Арджуманд. Великая история великой любви - Мурари Тимери Н. (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Если падишаху подобает любить своих подданных, то не в меньшей — если не в большей — степени это касается его жены. Теперь я располагала неограниченными средствами. По традиции у Моголов имелся объемистый кожаный мешок с деньгами для раздачи бедным; стоял он у входа во дворец. Я опустошала его каждый день, и каждый день мешок вновь наполняли. Отныне мне не приходилось ни у кого просить денег, и, пока мой любимый возводил дворцы, я строила кое-что попроще: школы и больницы, приюты для бездомных. Раз в неделю, по-прежнему в сопровождении Исы, но теперь еще и с эскортом стражников, я кормила нищих. Положа руку на сердце, я не могла сказать, что мне не нравится мое положение, особенно теперь, когда я немного привыкла и приспособилась к нему.
Через восемь месяцев из Бенгалии возвратился Махабат-хан. Мы издали увидели клубы пыли на горизонте, поднятые подъезжающей армией. Сзади в цепях тащились фиринги из форта — те, кому удалось уцелеть. Стояло лето, жара была невыносимой. Но мне не было жаль тех, у кого не нашлось сострадания к нам, когда мы так в нем нуждались. Не могла я забыть и того, как грубо и мерзко их соотечественники обошлись со мной годы назад, когда я была еще совсем ребенком. Они прошли пешком две тысячи косов, скованные вместе, — заслуженное наказание за злобу и наглость.
Больше всех радовались садр и муллы. Наблюдая происходящее, они решили, что новый падишах начал поход на неверных. Христиане не особо докучали муллам, главным врагом для них были индуисты, и муллы рассчитывали, что Шах-Джахан, наказав христиан, двинет армию на поклоняющихся Вишну и другим богам. Мой муж не спешил разубеждать их. Муллы неверно истолковали причины его мести? Что ж, пусть так… Но если она удовлетворила их, значит, одним ударом удалось поразить две цели.
Махабат-хан явился в диван-и-ам с докладом:
— Ваше величество, я разыскал дакойта Арджун Лала — храбрый каналья, изловить его было нелегко, он долго прятался от нас… Наконец я загнал его в ущелье, но он и там еще сражался против целой армии!
Махабат-хан прервался, чтобы осушить кубок охлажденного вина. Он не скрывал удовольствия — одним из преимуществ жизни при дворе была ежедневная доставка льда, который привозили по Джамне с Гималаев.
— Я выкрикивал здравицы в честь падишаха Шах-Джахана. Это его успокоило. В такой глуши они и не слышали о том, что Джахангир умер и теперь у нас новый правитель. Арджун Лала вышел к нам, и я сказал, что у него теперь есть земля. — Махабат-хан выпил еще вина, вышел на балкон, посмотрел вниз, на пространство, раскинувшееся между Джамной и крепостью. — Твоего жреца я доставил — живым. Командир крепости погиб в бою. Достойный был человек… — Старый вояка не скрывал своего уважения. — Умер, выполняя свой долг.
— Сколько еще было убито?
— Несколько сотен. Остальных я привел. Многих там обратили в это их христианство, и я не хотел никого оставлять, чтобы они не продолжали сеять свою веру.
Пленные лежали на земле, безучастные ко всему. Сил у них не было даже на то, чтобы поднять голову и взглянуть на дворец, но я поняла, что дело не в физическом истощении — у них не было надежды, а с ней умерло и простое человеческое любопытство, и теперь они ожидали смерти.
— Дай им выбор: либо отречься от своей веры, либо умереть, — сказал Шах-Джахан.
Воля правителя тут же была провозглашена. Как же быстро эти мужчины и женщины отказались от своего Бога! Если другой Бог — Аллах — сулит им жизнь, это ли не свидетельство Его могущества? Бог христиан не защитил их во время изнурительного похода, остался равнодушным к их мучениям, голоду и жажде. На помощь им пришел Бог Великих Моголов, и они с готовностью стали поклоняться ему. Только жрецы ответили твердым отказом. Они стояли особняком, молча.
— Приведи их, — приказал Махабат-хану мой муж.
У одного из них, шедшего впереди, на лице росли волосы морковного цвета, разбавленные сединой. Он не поклонился, когда вошел в диван-и-ам, не поклонились и остальные. Руки жрецов были связаны. Рыжебородый злобно смотрел вокруг, глаза его пылали яростным, тоскливым огнем.
