В альковах королей - Бенцони Жюльетта (бесплатные книги полный формат txt) 📗
Для бракосочетания в Сузах был выстроен огромный шатер, покоившийся на великолепных колоннах и напоминавший зал дворца персидского царя. Стены прикрывали пестрые ковры и тяжелые красные, затканные золотом и серебром занавеси.
Перед множеством невест и женихов выступали индийские фокусники, а также жонглеры, музыканты и певцы.
Поразили всех подарки, приготовленные царем для участников церемонии. Мало того, что невесты получили богатое приданое, так еще и каждому жениху было пожаловано по золотому кубку.
И вот, повинуясь сигналам военных рожков, каждая из девственниц направилась к тому человеку, которого предназначили ей в мужья. Статира и ее кузина подошли к великому царю, и он, как велел персидский обычай, звучно поцеловал обеих. И тут же раздались еще десять тысяч поцелуев. Затем принесли жертвы всем богам – и греческим, и персидским – и начали пировать.
– Всем встать, взять невест за руки и пойти на ложе! – прозвучала команда. И пары дружно удалились туда, где им было предписано провести брачную ночь.
Мы не знаем в точности, что было дальше. Но хочется верить, что Александр все же не поставил возле лож громогласных сотников, чтобы те указывали, когда женихам следует начинать штурм персидских крепостей.
Ночь тянулась долго, и Александр остался ею доволен. Сначала он наслаждался ласками двух своих жен, потом велел им отправиться к Гефестиону, а сам принял в своем алькове супругу своего лучшего друга.
Ну а под утро Александр уже обнимал Гефестиона и говорил ему:
– Я люблю тебя больше всех женщин мира, мой Гефестион! Никогда и ни с кем не испытывал я такого наслаждения.
Можно представить себе отчаяние великого царя, когда всего лишь несколько месяцев спустя после бракосочетания в Сузах ему сообщили, что его друг при смерти. Он поспешил к ложу больного, но опоздал. Гефестион был мертв.
– Почему вы не спасли его? – грозно вопрошал безутешный Александр придворных лекарей, и те отвечали, что болезнь казалась неопасной и что покойный – да простит их великий царь! – слишком уж предавался разного рода излишествам, которые нанесли невосполнимый урон его здоровью.
Александр приказал казнить провинившихся врачей, срезал в знак траура свою великолепную шевелюру и занялся подготовкой к похоронам. Он призвал к себе всех самых знаменитых зиждителей Эллады. Царь вознамерился воздвигнуть Гефестиону в Вавилоне грандиозный и совершенно безвкусный памятник, который соперничал бы с египетскими пирамидами.
– Нам не хватит денег, повелитель, – осторожно говорил казначей.
– У нас не хватит, значит, заплатят соседние города и все враги моего дорогого Гефестиона, – мрачно отвечал царь.
В последние дни мая 323 года тело умершего положили на погребальный костер. Он был столь огромен, что пришлось вырубить угол прославленных висячих садов Семирамиды, а его пламя поднялось выше, чем вздымалась некогда знаменитая башня Э-темен-анка. Александр был болен малярией, которую подхватил на гнилых болотах в окрестностях Вавилона. Его бил озноб, и он шептал что-то, прощаясь со своим другом, который навсегда покидал его…
Череда поминальных торжеств казалась бесконечной. Во время этих печальных пиршеств Александр так измучил себя, что не смог справиться с тремя сильнейшими приступами малярии, последовавшими один за другим. На закате 13 июня 323 года до новой эры Александр Македонский испустил последний вздох. Великому царю было всего тридцать три года…
Многие после него осмеливались называть себя божественными и повелителями мира, но все они были лишь жалкими подражателями этого великого воина.
Третья брачная ночь Божественного Августа
Гаю из рода Октавиев повезло с родней. Его двоюродным дедом был сам великий Гай Юлий Цезарь, который усыновил внучатого племянника и назначил его своим преемником. Став правителем Рима и приняв имя Гай Юлий Цезарь Октавиан, он принялся распускать слухи, будто долго колебался, прежде чем согласился сделаться консулом, но, судя по всему, это было неправдой.
