Судьбе вопреки - Райс Луанн (читать книги .TXT) 📗

Луанн Райс

Судьбе вопреки

Пролог

Моя свадьба была похожа на счастливый сон. Было почти все, что должно быть на настоящей свадьбе. И даже сейчас, когда я думаю о ней, она предстает перед моим взором, как волшебная сказка, у которой всегда счастливый конец.

Я выходила замуж ослепительно-ярким ранним июльским утром в саду моей бабушки, домик которой стоит прямо у моря в самом конце мыса Хаббардз-Пойнт. Цвели лилии. Это я помню очень хорошо, почти так же, как бабушкины розы. Помню и оранжевые, кремовые, лимонные, золотистые лилии на высоких зеленых стеблях, покачивающиеся от дуновений летнего ветерка и как будто возвещающие о предстоящем торжестве чистому синему небу. Но розы были особенной любовью моей бабушки, ее гордостью и отрадой, и в тот год они все буйно цвели, как будто специально для моей свадьбы.

Алые розы «Дублин бэй» поднимались по деревянной решетке рядом с дверью бабушкиного домика, облицованного потемневшим от непогоды гонтом. Розы «гарнет голдз» и бледно-розовые розы «нью донз» обвивали трубу камина. Клумбы у железной скамейки цвели красными, желтыми, персиковыми и розовыми классическими английскими сортами, а вдоль каменной стены, рядом со старым «колодцем желаний», и у ступеней, ведущих вверх к дороге, росли низкие кусты кремовых роз. Почти двухметровая живая изгородь из белых и светло-красных береговых роз возвышалась вдоль стены, защищавшей бабушкин домик от морских волн. Там же красовались темно-синие дельфиниумы и гортензии.

Розовый сад моей бабушки был идеальным местом для идеальной свадьбы, хотя многие мои знакомые, да и я сама, даже не думали, что я когда-нибудь выйду замуж. Я относила себя к тому типу женщин, которые не выходят замуж. А может быть, вела себя излишне осторожно. Мои родители умерли, когда я была совсем маленькой. У нас была очень счастливая семья. Знаю, звучит мелодраматично, но это правда. Мои родители любили друг друга с такой необузданной, безрассудной страстью, как будто каждый день был последним в их жизни. И я, видя перед собой такую любовь, впитывала эти чувства в себя и уже в четыре года решила, что ничто другое меня не устроит. Они погибли во время поездки в Ирландию: паром, на котором они плыли, потерпел аварию и затонул. И хотя в тот ужасный день я была дома в Коннектикуте со своей бабушкой, мне казалось, я умерла вместе с ними.

Поэтому моя свадьба и все, что к ней привело, — то, как я нечаянно, словно в сказке, встретила Эдварда Хан-тера, как безумно в него влюбилась и буквально растворилась в этом чувстве, чего я никогда от себя не ожидала и даже не думала, что такое возможно, — все это стало для меня своего рода возрождением, воскрешением маленькой девочки, которая двадцать семь лет назад утонула в Ирландском море вместе со своими родителями.

Эдвард, казалось, любил меня всем сердцем, всеми фибрами своей души, ни на минуту не желая выпускать меня из виду. Выражение его лица, его объятия, наше общение — все было словно освещено фонарем, включенным на полную мощь. И когда он направлял этот свет на меня, я просто замирала от восторга.

Ростом Эдвард был невысок — чуть выше ста семидесяти сантиметров, но во мне нет даже ста шестидесяти, и мне приходилось подниматься на цыпочки, чтобы поцеловать его. Он был широкоплеч и мускулист и, учась в Гарварде, играл в регби. На его красном «саабе» красовались две наклейки — Гарвардского университета, Колумбийской школы бизнеса и надпись на бампере: «Регбисты пожирают своих мертвецов». Однако Эдвард был настолько нежен, что я даже не могла представить, что он способен заниматься таким грубым спортом.