— Ты помнишь меня?
— Да! — Жрец говорил резким, грубым голосом. Он, видно, привык отдавать приказы, смирение давалось ему с трудом. — Ты совершаешь святотатство…
— Разумеется. А ты, конечно, ничего дурного не сделал. После нашей первой встречи я прочел вашу Святую книгу. В ней говорится, что люди должны испытывать сострадание друг к другу, и еще много интересного. Вы, как и мы, верите в загробную жизнь, в рай, который вы зовете Небесами. Но эта награда определяется поступками человека здесь, на земле. Попадешь ли ты на Небеса, жрец, когда умрешь?
— Да, попаду. Я вел жизнь, угодную Богу, я возносил молитвы. Бог вознаградит меня за любовь.
— Как избирателен ты в своей любви — Бога любишь, а людей нет. И тебе не кажется странным, что Бог, твой Бог, требует любить всех людей?
— Лишь тех, кто следует Его наставлениям.
— Значит, и Он избирателен в своей любви. Сострадает, но при этом ставит условия…
— Разве твой Бог не так же поступает?
— Так. И это меня всегда удивляло. Но я не… — Шах-Джахан заколебался. Одно необдуманное слово, и его услышат наши собственные муллы. Приходилось сдерживать чувства. — Я — правоверный, и долг властителя повелевает мне любить в равной мере всех своих подданных. Я не могу позволить себе роскошь следовать только заповедям моего Бога. Я слушаю еще и свою совесть. А ты?
— Бог — моя совесть.
Меня передернуло от отвращения. Этот человек и наши муллы были совершенно одинаковы: твердолобые, ограниченные, закосневшие. Их сердца были иссушены, в них не осталось места для всего богатства жизни и любви; жилистые, ожесточенные души болтались в их телах.
— Твой Бог ничего не говорит о милости к ищущим? Наш Бог предписывает быть милостивыми, — сказал мой муж.
— Разве сильные мира сего нуждаются в милости? Она предназначена нищим.
— Тонкое разграничение, но порой и сильные испытывают нужду. Теперь ты боишься меня?
— Бог не покарает меня за то, что я сделал. — Жрец смотрел смело, с вызовом. — А твое наказание меня не страшит.
— Тогда я не хочу препятствовать твоей встрече с Богом.
Слова Шах-Джахана заставили жреца горделиво расправить плечи. Ему суждено быть мучеником, и орудием его спасения станет иноверец, падишах.
— Ты полагаешь, что твой Бог достаточно силен, чтобы спасти тебя?
— Он спасет мою душу от вечных мук. Он всемогущ!
— Ты так же глуп, как и другие люди, жрец. Ты, я вижу, веришь, что наделен силой, способной поднять тебя над твоей судьбой. Между мной и тобой есть небольшое различие. Будучи монархом, я понимаю, что власть смертна; ты, будучи жрецом, впадаешь в заблуждение, убеждая себя в бессмертии власти. Если упадет меч, а рядом не окажется Бога, готового принять твою душу, куда она отправится?
— Он встретит меня.
— Но не сейчас. Сначала ты проведешь два года в темнице и будешь ежедневно подвергаться бичеванию. Отбыв это наказание, ты будешь изгнан за пределы моей империи. — Шах-Джахан устало распрямил спину. Этот человек был не просто жрецом, он был фиринги, а фиринги постоянно угрожали трону. — В противном случае моя армия до основания разрушит Сурат [109] и вышлет всех людей твоей веры.
Я была разочарована, мне впервые не хотелось, чтобы мой любимый проявил снисходительность. Я послала Ису за мужем.
Ждать долго не пришлось. Шах-Джахан зашел за решетку и сел рядом со мной.
— Не мог бы ты наказать его суровее?
— Я не могу казнить слугу Бога — даже если он ведет себя, как слуга дьявола. Его единственное преступление — отсутствие сострадания, а в этом можно обвинить каждого из нас. Я достаточно наказал его самого и его людей.
— Но извлекут ли они урок? Фиринги слишком осмелели…
— Ты хочешь показательной казни? — Мой любимый ждал, поглаживая бороду. Даже для меня лицо его было непроницаемым. Своим молчанием он давал мне возможность обдумать ответ.
