Проигравший из-за любви - Брэддон Мэри Элизабет (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
— Нет, спасибо, мама. У меня нет аппетита даже для клубники. Но я хотел бы пропустить стаканчик-другой холодного джина, если у тебя в доме, конечно, есть хоть капелька этого напитка.
— Да, Джарред, у нас есть немного джина в буфете. Я приобрела его вчера для себя.
— Леди обычно припрятывают такое, не правда ли, мама?
— Я имела в виду, что самочувствие мое было неважным, Джарред, иначе я бы и не стала потреблять спиртное, — ответила миссис Гарнер возмущенно.
Они вошли в гостиную, где во мраке мерцала одна-единственная длинная свечка. Комната же никоим образом не выглядела такой же веселой и комфортабельной, какой она была пару лет назад, особенно зимой, когда в камине уютно пылал огонь и отражался в темных глазах Лу. Джарред устало опустился в кресло, погрузившись в размышления, пока мать ходила за кружкой холодного джина.
Возможно, та спетая им песня, придала ему мужественности, и в этот момент он был почти рад, что разрушил все свои шансы на получение денег от доктора Олливента. Он чувствовал себя униженным, ничтожным подлецом за то, что все время преследовал свою жертву и требовал взятку за свое молчание. Он казался себе сейчас даже хуже, чем те деятели, которые шатаются по ночам по улицам, выколачивают деньги на пиво у невинных прохожих.
Возможно, не существует такой глубины морального падения, которую бы человек не мог осознать. Беспомощные жертвы, рожденные среди всеобщего унижения, появившись в мире бедности и нищеты, могут и не осознавать своего положения, но человек, получивший кое-какое образование и волей судьбы доведенный до нищенского положения, может ли он не осознавать происходящего?
Как Гуттберт Олливент, находясь под давлением своих чувств, смог-таки избавиться от своего преследователя, так и Джарред Гарнер с решительностью и чувством гордости отверг свой шанс получить от доктора деньги.
Но печальное положение дел пробудило его от медлительного образа жизни и он пришел к выводу, что должен работать, работать, несмотря ни на что, чтобы получить деньги, потраченные в Хэмптоне.
«Если бы я мог найти ту благословенную спинку скрипки Страдивари», — мечтал он, раскачивая в задумчивости головой, о скрипке, лежащей наверху, за которую ему обещали пять фунтов.
— А ведь старого Ахазеруса не надуть, — сказал он себе, думая о своем клиенте, продавце старинных музыкальных инструментов, проживающем на Лейкэстер-сквер и утверждающем, что помнит Корелли, которого называли Счастливым Евреем. — Он знает каждую черточку той скрипки. Если бы мне только найти спинку оригинала, куда же она могла деться? Люди ведь не едят скрипок, она должна быть где-нибудь в доме, наверное, дети со второго этажа сделали из нее какую-нибудь тележку.
Подстегиваемый полным отсутствием денег мистер Гарнер решил завтра же утром приступить к поиску утерянной спинки. Он выпил стакан джина, мирно побеседовал со своей матерью и затем оставил ее одну, наедине со своим диваном, и в этот вечер она чувствовала себя гораздо счастливее, чем обычно.
На следующее утро он поднялся в десять, что по сравнению с предыдущими днями было довольно рано, и еще до того, как начать свой туалет и сесть за завтрак, принялся за работу и отправился на поиски спинки скрипки Страдивари. Он буквально перевернул весь дом; заглядывал в пыльные углы, разбирал кучи всякой мелочовки, ворошил груды рекламных буклетов и писем, разбирал залежи коробок от сигар, бутылки из-под масла, кисточки, рылся в старой обуви, состояние которой заставляло задуматься в целесообразности сдачи ее сапожнику.
«Как бы я хотел, чтобы Лу была здесь и помогала мне, — думал он, отрываясь на мгновение от своего занятия и бросая отчаянный взгляд на царивший везде хаос и даже приблизительно не представляя себе, каким образом все это можно привести в порядок. Однако осознание царившего перед ним беспорядка заставило его отказаться от этой мысли. — Нет, не такой уж я плохой отец для того, чтобы желать ее возвращения сюда. Моя бедная девочка! — продолжал думать он, — ей все же лучше там, где она сейчас находится. Но и наш дом, когда она была здесь, не был такой уж берлогой. Если моя старая леди пыталась навести порядок, то наверняка умудрилась припрятать половину вещей. Наверняка моя спинка находится где-то на самом дне какого-нибудь хранилища».
