Нищета. Часть первая - Гетрэ Жан (читать книги бесплатно полностью .txt) 📗

XLIII. Добрая хозяйка

Молодые люди совсем было поссорились, но, к счастью, дверь приоткрылась, и вошла г-жа Мерсье, хозяйка чердака, а также молочной в нижнем этаже. В ее руках был поднос, на котором дымились две чашки.

— Вот тебе и на!.. Вас уже четверо! — воскликнула г-жа Мерсье. — А я принесла только две порции слабительного… Но, по правде говоря, тут и на четверых хватит.

— Дорогая и уважаемая хозяйка, — обратился к ней Трусбан, — позвольте Лаперсону и моим друзьям обойтись нынче без этого пойла.

— Почему?

— Потому что к этому обязывает долг гостеприимства. Вы очень добры, но поймите: то, чем вы хотите нас угостить, пить в компании невозможно.

— Но, мой мальчик, у этого слабительного приятный вкус, оно совсем легонькое…

— Не спорю, однако…

— И весной нужно прочищать желудок, если хочешь быть здоровым.

— Согласен, но к нам должны прийти.

— Это неважно: лекарство подействует лишь через несколько часов.

— Но, мамаша Мерсье, ведь к нам придет девушка!

— Ну так что же! Мы и ей дадим слабительного!

Это предложение было встречено взрывом хохота.

— Вы смеетесь надо мной, — продолжала г-жа Мерсье, покачивая головой. — Я не обижусь, ведь вашему возрасту свойственна веселость. Но то, что я предлагаю, совсем не так глупо, как кажется. Ведь, может статься, у ваших друзей и тех, что здесь, и той, что придет, — нет в Париже матери, которая бы о них позаботилась. Так почему же не воспользоваться случаем прочистить желудок? Ах, батюшки!

Увидев негра, добрая женщина выронила поднос, и содержимое чашек залило лежавшее на полу платье Лаперсона (в пылу спора художник-натуралист забыл одеться).

Негр, чья черная физиономия резко выделялась на фоне желтой материи, вытаращил и без того большие глаза, сверкнул белками и широко улыбнулся, показав два ряда ослепительно белых зубов.

— Ах, батюшки! — повторила хозяйка с величайшим изумлением. — Объясните мне, кто это? Стоит взглянуть на эту образину, как все валится из рук. Трубочист это или угольщик?

— Ни тот, ни другой, дорогая госпожа Мерсье, — ответил Лаперсон серьезнейшим тоном, от которого можно было помереть со смеху. — Это — абориген Огненной Земли, чем и объясняется цвет его кожи. Но не бойтесь, это не дикарь. Зовут его Мозамбик, и он к вашим услугам.

— Мозамбик? Вот так имечко! Все равно, если он хочет прочистить себе желудок по случаю прихода весны…

— В своем ли вы уме? Этот господин — доктор Микомиконского университета и главный врач королевы Микомиконы. По части слабительных он такой же дока, как и вы, и знает лекарства, от которых все содержимое кишок вылетает наружу, словно фейерверк. Мало того, ему известны средства решительно против всех болезней. Даже французские короли не лечили золотуху с таким успехом [114]! Это — знаменитейший врач Паштетных островов.

— Если ваш черномазый доктор знает, какое лекарство принимают, когда чешется язык, то попросите у него рецепт, — сказала, смеясь, хозяйка молочной. — Он, видно, славный парень, ваш Мозамбик… Ну, милые, раз вы сегодня не расположены прочищать желудки, то спускайтесь вниз пить кофе с булочками.

— С булочками? — воскликнул Мозамбик ломаным языком креола, хоть говорил по-французски, словно родился в Париже. — С булочками? Моя хочет кофей с булочками!

— Ладно, хватит дурачиться! Вставать, одеваться и за работу! Ведь наша знаменитая картина всех нас должна сделать богачами. Но сначала идите завтракать.

— Увы, — возразил Лаперсон, — мою одежду постигла участь, какую вы готовили нашим желудкам: вы оросили ее альпийским чаем [115]. Если вы хотите, чтобы мы спустились вниз, мне придется щеголять в тоге, в римской тоге, понимаете? А ведь нынче — не последний день карнавала, госпожа Мерсье.

— Ладно, я принесу вам кофе сюда, — ответила добродушная толстуха. — Ну, гоп! Остальные пусть одеваются, и за работу!