Когда я вспоминаю день нашей свадьбы, то вижу красный автомобиль, стоящий позади покрытого розами и плющом «колодца желаний», у начала каменных ступеней, спускающихся от дороги к дому бабушки. Вижу грациозную арку, выкованную из листового железа в то время, когда еще был жив мой прадед. На ней надпись «Морской сад» — название дома моей бабушки. Черные буквы уже тогда, двенадцать лет назад, начали покрываться ржавчиной под воздействием соленого морского воздуха. Я очень хорошо помню этот момент: я стою там, во дворике моей бабушки, зная, что скоро стану женой Эдварда и уеду с ним на этой красной машине в свадебное путешествие.

Могу ли я сейчас с уверенностью сказать, что когда в тот день я смотрела на эту арку и видела заржавевшие буквы, то думала о том, что даже самая прекрасная вещь, которая, казалось, неподвластна самой вечности, может быть испорчена или уничтожена? Нет, вряд ли. Но я точно помню, что мое сердце в тот момент как будто сжала холодная рука.

Моя бабушка и Клара Литтлфилд — ее соседка и лучшая подруга с самого детства — не пожалели сил, чтобы моя свадьба превратилась в счастливый сон, воплотившийся в реальность. Шатер в желто-белую полоску был установлен в боковом дворе между их домами, на самом кончике мыса Хаббардз-Пойнт, гордо выступавшего в пролив Лонг-Айленд. Вокруг стояли столы, во всю длину покрытые золотисто-кремовыми скатертями и украшенные цветами из сада. Струнный квартет из музыкальной школы Хартта играл Вивальди. Мои подруги были одеты в свои лучшие летние наряды — яркие открытые платья, соломенные шляпки, синие блейзеры.

Бабушка, такого же роста как и я, стояла передо мной, глядя мне в глаза. Мы смеялись, потому что обе были очень счастливы. На мне было белое подвенечное платье, на ней — бледно-желтое платье из шифона. Мою вуаль нежно развевал мягкий морской бриз, в руке я держала букет из белых роз, бледно-желтых гортензий и плюща с «колодца желаний». На бабушке была желтая соломенная шляпка, украшенная синими цветами.

— Жаль, что семья Эдварда не смогла приехать, — с сожалением вздохнула она, когда мы стояли у «колодца желаний», уже готовые начать церемонию.

— Жаль, — ответила я. — Но он старается не показывать виду.

— Ну что ж, — сказала она, — всякое случается… Уверена, ты их скоро увидишь. Но одно я знаю точно, Мара, — твои родители сегодня с тобой.

— Бабуль, не надо, а то я расплачусь!

— Не буду, — ответила моя бабушка, решительно поведя плечами. — Мы будем сильными, когда пойдем к алтарю. Или я не Мэйв Джеймсон!

— Мои родители были бы очень благодарны тебе, — Я знала, что она думает о них так же часто, как я старалась о них не думать. И я улыбнулась ей, чтобы доказать, что не собираюсь плакать.

— Нам обеим, — ответила она, взяв меня под руку, когда квартет заиграл Баха.

С тех пор прошло много времени, но некоторые воспоминания по-прежнему очень отчетливы. Крепкая бабушкина рука, которой она поддерживала меня, ведя по траве; мои подруги детства Бей и Тара, широко мне улыбающиеся; запах роз и моря; короткая стрижка Эдварда, его золотистый загар, подчеркиваемый бледно-голубой сорочкой и светло-желтым пиджаком из льняной ткани; взгляд его широко открытых глаз.

Помню, как я подумала, что его глаза похожи на глаза маленького мальчика: зеленые с золотистыми искорками. Он нам очень помогал в то утро: руководил расстановкой столов, рассаживал музыкантов. Это было немного непривычно — видеть мужчину, дающего указания здесь, в той точке земли, где всегда командовали сильные женщины. Мы с бабушкой обменялись веселыми взглядами, позволив ему заниматься всем этим. И вот теперь он стоял у нашего самодельного алтаря на боковом дворе и, когда я шла к нему по траве, больше походил на потерявшегося маленького мальчика. А потом я вдруг заметила его пустой взгляд — пустой и в то же время какой-то напряженный, — и он заставил меня засомневаться и крепче опереться на руку бабушки.