Жена султана - Джонсон Джейн (онлайн книга без TXT) 📗
Когда она улыбается, становится видна та девочка-лоби, которой она была когда-то очень давно.
Но морок вскоре рассеивается. Она идет через комнату к резному деревянному ларцу и, принеся его с собой, ставит возле жаровни. Из ларца она достает толстую колдовскую куколку, мерцающую каменьями, и другую, крохотную, с голубыми бусинками вместо глаз. Обе летят в жаровню, где с шипением начинают дымиться.
— Оба мертвы, — удовлетворенно говорит она.
Достает третью, с волосами из белых ниток.
— Все равно что мертвая, — беспечно говорит Зидана, и кукла тоже летит в жаровню.
Последней она вынимает черную глиняную фигурку с белыми вытаращенными глазами — мои, должно быть, вытаращены сейчас так же, я вспомнил зловещую дверцу в груди и то, что увидел за ней.
— Поглядим, не отросли ли? — насмешливо спрашивает Зидана, отгибая кукле подол рубашки.
Видит выражение моего лица и разражается смехом.
— Ай, бедный Акуджи — легко обмануть, совсем как невольника, который был Нус-Нусом.
Малый дворец — тихое место, его окружает сад, полный цитрусовых и оливковых деревьев, а через стены перевешивается гибискус. В тени, сощурив глаза, расслабленно отдыхают кошки. Всю дорогу до дворца, почти на бегу, я думаю: вдруг она слишком хорошо разыграла свою роль? Вдруг по-настоящему сошла с ума? Но потом во мне снова вздымается неистовая радость, поглощающая черные мысли. В конце концов, мы столько вынесли, я не верю, что письмена в Книге судеб могут оказаться настолько жестокими.
Дверь мне открывает Мамасс в простой хлопковой рубахе и хиджабе. Она очень выросла. Моя форма вводит ее в заблуждение, и она недоуменно на меня смотрит. Когда я улыбаюсь, она радостно взвизгивает и бросается мне на шею, как дитя, потом, опомнившись, серьезно осведомляется о моем здоровье и благополучии.
Визг не остался незамеченным: в затененном коридоре за спиной девочки я замечаю движение и внезапно слышу:
— Ты так изменился… и все-таки, все-таки… это ты!
Мамасс кивает и с улыбкой выскальзывает, оставив нас с Элис наедине. Мы долго стоим и смотрим друг на друга, словно готовы друг друга съесть. Потом я обнимаю ее и чувствую, какая она худая и хрупкая, как птичка. Но еще я ощущаю в ней силу: необычайную, стальную силу.
— Он в безопасности, он здоров, и он тебя ждет, — наконец произношу я ей в волосы.
Она поднимает лицо, влажное от слез. Нус-Нус бы колебался, но рука Акуджи касается щеки Элис, нежно утирая слезы. Она накрывает мою руку своей и прижимает к губам — они обжигают мне ладонь: я кожей чувствую ее дыхание.
— Я думала, ты не вернешься, — произносит она, и я вспоминаю, как она в прошлый раз сказала мне эти слова, и сколько всего переменилось с тех пор.
— Поедем со мной в Лондон, — говорю я.
Потом прижимаюсь губами к ее губам, и мы надолго умолкаем.
Эпилог
Неделю спустя мы отплываем на одном из торговых судов Даниэля аль-Рибати, поспешно и тайно ускользнув с немногочисленными своими пожитками, письмами от мистера Дрейкотта в Королевское общество и несколькими флаконами его таинственных эликсиров. Бен Хаду, признательный мне за спасение жизни, вручает нам неплохую сумму денег, в обмен на которые я обязуюсь проследить, чтобы его молодая жена Кейт благополучно отправилась к нему на одном из возвращающихся в Марокко кораблей. Мне также выдается список того, что нужно купить на лондонских рынках для его дома в Фесе — список длиной в мою руку.