Часто, очень часто поговаривали в Вечном городе о том, что наследник Юлия Цезаря, получивший после его смерти чрезвычайные и очень широкие полномочия, происхождение имел темное и низкое.
Многочисленные сторонники Марка Антония – того самого, что был любимцем Юлия Цезаря, а позже сделался любовником и мужем египетской царицы Клеопатры, – терпеть не могли нового властителя Римской республики и потому с удовольствием клеветали на него. Хотя, вполне возможно, никакая это была не клевета, а истина, которую, впрочем, никак нельзя было подтвердить документально.
– Вы только поглядите на него! – заявляли эти люди, имея в виду Гая Октавиана, совсем еще в ту пору молодого, имевшего от роду всего девятнадцать лет. – Неужели кто-нибудь поверит, что этот урод родился от приличных благородных родителей? Волосы редкие, зубы мелкие и нечистые, рост крохотный, нос острый и вечно мокрый, а лицо смуглое, как у какого-нибудь чужеземца!
– Да вроде он утверждает, будто его отец был управляющим македонской провинцией… – сомневались слушатели.
– Вот еще! – фыркали недоброжелатели. – Все знают, что отец его был презренным менялой, а прадед с материнской стороны приехал из Африки и держал где-то в Ариции не то лавку с целебными мазями, не то мельницу…
В конце концов консулу надоело слушать о себе все эти гадости. Он объявил Марка Антония врагом римского народа и изгнал его из страны. Как ни странно, он не стал мстить клеветникам и позволил им с чадами и домочадцами уехать к Антонию.
Но внешность у того, кто очень скоро стал Божественным Августом, действительно была непривлекательная. Плохие зубы и смуглая кожа – это еще куда ни шло. А покрытое пятнами и похожими на лишаи расчесами тело? А хромота, которую он никак не мог скрыть? А нелюбовь к холоду и – вот странность-то! – к жаре, заставлявшая его летом всегда носить съезжавшую на нос огромную шляпу, а зимой натягивать под тогу не меньше четырех теплых туник, что делало императора похожим на капусту?.. И только его глаза, блестящие, странного стального цвета, под взглядом которых противники часто замолкали и опускали головы, заставляли поверить в то, что Октавиан Август был незаурядным, а возможно, даже великим человеком и императором.
Наверное, как раз эти глаза и мелькавшие в них иногда искры гениальности и влекли к Гаю Октавиану женщин. Он три раза произносил клятву супружеской верности, но любил по-настоящему только однажды.
Первой его спутницей стала Клавдия, падчерица Марка Антония, на которой он женился только потому, что этого требовала политическая необходимость.
– Но я не хочу разрывать помолвку с дочерью Публия Сервилия, – заупрямился было правитель. – Я знаю ее уже много лет, и мы так хотели…
– Нет! – взревели солдаты обеих армий – и Антония, и Гая Октавиана. – Наши вожди должны помириться, а для этого им надо стать родственниками! Иначе мы взбунтуемся!
Поскольку римские воины слов на ветер не бросали, то перепуганный правитель дал согласие жениться.
Но все сложилось крайне неудачно. Союз с Марком Антонием оказался очень кратковременным, юная Клавдия влюбилась в мужа и ходила за ним по пятам, прося уделить ей хоть немного внимания и всхлипывая, а ее мать Фульвия то и дело ездила на виллу к молодым и задавала разные неприятные вопросы касательно денежного обеспечения Клавдии. Вдобавок теще очень не нравился зять, и она не скрывала этого.
Несколько недель Гай Октавиан терпел, скрипя зубами, но потом рассердился и вернул жену обратно в лоно ее семьи. На возмущенные крики тещи он ответил коротко и спокойно:
– Какой взял, такой и отдаю.
И действительно, Клавдия осталась девственницей. Конечно, такой брак ее опозорил, но зато Гай Октавиан был доволен. Правда, Фульвия заикнулась было о том, что ее зять – не мужчина, раз не смог овладеть девушкой, но Гай Октавиан предусмотрительно завел себе нескольких любовниц (от которых, кстати сказать, впоследствии имел целых четырех детей).