— Но сегодня воскресенье, — заметил четвертый молодой человек, еще не покинувший гамака.

— Что же из этого, мой друг? Для тех, кто трудится, воскресенье, к несчастью, такой же день, как и любой другой; по воскресеньям даром не кормят, даром ночлега не дают, — ответила, вздыхая, хозяйка. — А коль за неделю много денег не сэкономишь, приходится работать и тогда, когда предпочел бы отдохнуть и повеселиться.

— Будьте спокойны, мамаша Мерсье, сегодня мы займемся картиной всерьез, и она обязательно подвинется вперед, — сказал Жеан. — Ко мне придет чудесная натурщица.

— Это хорошо, но ведь картину вы кончите не скоро и продадите ее не сразу. Уж лучше пишите те пейзажики, что сбываете по двадцати франков за дюжину. Это дело куда вернее.

— Вы сомневаетесь во мне, мамаша Мерсье, не доверяете моему таланту! Мало того, вам доставляет удовольствие бередить мои раны… Пейзажики по двадцати франков за дюжину! Модные картиночки! По-вашему, я ни на что другое не гожусь?

— Кто об этом говорит? Я сказала так только потому, что приближается срок платежа.

— Какого платежа?

— За квартиру, детки. Время бежит незаметно, но все-таки бежит не останавливаясь и увлекает нас за собой; скоро восьмое число, и, хочешь не хочешь, придется раскошелиться.

— Домовладельцы — гнусная порода, — заявил Лаперсон, — но, к счастью, долговязый парень с желтым лицом и рыжими космами, что лежит там, в гамаке, нашел способ, как избавиться от всех домовладельцев, хозяев и вообще эксплуататоров.

— Отлично придумано! — заметила г-жа Мерсье. — Но для этого, вероятно, потребуется немало времени, а пока надо платить, и платить в условленный день: ведь если хоть один из представителей этой гнусной породы и попадет в рай, то отнюдь не благодаря своему терпению. Лучше иметь дело с дьяволом, чем с домовладельцем; я ведь тоже плачу ему. Понимаете, что он не дает отсрочки, хоть и ни в чем не нуждается.

— Мы это знаем. Вот почему и нужно их экспроприировать, — сказал рыжеволосый молодой человек.

— Обязательно! — воскликнули оба художника.

— Это было бы неплохо, — согласилась г-жа Мерсье, — но пока что надо платить, а вы мне порядком-таки задолжали, детки.

Лица Трусбана и Лаперсона приняли меланхолические выражение. Заметив это, добрая хозяйка добавила:

— Я знаю, вы честные ребята, и если задержались с уплатой, то не нарочно, а просто потому, что не смогли. Но должна вас предупредить, как мать, что нужно работать, иначе вы не погасите своей задолженности, а из-за вас и я не смогу уплатить домовладельцу, и мне влетит не меньше вашего, друзья мои.

— Не беспокойтесь, мамаша Мерсье, — сказал Трусбан. — Скоро мы будем купаться в золоте. Тогда вы сможете приобрести весь дом у этого проклятого домовладельца и вовсе не будете брать квартирной платы с той, к кому перейдет ваша молочная, с условием, конечно, что ваша преемница будет давать приют нуждающимся художникам.

— Вы смеетесь!

— Нисколечко. Слушайте, если бы вы только могли достать сто тысяч для нашего друга Ролландо… — он показал на рыжеволосого молодого человека.

— Сто тысяч? Вы шутите!

— Да, сто тысяч, а вернет он вам миллионы.

— Вот как? Он колдун, ваш друг? Знает, как освободиться от домовладельцев, от хозяев, от всех этих паразитов, сосущих кровь из бедняков, и вдобавок еще загребает кучи денег, вероятно тем же способом?

— Нет, нет. Видите ли, он не только экономист, но, кроме того, еще и механик. Голь на выдумки хитра!

— Тем лучше; пусть он починит мои стенные часы. А можно узнать, если это не секрет, что за машину он придумал?

— Его машина пока существует лишь на бумаге, но на ближайшей выставке он ее покажет, если только найдет сто тысяч франков для ее сооружения. Вы сами ее увидите. Это чудо из чудес!

— В самом деле? Что же она делает, ваша изумительная машина?

— В нее закладывают охапку льна, а с другой стороны выходит выглаженная рубашка!