Забытая история любви - Кирсли Сюзанна (книги онлайн полные txt) 📗
— Каталог?
— Да. Аукционный каталог. Один такой я на прошлой неделе послал вашему отцу, но подумал, что вы тоже захотите его иметь. Это нью-йоркские Макклелланды, — сказал он. — Том и Клэр.
— Ах да, знаю.
Том был дальним родственником моего отца, и его линия, как и наша, начиналась с Софии и Дэвида. Каким-то образом большинство семейных реликвий собрались у его семьи (наша семейная Библия — единственное исключение), и Том с женой имели привычку, не испытывая ни малейших угрызений совести, продавать эти вещи, дабы поддерживать свой экстравагантный стиль жизни, что очень раздражало отца, потому что часто об этом мы узнавали после торгов.
Я посмотрела на дату на обложке каталога — следующая пятница, и Росс сказал:
— Да, я отправил его вашему отцу, прямо из почтового отделения, как только открыл конверт. Том уже столько раз проделывал такую штуку, что мне приходится идти на шаг впереди, — сказал Росс. — Поэтому я заключил с аукционным домом соглашение, — Каждый раз, принимая что-либо от Макклелландов, они высылают мне свои каталоги.
— Мудро, — улыбнулась я. — Удивительно, что у Тома и Клэр еще осталось что-то на продажу. Я думала, они уже избавились от всего.
— На этот раз у них совсем немного. Пара столов, какие-то украшения. Но я все равно решил, что вам с отцом интересно будет хотя бы увидеть фотографии.
Поблагодарив его, я сунула каталог в сумку.
После ужина я отправилась гулять и просидела около часа на скамейке у церкви Грейфрайарз над гаванью. Гавань выглядела совсем не так, как я ее представляла по описаниям в исторических книгах. Несколько столетий назад великий шотландский патриот Уильям Уоллес якобы уплыл отсюда после поражения у Фолкерка на континент, а его заклятый враг английский король Эдуард I однажды привел в Керкубри свой флот из шестидесяти с лишним кораблей, поэтому я представляла себе гавань, похожую на те, которые бывают в прибрежных городах, но все выглядело не так. Здесь был обычный речной берег с длинным узким причалом для лодок. В отлив эти лодки, наверное, просто садятся на илистое дно, а судам покрупнее приходится стоять на якоре на середине реки, там, где поглубже.
И все же, глядя на воду, я без труда представляла себе парусники, прибывающие сюда, чтобы переждать шторм или разгрузиться. Город переменился с тех времен. Электростанции справа от меня и моста, перекинувшегося через речную луку, тогда здесь быть не могло, но я чувствовала, что, если не обращать внимания на эти новшества, я вижу то, что видела бы София, если бы сидела под этими деревьями три сотни лет назад и смотрела на реку Ди. Противоположный берег с зелеными холмами, мирно поднимающимися из еще более густой зелени леса за белой фермой, и маленькой, плывущей по течению лодкой, казалось, заснул умиротворенным сном.
Насчет церкви у меня за спиной я сомневалась — Росс рассказал, что в восемнадцатом веке ее перестроили, но вздымающийся над ней замок наверняка был знаком Софии. Это был замок Маклеллан, названный в честь нашей семьи. Правда, нам пока не удалось найти какие-либо документы, подтверждающие связь между нашими Макклелландами и человеком, этот замок построившим. Замок повторил печальную судьбу Слэйнса — с него были сняты крыши, после чего он начал разрушаться. Однако, несмотря на то что крыши замка Маклеллан были сняты за двести лет до того, как такому же унижению подвергся Слэйнс, он сохранился на удивление хорошо.
Росс показал мне его во время нашей экскурсии. Мы обошли его кругом по чистой гравийной дорожке, проложенной между идеально ровным газоном и клумбами, чтобы посмотреть на гербы, высеченные над главным входом. Признаюсь, я тогда почти не слушала его рассказ, отметила только про себя, что это были гербы лэрда и его второй жены, с которой он, судя по всему, прожил счастливую жизнь, что натолкнуло меня на мысли о повторных браках.
И в этом, я знала, заключалась моя главная загвоздка.