Что за жизнь ждет нас в Лондоне, сложно представить. Англия непохожа на Марокко, где чернокожие берут в жены белых женщин по приказу султана, и никому не приходит в голову задуматься по этому поводу. Возможно, нам придется пожениться тайно и жить для внешнего мира как хозяйка и слуга — как герцогиня Мазарин и Аддо, Властелин Дороги, принявший личину невольника Мустафы. Но у нас будет Момо, а Момо был ключом ко всему. Да и важно ли это, раз у нас едва ли появятся общие дети? Мы будем странной семьей, но ни Элис, ни я не слишком заботимся об одобрении света: мы пережили то, что куда хуже грубых слов и косых взглядов, и какое бы будущее нас ни ожидало вместе, оно точно будет лучше раздельного прошлого, которое мы вынесли.
К тому же король дал мне перед отъездом два обещания: он обещал сделать все возможное для Элис, если султан отпустит ее из гарема; и мне, если я вернусь и сам того пожелаю, посулил место королевского музыканта в Уайт-Холле, и я надеюсь, что благодаря этим обстоятельствам, а также нашей собственной стойкости и решимости, мы преодолеем все невзгоды.
Слишком ли дерзновенно желать, чтобы мужчины и женщины не были невольниками и свободно строили свою жизнь вместе?
Мы можем только надеяться: в конце концов, чудеса случаются — это точно известно.
Историческая справка
Султан Мулай Исмаил царствовал в Марокко с 1672 по 1727 год — необычайно долгий срок для правителя «корзины крыс». Одну из причин его успеха объясняет прозвище, под которым он известен: Сафак Адимаа, Кровожадный. Другой можно счесть его политику насаждения власти через внешние атрибуты: он внушал народу священный ужас, окружая себя роскошью и величием. В этом — как и в размахе и объемах могущества — он был последним султаном, которого можно считать по-настоящему равным его европейским коллегам.
За пятьдесят пять лет абсолютной власти он усмирил горные племена Рифа и Атласа, отвоевал приморские города Танжер и Мамуру, Асилу и Лараш у иностранных государств, укрепил суверенитет Марокко, защитив его от турецкой Оттоманской империи; он перестраивал мечети, святилища, строил мосты, касбы и, разумеется, необыкновенный дворцовый комплекс в Мекнесе, остатки которого сегодня признаны ЮНЕСКО памятником международного наследия.
В 1703 году один из послов спросил сына Исмаила, сколько у него братьев и сестер. Через три дня ему предоставили список, состоящий из 525 мальчиков и 342 девочек. В 1721 году о султане говорили, что у него «семьсот сыновей, способных сесть на коня». Последний сын Исмаила якобы родился через полтора года после смерти султана — случай поистине удивительный.
Жен Исмаила и женщин его гарема отследить куда труднее, поскольку даже в официальных записях многие значатся под одним арабским именем, данным им лишь после обращения в ислам, по собственному выбору или по принуждению. Среди них всего одна постоянная: лалла Зидана, купленная у брата султана за шестьдесят дукатов. По всем воспоминаниям в поздние годы она была огромной чудовищной силой при дворе: необъятно толстая, странно одетая, державшая в страхе всех «ведьма Зидана». Несмотря на это, а возможно, и благодаря этому, Исмаил тридцать лет сохранял к ней привязанность, и она была абсолютной владычицей его гарема. Ее старший сын, Зидан, был провозглашен наследником Исмаила, хотя и не был его первенцем. Однако в 1700 году султан лишил его наследства в пользу второго сына Зиданы, столь же бесполезного Ахмеда аль-Дахеби, Золотого.
После смерти Исмаила в 1727 году между его выжившими сыновьями началась отчаянная борьба за власть, и объединенное королевство Марокко очень скоро распалось в кипящем котле гражданской войны и морального разложения.
Мекнес называли вторым Версалем. Мулая Исмаила и Людовика XIV сближала жажда строительства — и власти, — и оба были страстно увлечены возведением своих дворцов. Пусть Версаль строили и не рабы, но Людовик не заботился о жизни и безопасности рабочих. Суровой зимой 1685 года на стройке работало почти сорок тысяч человек, несмотря на страшный мороз и болезни. Многие умерли. Разумеется, судьба тысяч невольников Мекнеса гораздо страшнее. Но если Версаль симметричен, упорядочен и элегантен, дворцовый комплекс Мекнеса, с его пятьюдесятью соединенными дворцами, мечетями, внутренними дворами, казармами и парками, был обширен и изменчив — его проект все время пересматривался, стены и постройки возводили и сносили по прихоти создателя дворца.
