицерский чин, хотя этот полк не самый привлекательный, и вернуться в Корнуолл к Рождеству.
Тем временем жизнь в Брюсселе протекала славно.
Невзирая на то, что она редко вспоминала о прошлой жизни, Кьюби слегка омрачало отсутствие вестей из Каэрхейса (ни слова), поэтому, когда она получила письмо, то нервно сломала печать и поднесла бумагу к окну, чтобы прочесть. Его послала мать.
Моя дорогая дочь!
Не знаю, что побудило тебя сбежать из дома обманным и тайным путем. Мы с твоим братом, не говоря уже о Клеменс, страшно расстроились, по-настоящему горевали по поводу обстоятельств твоего побега. Письмо, что ты оставила, ничего толком не разъяснило, в нем сказала, что сама не можешь понять этот поступок. И твое последнее письмо, хотя и более подробное, мало что прояснило.
Не думаю, что из-за каких-то поступков или слов мы могли утратить твое доверие. Ты убедила нас, что счастлива дома и рада предстоящему браку с Валентином Уорлегганом. Когда все сорвалось, пусть и не по нашей вине, ты не расстроилась, в отличие от нас, и стала ждать, пока не подвернется подходящая партия.
Вместо этого ты выбрала мистера Джереми Полдарка. Приятный юноша и джентльмен. Он произвел весьма отрадное впечатление, когда приходил сюда, и мне известно, что Клеменс очень хорошо о нем отзывается.
Я, как и все мы, желаю тебе только огромного счастья. Вы будете жить в Брюсселе? У нас, как тебе известно, остались печальные воспоминания о Валхерене, где погиб твой брат. Какое огромное облегчение, что война наконец окончена, и если победители не рассорятся, можно надеяться на продолжительный мирный период.
Огастес в Лондоне, все так же служит в Казначействе, и я написала ему о твоем замужестве. Полагаю, Джон в этом месяце отправится в Лондон, как того требуют кредиты и другие дела. Здесь очень сыро, начиная с самого Рождества, безветренно и уныло, расцвели примулы и камелии.
Твоя любящая мать,
Франсис Беттсворт
Кьюби прочитала письмо дважды, а потом передала Джереми. Тот погрузился в чтение на пару минут, а затем с улыбкой вернул ей письмо.
— По-моему, ты уже на полпути к прощению.
— Пришло еще вот это, — произнесла Кьюби и передала ему клочок бумаги.
Там было написано:
Дорогая-предорогая Кьюби, милый Джереми, как же я вам обоим завидую!
С любовью, Клеменс.
По всей видимости, Генриетта Кемп сумела преодолеть вечное недоверие к французам и недовольство вырождением их столицы, за сутки обдумав и приняв приглашение Росса, и на рассвете следующего понедельника они впятером выехали из Нампары и потряслись по грязной дороге в Лондон. Они поселились в привычных апартаментах Росса на Георг-стрит в районе Адельфи. Росс сообщил в письме премьер-министру об их прибытии в столицу, и тот пригласил его к себе в Файф-хаус в десять утра субботы. Вечером в пятницу Росс повел Демельзу и Изабеллу-Роуз в припорошенный снегом театр «Друри-Лейн».
Они посмотрели комедию Томаса Мортона «Город и деревня» с мистером Эдмундом Кином в роли Рубена Гленроя, а потом музыкальную пьесу «Рубины и бриллианты». Росс втайне считал эти пьесы довольно убогими, но жене они понравились, а восхищение Изабеллы-Роуз позабавило обоих — глаза дочки сверкали подобно бриллиантам. Она восхищенно сцепила руки и светилась удивительной радостью. Словно ей, как Жанне Д'Арк, явилось видение, правда, не святое, а жизнь, воплощенная на сцене, среди мишуры. Спектакль ее поглотил. Она затерялась в блестках, свечах, пудре, краске, духах, репликах, произносимых неестественным голосом, во всей этой грандиозной и восхитительной выдумке.
В самом конце, когда они собрались уходить, кто-то окликнул Росса:
— Капитан Полдарк!
Это был крепкий и хорошо одетый молодой человек с резкими чертами лица. Он улыбнулся. Затем посмотрел на Демельзу.
— Миссис Полдарк. Какая приятная неожиданность. Эдвард Фитцморис. Вы помните...
— Разумеется, — ответила Демельза. — Как вы поживаете, лорд Эдвард? Вы, наверное, не знакомы с нашей младшей дочерью, Изабеллой-Роуз?
Они беседовали, одновременно продвигаясь с толпой к выходу. Поскольку Демельза не видела его с того дня, когда Клоуэнс ему отказала, то уж было подумала, что может возникнуть некоторая натянутость, как тем утром, когда они покинули Бовуд, но Эдвард явно уже давно оправился от разочарования. Он наверняка понял, с долей сожаления размышляла Демельза, что это к лучшему, и необузданная вольнолюбивая белокурая девица из Корнуолла никогда не привыкнет к блестящей, но ограниченной светской жизни, которую он ей предлагал. Теперь она жена молодого моряка-предпринимателя, живет в небольшом домике в Пенрине и выглядит (Демельза вспомнила ее последний визит в Нампару) менее оживленной, чем обычно, с кругами под глазами.