Мне нужно было каким-то образом снова выдать замуж Софию, что она сделала в реальной жизни, но я не могла представить, как София могла быть счастлива не с Мори, а с кем-то другим. Я боялась, что, когда начну писать, выяснится, что она не быласчастлива со своим вторым мужем, что она вышла за моего предка, только чтобы обезопасить свою жизнь, или чтобы выбраться из Керкубри, или преследуя какие-то другие практические цели. Я боялась, что, начав писать об этом, увязну и так и не смогу придумать счастливый конец. Я не могла менять то, что случилось в действительности. Даже ради того, чтобы ублажить Джейн.
Просто-напросто это выглядело бы неправдоподобно.
Вот почему я сейчас беспокойно расхаживала по комнате, не в силах заставить себя приняться за работу. До сих пор у меня не случалось творческих кризисов, но иногда, когда я приближалась к сцене, которая мне не нравилась, мне было трудно приступить, и соединить Софию с Дэвидом было даже тяжелее, чем убить Мори. Мое подсознание, догадываясь, что нам предстоит, искало любой повод, чтобы оттянуть начало работы.
Какая-то часть меня порывалась просто выключить ноутбук, лечь спать и выбросить беспокойные мысли из головы, и я, пожалуй, так и поступила бы, если бы у меня в голове вдруг не зазвучал голос Софии, тихий, но настойчивый.
Она уже произносила раньше эти слова, когда, покидая Слэйнс, прощалась с Кирсти. И хотя в тот раз она говорила о своем детстве, я верила, что в этой комнате, здесь, в этом месте, ее слова означали нечто большее. Они были подобны легкому толчку в плечо, как будто кто-то побуждал меня браться за работу.
«В Керкубри я не страдала», — напомнила она мне.
«И что мне остается делать, — подумала я, — кроме как поверить ей на слово?»
XXII
После первого месяца София перестала считать дни, все равно они почти не отличались друг от друга и были наполненными одними и теми же однообразными, скучными событиями: молитва, шитье, рассудительные беседы. Лишь воскресенья выбивались из их череды, ибо для Софии, впервые оказавшейся среди пресвитериан, они стали довольно утомительными: ранний подъем для молитв, в десять — поход в церковь, короткий отдых дома со скудным обедом из хлеба и яиц, чтобы в два часа снова быть в церкви, где нужно было весь день слушать проповеди. После этого она так уставала, что не получала никакого удовольствия от позднего ужина и даже не могла принимать полноценного участия в вечерних молитвах и последующем пении, после которых она наконец могла подняться в свою спальню.
Графиня Эрролл, хотя и была женщиной набожной, воскресенья проводила в истинно епископальных традициях: за утренней службой следовал богатый обед, такой, что стол ломился от яств, и у всех обедавших возникало желание провести остаток дня в ленивом безделье.
Именно по воскресеньям София скучала по жизни в Слэйнсе больше всего, и хотя Керры, обитатели дома, в котором она сейчас жила, были с нею очень добры и приветливы, по воскресеньям ее охватывала грусть. Как она ни пыталась скрыть это, ее чувства, наверное, проступили у нее на лице, когда она присоединилась к семейству, поглощающему за столом холодный обед, потому что миссис Керр долго наблюдала за ней и наконец сказала:
— София, я боюсь, что после жизни на севере тебе у нас совсем скучно. Мне рассказывали, что граф Эрролл и его мать люди весьма деятельные.
Софии нравилась миссис Керр, женщина с приятным лицом, почти на десять лет моложе своего мужа. Мистер Керр же, человек мягкий и учтивый, часто пребывал в мрачном расположении духа, что, впрочем, пока еще не передалось его жене, и поэтому на ее лице улыбка появлялась чаще. В отличие от матери ее мужа, миссис Керр старшей, которая, хотя временами и являла удивительную остроту разума, в целом на мир смотрела без одобрения.
Старшая из женщин, не поднимая глаз, промолвила:
— Думаю, госпожа Патерсон, как любая порядочная женщина, рада покою после столь долгого и мучительного пребывания в таком доме, как Слэйнс.
— Мама! — укоризненно вставил ее сын.
