Город грешных желаний - Арсеньева Елена (бесплатные серии книг txt) 📗

Цецилия была тогда рядом с Пьетро – разумеется, как без ее содействия он мог попасть в сии тайные покои! Аббатиса сама его туда привела, наивно надеясь, что созерцание голых красоток возбудит его угасшие чувства. Однако случилось неожиданное – в Аретино заговорил не самец, а любознательный художник. Сначала он принялся рассуждать о целесообразности пропорций той или иной купальщицы с точки зрения великого Леонардо, затем пристал к Цецилии с вопросом, кому принадлежит столь остроумная идея устроить эту потайную комнату, явно предназначенную для непристойных подглядываний.

Цецилия не знала: она выведала секрет купальни лишь накануне своего вступления в чин, когда ее предшественница уже лежала на смертном одре. Раскрытие секрета было сродни признанию в постыдном и богопротивном грехе, и Цецилия хранила тайну стеклянного витража долгие годы, иногда в одиночестве подглядывая за купающимися сестрами – лишь для того, чтобы убедиться: она красивее любой из них и всех, вместе взятых. В тот день, лежа рядом с Аретино близ прозрачной стены, она втихомолку лелеяла ту же мысль и думала, что если уж Пьетро Аретино, имя которого стыдно произнести в обществе приличных женщин, не хочет ее, то никакая другая женщина не способна будет его возбудить, а потому вся эта затея с подглядыванием – пустая, как вдруг заметила, что вяло поникший знак мужского достоинства Пьетро резко встал, а через мгновение – Цецилия и ахнуть не успела! – любовник овладел ею с пылом, о каком она давно забыла. Причем устроился он так, чтобы, занимаясь любовью, смотреть в потайное стекло, и Цецилии не понадобилось много времени понять: в мыслях Пьетро сейчас обладает другой женщиной. И в этой другой, без сомнения, было что-то, чего не было в Цецилии, ибо сила и страсть объятий Пьетро ошеломили ее. Она раз за разом возносилась к небесам – измученная, переполненная восхищением, – а Пьетро все никак не мог насытиться, и Цецилия, изредка открывая залитые слезами восторга глаза, видела, что пылающий взор Аретино устремлен на невидимую ей обольстительницу.

«Кто? Кто это?» – забилась ревнивая мысль, вмиг уничтожив всякое подобие возбуждения. Цецилия обмякла, забыв о наслаждении; лежала покорно, ожидая только одного: поскорее увидеть свою соперницу.

С трудом отдышавшись, когда Пьетро наконец-то извергся и рухнул в изнеможении, Цецилия выбралась из-под его тяжелого, мокрого от пота тела и, вскочив на колени, глянула в запотевшее стекло.

Округлый изгиб бедер, узкие плечи, мягкая линия талии – все это напоминало своими очертаниями изящную греческую амфору. Высокая грудь прелестно просвечивала сквозь мокрые светлые пряди, которые касались тела девушки, словно растопыренные пальцы нетерпеливого любовника.

– Как тебя зовут? – послышался шепот.

Цецилия оглянулась.

Глаза Пьетро закрыты, лицо счастливое, спокойное.

– Как тебя зовут? – снова шепнул он пересохшими губами.

Цецилия обхватила плечи ладонями: вдруг стало зябко. Не ее имя спрашивал Пьетро – он знал его отлично! Он хотел знать имя той, которой только что владел в своем воображении с пылкостью, о которой может только мечтать любовница!

Да, кто это? Как ее зовут?

Цецилия вглядывалась в розовое, как цветок, лицо.

– Троянда, – шепнула она. – Троянда… – и тут же пожалела о сказанном.

Одному господу ведомо, почему она назвала это имя – слишком пышное и роскошное для еще не распустившегося бутона! Следовало бы сказать правду, назвать ее Дарией – и уж позлорадствовать, какое впечатление это произведет на Пьетро, чувствительного к звукам и их слиянию столь же, сколь к сплетению человеческих тел.

