Ты, Марианна - Бенцони Жюльетта (читать книги онлайн полностью без сокращений TXT) 📗
— Метопы — четырехугольные каменные плиты со скульптурами, — объяснил Кокрель, заметив недоумение в глазах Марианны.
— Если так пойдет и дальше, — вздохнул сэр Джеме, когда после ужина он провожал до каюты гостью, — вполне возможно, что к концу плавания доброе согласие этих господ завершится кулачным боем. Правда, у меня всегда есть возможность поручить их моему главному боцману, для которого в предписанных маркизом де Куинсбери правилах нет тайн! Но Бога ради, мое дорогое дитя, не дарите одному из них хоть на одну улыбку больше, чем другому… иначе я не отвечаю ни за что! Это ужасная вещь, когда ученый хочет блистать!
Марианна, конечно, со смехом пообещала, но вскоре ей пришлось признать, что шутливое обещание оказалось выполнить труднее, чем она предполагала, ибо на протяжении нескольких дней, пока фрегат шел по Дарданеллам, ее преследовал приступ соперничества. Можно было подумать, что они дежурили у нее под дверью, так как она не могла показаться на палубе подышать свежим воздухом, чтобы они не спешили составить ей компанию, которую она не замедлила найти чересчур навязчивой, ибо все разговоры сводились к восхвалению их будущих великих открытий.
Однако, кроме назойливых архитекторов, существовал еще один пассажир: Теодорос. Он находил их нелепыми с головы до ног с их соломенными шляпами, огромными галстуками, тесными полотняными костюмами и зелеными зонтиками, под которыми они упорно прятали свои бледные лица островитян, покрытые, особенно у Фостера, веснушками.
— Когда мы будем в Константинополе, ты не сможешь избавиться от них, — сказал он однажды вечером Марианне. — Они следуют за тобой и на земле не отстанут. Что ты будешь делать с ними? Не поведешь же их за собой к французскому послу?
— Это необязательно. Они уделяют мне внимание, потому что им нечем заняться на корабле, а также потому, что я зовусь миледи.
Это льстит им. Но, попав на берег, им будет чем заняться кроме меня: единственное, чего они желают, это получить знаменитое разрешение и поскорей вернуться в Грецию.
— Какое разрешение?
— Право, я особенно не вникала. Они обнаружили разрушенный храм и хотят производить раскопки. Они также хотят сделать какие-то рисунки и исследовать античную архитектуру… не знаю, что еще…
Лицо грека посуровело.
— Один англичанин уже приезжал в Грецию: бывший посол в Константинополе, и он получил разрешение делать все это. Но дело шло не о раскопках и репродукциях, а о вывозе скульптур в его страну, о краже древних богов моей родины. И он это сделал: целые корабли покинули Пирей с добычей из храма Афины. Но самый главный из них не добрался домой: проклятие неба обрушилось на него, и он потонул! Эти люди мечтают сделать то же самое, я знаю… я уверен в этом!
— Мы не можем ничего Поделать, Теодорос, — мягко сказала Марианна, взяв за узловатую руку своего необычного компаньона, — ваша миссия, так же как и моя, гораздо важней нескольких камней.
Мы не можем ставить высшие интересы под угрозу, тем более что мы еще ни в чем не уверены. И к тому же… их корабль, может быть, тоже потонет!
— Ты права, но ты не помешаешь мне ненавидеть этих хищников, которые приходят забрать у моего несчастного народа остатки его былой великой славы!..
Горечь этого человека. Которого она теперь рассматривала как своего друга, поразила Марианну, но она подумала, что инцидент исчерпан и дело решено, когда, события грубо опровергли это.
«Язон» вошел в Дарданеллы и плыл между унылыми берегами, изредка оживлявшимися белыми развалинами или небольшими мечетями, над которыми неустанно кружили морские птицы.
Жара в этом напоминавшем ленивую реку ярко-синем коридоре, исходившая от раскаленных берегов, стояла изнуряющая. Малейшее движение в плывущем мареве требовало усилий. Распростершись на койке в одной прилипшей к телу ночной рубашке, Марианна тяжело дышала, несмотря на открытое против хода корабля окно, и старалась не шевелиться. Только ее рука со сплетенным из волокон алоэ веером тихо колебалась, пытаясь освежить воздух, дующий словно из печи.
