Шальная графиня (Опальная красавица, Опальная графиня) - Арсеньева Елена (прочитать книгу .TXT) 📗
– Мессир велел не выпускать тебя отсюда и стеречь неусыпно, – сказал Кравчук, уходя. – Я дал ему в том клятву. Воротится он через десяток деньков – так что сидеть тебе здесь до той поры несходно! – И он ушел, ушли его подручные, а Елизавета осталась одна.
Она была так потрясена и напугана, что провела день в состоянии какого-то мутного полусна, и это, наверное, отчасти спасло ее разум. Уже в сумерки воротилось некое подобие спокойствия и способности думать. Невероятным усилием воли Елизавета отодвинула от себя тревоги и размышления по поводу новой перемены своего положения, скорого возвращения Араторна. Сейчас для нее имело значение только одно: если убийца Глафиры узнает, что поразил ночью не ту жертву, явится ли он вновь, чтобы исправить ошибку? Ну, узнать доподлинно это было можно только одним путем: дождавшись ночи. И Елизавета принялась ждать.
Она так ничего и не ела и не пила сегодня, но уже не чувствовала голода и слабости. Ребенок не тревожил: казалось, там, в теплой, темной глубине ее тела, он свернулся клубочком, затих, затаился, опасаясь помешать матери. Мысленно поблагодарив его, Елизавета оглядела свое единственное, но грозное оружие – кандалы и цепи, прикинула, как замахнуться, как ловчее бить.
Чем больше сгущалась тьма, тем меньше она сомневалась: убийца придет снова. И вся обратилась в слух: уж теперь-то не проворонит этот зловещий шорох и шелест, не испугается его!
Однако напряженное ожидание прервал совсем другой звук. Это было тяжелое лязганье, и Елизавета не тотчас поняла, что лязгают ее же цепи, лежащие на полу. Они неведомым образом пришли в движение и медленно поползли к стене. Елизавета тупо смотрела на них. Чудилось: оттуда, с другой стороны, кто-то подтягивает цепи, наматывает на ворот! Узница принуждена была встать, а потом вплотную прижаться к стенке со вскинутыми руками, и теперь только и могла, что смотреть, как отворяется потайная дверь...
Может быть, убийца и видела в темноте, как днем, но теперь она явилась с фонарем – не для того, чтобы освещать путь, а чтобы показать себя своей беспомощной жертве.
Маленькая, худенькая женщина двигалась неторопливо, чуть улыбаясь, словно наслаждаясь зрелищем, открывшимся перед нею, – и продлевая это наслаждение. Приблизилась, подняла фонарь. Елизавета смогла отчетливо разглядеть ее бледное лицо в ворохе черных, жестких волос – и вдруг почувствовала такой холод, словно ледяная рука взяла ее за сердце и медленно, сильно сжала.
Убийца увидела, как помертвело ее лицо, и довольно кивнула.
– Вижу, узнала ты меня?
Елизавета молчала. Сейчас только на это и хватало ее сил – молчать, не молить о пощаде.
– Узнала, узнала! Чай, не раз вспоминала? Вот и я тебя ни на столечко не позабывала. Верила, что еще повидаемся, что отплачу тебе!
– За что? – с трудом разомкнула Елизавета застывшие губы. – Что я тебе сделала? Даже не смогла помешать, когда ты убила Федора... ты да сестра твоя.
– А сестру мою кто убил? Не ты разве? – прищурилась Фимка, ибо это была не кто иная, как она – Фимка, ведьмина дочь! – Накликала мертвяков, они как облепили избу, как зачали костями греметь, зубами клацать, очами сверкать – из сестры со страху и дух вон!
Елизавета изумленно воззрилась на нее. Сколько она помнила, в ту ночь на кладбище, когда ее чуть не зарубили топором в сторожке, царила всеохватная, непроницаемая тишина. Но Фимка говорила так убежденно, так страстно, что Елизавета вдруг поверила: это лишь ее пощадило неведомое Нечто, а на Фимку и сестру-пособницу обрушило всю мощь своего ужаса, чтобы отомстить за злодейское убийство кладбищенского стража. Но что толку говорить об этом? У Фимки пощады не вымолишь. Что она задумала теперь? Зачем пришла сюда?
Фимка лукаво усмехнулась, словно услышав ее мысли.
– Э-эх... Моя б воля – давно уж поставили бы тебя на кон на майдане: хлебнула бы медку через край, на нарах валяючись с каждым-всяким! Или выпустила бы я из тебя кровь по капельке. Но господин не велел.
Фимка покорно склонила голову, и Елизавета мысленно возблагодарила этого неведомого господина за то, что он хотя бы жизнь ей спас. Но кто же он? Кравчук? Нет, едва ли! И тут же явилась догадка – еще прежде, чем Фимка заговорила вновь:
– Мессир так и знал, что ты буянить станешь. Смотри, велел, за нею, а как почуешь, что быть беде, ты ее и окороти. Теперь настала пора! Думаешь небось, зачем я здесь? Думаешь небось, провела меня, когда Глафиру вместо себя в свою постель сунула? Так я же все это заранее знала, все угадала! Ты как убитая спала на тюфячке своем, мне тебя ножичком было полоснуть легче легкого, раз рукой шевельнуть. Или в подземелье придушить. Но не того господину надобно. Ему не жизнь твоя – судьба твоя надобна, власть над нею. Вот сейчас я эту власть в руки ему передам...
Она поставила на пол фонарь и отворила слюдяную дверцу. Сняла с пояса какой-то железный крючок и сунула его в огонь.
Елизавета тупо смотрела на Фимку. Обрывки мыслей медленно увязывались в голове. Араторн сказал, были у Ордена в Нижнем свои люди. Фимка называет его господином. Так ведь это она и выдала Елизавету! Так ведь это она и...
– Ты, стало быть, церкви жгла, паскудина? – вскричала Елизавета.
Фимка согласно кивнула, не отрываясь от своего занятия, только перехватила подолом прут, который уже раскалился и жег ей руку.
– Что, видела знак на стенах? Венец видела? Не больно-то хорошо я нацарапала, да? Ничего, на тебе метина верная будет, как всем нам положено.
У Елизаветы пересохло в горле, когда она поняла, что этот железный прут, который раскаляет Фимка, предназначен для пытки, для мучения.
– Что ты задумала? – взвизгнула она. – Я не дамся!..
– Неужто? – усмехнулась Фимка, подходя вплотную и поднимая прут к самому лицу Елизаветы. Огненное око заглянуло в глаза, и она снова закричала, уверенная, что сейчас раскаленная печатка прижмется к ее лбу, но Фимка, не отрывая от Елизаветы сплошь залитых безумной чернотою глаз, румяная от удовольствия, вдруг с силой рванула платье под мышкою и туда, к нежной, мягкой коже, приткнула малиново мерцающий прут.
Елизавета враз ослепла, оглохла, онемела от дикой, непереносимой боли, и все тело, все существо ее ответило на муку одним рывком, но такой силы, что плохо закрепленная цепь вывалилась из стены, и запястье узницы, закованное в тяжелые железы, ударило Фимку прямо в лоб.