Дария! Какая скука! Cвятая Дария, невеста святого Хрисанфа, которую жених обратил ко Христу и которая за это приняла вместе с ним от язычников великие мучения примерно четырнадцать-пятнадцать столетий назад! Вот уж праведница была, вот скромница! Образ этой унылой девы с фанатично поблескивающими глазами, тощей и, конечно, весьма неприглядной, способен был погасить пыл любого мужчины, в то время как Троянда…

– Троянда… – жарко выдохнул Пьетро. – Троянда! – Он открыл глаза, привстал: – Я хочу эту. Хочу, ты слышишь?

Тон его не оставлял сомнений: Аретино ни перед чем не остановится, чтобы получить желаемое! Да и не настолько глупа была Цецилия, чтобы возмущаться. Аретино не тот человек, с которым можно спорить. Он дружен с нынешним папой; дож Венеции Андреа Гритти считает за честь приглашать его в свой дом и ежемесячно присылать ему сундучок с дукатами, каждый раз увеличивая сумму.

Аретино пришло однажды в голову заказать медаль: на одной стороне был его портрет, а на другой он же изображался сидящим на троне, в длинной императорской мантии, перед ним стояла толпа владетелей-государей, приносящих ему дар. Кругом надпись: «I principi, tributadi dai popoli, il servo loro tributano!» [10] Злейшие враги Аретино называли его tagliaborsa dei principi [11].

По одному мановению Аретино молчаливые bravi [12] проникнут ночью в любое палаццо и – нет, не убьют хозяина, однако такого понаделают, что вспоминать об этом не захочет ни сам хозяин, ни тем более его жена и дочь… хотя, возможно, они-то как раз и вспомнят случившееся с удовольствием!

Но еще надежнее, чем bravi, служили Аретино его живой ум, острый язык и изящное перо. Его сонетов-эпиграмм боялись самые могущественные люди! Цецилия знавала тех, кто говаривал, осеняя себя крестным знамением: «Храни бог всякого от языка его!»

Да, Венеция избрала Аретино своим баловнем и кумиром, и в этом были его сила, его могущество. Но не гнева всесильного вельможи опасалась Цецилия. Больше всего она боялась потерять его расположение, его любовь… К тому же опытная распутница знала: начни она спорить, тем более строить препятствия – и его внезапная страсть к Троянде разгорится костром. Что ж, запретный плод сладок. К тому же Аретино все равно получит девку в свою постель! Даже если ему для этого понадобится разобрать монастырь по камешку. Другое дело, конечно, что потом он захочет ее сразу бросить, будто рваную перчатку, как чаще всего и бывало… Не лучше ли поскорее удовлетворить аппетит ненасытного Аретино и дать ему то, что он хочет?

Поэтому, неприметно переведя дыхание, чтобы избавиться от резкой боли в сердце, Цецилия произнесла (и только легкая хрипотца в голосе выдавала ее волнение и тоску):

– Ты получишь все, что хочешь, Пьетро. Сам знаешь – я не смогу тебе отказать. Но… ради святой мадонны – скажи, что ты в ней нашел?!

Пьетро медленно усмехнулся, взглянув на Цецилию. Ну конечно, от него-то не укрылась ревность, раздирающая ей душу. Да разве что-то скроется от этих быстрых, ястребиных глаз? И яркую розу среди серой монастырской полыни они высмотрели.

– Что нашел? – Все так же дразняще усмехаясь, Аретино вновь взглянул в потайное окно и заслонил глаза ладонью, как бы не в силах глядеть на солнце:

– Tы посмотри! Нет, ты только посмотри!

И Цецилия снова покорно припала к окну.

Дария сидела на мраморной скамье, откинувшись на спинку, и лениво плескала из кувшина воду себе на ноги. Ладонь еле двигалась; медленно, как во сне, падала вода с тонких девичьих пальцев. Розовые колени были вяло разведены, другая рука повисла вдоль тела. Опущена голова, поникли ресницы, задремали соски. Мерно, едва заметно вздымался живот. Если бы не размеренные всплески, можно было бы подумать, будто девушка спит. Было что-то обреченно-покорное во всей ее позе, в склоненной голове. Чудилось, это олицетворение ленивой неги, терпеливого блаженства.

Цецилия невольно зевнула, такая власть расслабленности исходила от этой картины. Пожалуй, подойди сейчас к Дарии мужчина, она и не шелохнется, даст овладеть собою, пребывая все в том же состоянии полузабытья, несокрушимой покорности…