Даже думать стало трудно, и в волнах оцепенения, в котором увяз ее разум, плавала только одна мысль; завтра буду в Константинополе! Да она и не хотела ни о чем больше думать: эти последние часы принадлежали отдыху, и корабль плыл в тишине вечности…
Но внезапно эта тишина взорвалась яростными криками в нескольких шагах от молодой женщины, прямо на полуюте, и голос принадлежал Теодоросу. Поскольку он употреблял греческий, Марианна не поняла смысла слов, но ярость тона не оставляла места для сомнений, и, когда в ответ она услышала приглушенный до неузнаваемости голос Чарльза Кокреля, холодок страха пробежал по ней и сорвал с койки. Торопливо натянув платье, она босиком поспешила из каюты и пришла как раз вовремя, чтобы увидеть двух матросов, которые буквально вскарабкались на Теодороса и старались оторвать от него архитектора. Грек держал своего врага за горло, и тот, стоя перед гигантом почти на коленях, уже хрипел…
Ужаснувшись, молодая женщина рванулась вперед, но не успела дойти до грека. Уже подоспели другие матросы во главе с офицером, и им удалось заставить гиганта хотя бы выпустить противника, который, потеряв равновесие, покатился по палубе, пытаясь сорвать галстук, чтобы пустить воздух в легкие, Но несмотря на помощь Марианны, он некоторое время был не в состоянии говорить. Между тем удалось наконец укротить Теодороса, и сэр Джеме, выйдя из кают-компании, направился к месту драмы.
— Господи, Теодорос, что вы наделали? — простонала Марианна, похлопывая по щекам Кокреля, чтобы поскорее привести его в себя.
— Правосудие!.. Я хотел свершить правосудие! Этот человек — бандит… грабитель! — вне себя закричал грек.
— Не хотите же вы сказать, что собирались убить его?
— Да, я говорю это и повторяю!.. Он заслуживает только смерти! И в будущем, как бы он ни остерегался, моя месть настигнет его…
— Если только у вас будет такая возможность! — оборвал его ледяной голос сэра Джемса, чья олицетворяющая порядок фигура стала между растерявшейся молодой женщиной и группой матросов, с трудом удерживавших разбушевавшегося грека. — Закуйте его в цепи, — добавил он на родном языке, — он должен ответить перед морским судом за попытку убить англичанина!
Охвативший Марианну ужас перешел в панику. Если сэр Джеме применит к Теодоросу безжалостный закон, действующий на английском флоте, карьера греческого повстанца может закончиться на конце реи или под бичом боцмана. Она устремилась ему на помощь.
— Будьте милосердны, сэр Джеме, позвольте ему хотя бы объясниться. Я знаю этого человека: он добрый, преданный и справедливый.
Он не позволил бы себе ступить на такой сомнительный путь без серьезных оснований! Вспомните также, что он не англичанин, а грек и что он мой слуга. Я сама обязана отвечать за него и его поступки. Надо ли добавить, что я принимаю на себя всю ответственность?
— Леди Марианна права, — робко вмешался молодой судовой врач, который, хотя и занимался Кокрелем, не мог отказать в помощи такой безумно соблазнительной женщине. — Вы, сударь, должны хотя бы выслушать объяснения этого человека. Подумайте о том, что он прежде всего слуга благородной дамы и фанатично исполняет свой долг…
Видимо, этот новый рыцарь Марианны был готов заподозрить Кокреля в попытке проникнуть к молодой женщине: преступлении, которое, по его личной оценке, вполне заслуживало веревки. Этот энтузиазм вызвал у коммодора неуловимую улыбку, однако он строго поставил на место своего подчиненного.
— Зачем вы вмешиваетесь в то, что вас не касается, Кингсли?
Если мне понадобится ваше мнение, я сам спрошу его! Делайте то, что вам положено, и исчезайте! Тем не менее… я хочу услышать, что этот громила может сказать в свою защиту.
Для этого не потребовалось много слов. Кокрель во время разговора с Теодоросом, которого он отыскал, чтобы попрактиковаться в греческом, сел на своего любимого конька: его открытия. Так вот, гигант, в свою очередь, сделал открытие, что так желаемое англичанином разрешение касается развалин именно этого храма, который он, Теодорос, считал как бы своей личной собственностью, ибо он увидел свет Божий рядом с благородной колоннадой, затерянной в сердце массива Аркадии и заросшей кустарником, но от этого не менее дорогой его ожесточенному сердцу.