Работая таким образом с терпением, совсем ему не присущим, мистер Гарнер подобно Гераклу, некогда повернувшему вспять реки для чистки Авгиевых конюшен, начал замечать, что вокруг него вырисовывается нечто, отдаленно напоминающее порядок. Ненужные кисточки от лака и краски он сгреб в кучу, чтобы впоследствии сжечь их, старая обувь была выставлена в ряд для дальнейшего тщательного изучения, коробки от сигар были освобождены от содержимого: старых пуговиц, стальных перьев, восковых печатей, табака, порванные книжки были поставлены на полки и глядели на него, словно голодранцы на параде.
Джарред не без удовольствия осмотрел свою утреннюю работу. Возможно, в комнате и стало чуточку уютнее, но он уже потерял всякую надежду найти спинку скрипки.
«Я бы мог поклясться, что не выносил ее из этой комнаты, — говорил он себе. — Должно быть, это дело рук шантрапы, живущей наверху».
У него появилась привычка запирать дверь этой комнаты и класть ключ в карман перед уходом из дома, особенно сейчас, когда не было Лу, оберегавшей его сокровища, но однажды он забыл об этой мере. Кто-то из ребятишек, живущих на втором этаже, должно быть, забрался сюда для разведки и увел скрипичную спинку.
Он спрашивал миссис Гарнер о потерянном предмете, но она ничего не могла сказать по этому поводу.
— Ты ведь должен знать, что я не возьму ни одной вещи из твоей комнаты, Джарред, — ответила она с упреком.
— Возможно, но у тебя есть привычка рассовывать все по углам.
Но углы были обшарены, и Джарред больше не тешил себя мыслью о том, что спинка может лежать где-нибудь в пыли его апартаментов.
Он призвал силы небесные обрушиться на бестолковые головы детей с верхнего этажа и затем сел с угрюмым видом; последний луч надежды найти спинку померк в его сознании.
«Я мог бы закончить ее к субботнему вечеру, — думал он, — и пять фунтов Ахазеруса уладили бы тогда все мои дела».
Он подошел к шеренге потрепанных башмаков и начал тщательный осмотр. Это было весьма слабое место в его гардеробе — обувь была изрядно поношена и стоптана. Ближе других к нему стояла пара высоких сапог. Джарред в свое время очень гордился ими, правда, они уже несколько вышли из моды, но, как любил отмечать мистер Гарнер, в них было нечто, что делало их несомненно привлекательнее по сравнению с другой обувью. Сейчас он с унынием глядел на эти высокие сапоги. Они были порядком раздуты по сторонам, но когда их надевали, сапоги в точности воспроизводили форму ноги хозяина. Сейчас же они были в таком состоянии, что Джарред не мог ими гордиться, хотя умелая рука сапожника могла бы привести их в порядок.
«Нужно будет как-нибудь отдать их в починку», — думал он, отставляя в сторону некогда столь обожаемые сапоги.
Затем он подошел к пианино и приподнял крышку.
— О, Боже! — воскликнул Джарред, — я никогда не видел его изнутри.
Он открыл инструмент с той стороны, с какой раньше никогда этого не делал, открыл так, как будто собирался настроить его. И, о чудо, здесь лежала спинка скрипки, находясь за заржавленными струнами; скорее всего она завалилась туда, когда миссис Гарнер убирала комнату, а делала она это очень долго и, как правило, вместе с Лу.
Джарред, обрадованный находке, крикнул:
— Принеси мне крепкого чая и ветчины, мама, а также немного дерева для того, чтобы я мог растопить клей. Я собираюсь заняться длительной работой.
Наконец-то он почувствовал аппетит, которого у него не было уже долгое время, почувствовал его силу и привлекательность. Существует что-то приятное в честном труде, который облагораживает даже самые падшие души.
Он начал свою работу, лакируя, крася и тихонько насвистывал себе, и Джарред получал удовольствие от своего искусства, возможно, и не столь благородного, каким являлся труд скрипичного доктора, но в какой-то мере, действительно, если прибегнуть к софистике, это занятие вполне могло считаться искусством. Он собирался создать что-то новое, пусть даже вещь была и поддельной.
