Пари на развод (СИ) - Беж Рина (читать книги без регистрации полные .TXT, .FB2) 📗
Что есть мочи выворачиваю шею и кусаю его за руку.
Не думая.
Желая грызть в ответ, раз иного не могу.
Зубы продирают кожу, во рту появляется металлический вкус. А я жму сильнее.
Знаю, это предел.
Мой.
Но и его.
Больше он не сдержится, через секунду меня настигнет удар. Мощный. Злой. Не факт, что я его переживу.
***
Что может быть страшнее изнасилования собственным мужем, впавшим в безумство и напрочь потерявшим ориентиры?
Кровь.
Кровь родного ребенка на руках.
– Лекс, пожалуйста, давай я все-таки вызову скорую? Вдруг сотрясение?
– Мам, не нервничай. Ничего страшного не произошло.
– У тебя кровотечение.
– Всего лишь нос. В спаррингах и не так прилетает, знаешь же.
Знаю. Каждый раз, когда сына вызывают на ковер для боя, смотрю на это дело с содроганием. Ладони леденеют, подмышки потеют, кислород застревает в глотке и с болью попадает в легкие, а глаза постоянно находятся на мокром месте.
А уж когда начинаются атаки, уклонения, серии ударов руками, вертушки ногами… мрак.
Мне дико, до ужаса страшно за ребенка. И пусть он выше меня ростом и шире в плечах, это совершенно ничего не меняет. Его боль – моя боль.
Вот и сейчас Алешка сидит на стуле в кухне совершенно спокойный внешне и четко уверенный в том, что делать. Он точно знает, какую позу принять, как склонить голову, чтобы остановить кровотечение, куда приложить ледяной компресс и на какое время вставить в носовые каналы марлевые тампоны, смоченные перекисью.
У меня же руки ходуном ходят. Действую на автомате.
Стресс, который испытала в тот момент, когда Сергей со всего маха ударил сына за то, что тот ему помешал надо мной надругаться, оттащил и принял злость на себя, никак не проходит. В глазах печет, голова гудит, жутко тошнит.
Больной ублюдок.
Отбитый напрочь.
И то, что спустя пару минут он одумался, побледнел и бросился к Лексу извиняться – уже ничего не меняет. Монстр совершил преступление, потому что захотел.
Никак иначе.
Никаких сиропных оправданий.
Он настолько слетел с катушек, что, не задумываясь, выпустил агрессию из-под контроля. Сначала в мою сторону, потом в сторону ребенка. Самолично назначил себя вершителем судеб, будто имеет на то право.
– Сейчас мазью обработаю, – озвучиваю вердикт, рассматривая кровавые слегка припухшие черкотины на скуле – след от кольца на пальце Кирова. Кулак мужа пролетел по касательной. Ободрал кожу на лице сына и разбил нос. – Завтра, наверное, уже синяк будет.
– Раны украшают мужчин, мам, – шутит мой ангел, обозначая улыбку одним краешком губ. – Но не девочек.
Произнеся это, хмурится, перехватывает мазь и сам бережно обрабатывает теперь уже мои боевые раны – синяки на запястьях и предплечьях.
Киров, урод, постарался на славу.
На секунду прикрываю глаза, чтобы взять себя в руки.
В этот момент Алешка однозначно сильнее меня. Его самообладание за гранью понимания. Жесткий самоконтроль. Терпение. Выносливость.
И, к счастью, ни капли схожести со вспыльчивостью Кирова.
К великому счастью.
Он даже в поступках взрослее папаши.
– Почему ты не дал ему сдачи? – уточняю, пока выбрасываю в мусорное ведро использованные ватные диски и убираю в шкаф аптечку.
Алексей мог бы удивить отца своими способностями бить по роже – тут нет сомнений. Он – боец, и его награды – не подарок за красивые глаза, хотя за них тоже можно их давать – он у меня красивый. Медали заслужены.
– Я же – тхэквондист, мам, – отвечает сын ровно, но, считывая непонимание в моем лице, добавляет, – забыла, наше боевое искусство призвано защищать от агрессии, а не наоборот? Помнишь, я тебе о пяти принципах рассказывал?
– Да, – соглашаюсь.
Алешка действительно несколько раз говорил. Во-первых, чтобы самому вызубрить постулаты назубок. Лаконичные и четкие, они вкладывались и вкладываются в головы бойцов постоянно. Как основа основ, нарушение которых – жестокое преступление.
Во-вторых, мне самой было интересно. Изначально я ничего в этом спорте не понимала и считала его обычным мордобитием, пока не узнала смысл.
– Честность, терпение, самообладание, непоколебимость духа и, кажется, вежливость… – напрягаю память.
– Верно. Так вот первые четыре относятся ко мне, как к бойцу, а пятый, вежливость, относится к противнику. Я должен всегда уважать своего противника, мам, чтобы через уважение к нему учится уважать окружающих и самого себя.
Четырнадцать лет.
Подросток.
Красный пояс.
Простое мордобитие?
Как бы не так.
Четкие установки настоящего мужчины – вот что в голове моего сына.
– А ты его, значит, – у меня язык не поворачивается назвать Кирова отцом, мерзко, – больше не уважаешь.
Это даже не вопрос. Утверждение.
– Нет, – тихо, но весомо.
Гляжу на острые скулы. В серо-зеленые глаза, смотрящие в ответ прямо и уверенно.
Киваю.
У меня нет желания поучать, переубеждать или с пеной у рта отговаривать сына передумать. Я признаю его мнение и его авторитет. Если он так решил, значит, решил.
Алексей никогда не был истеричкой, который за день с десяток раз передумывает: да или нет. У него всё четко. Все выводы взвешены и обдуманы.
– Нас так учат, мам, что я знаю на теле человека все его слабые места. Я знаю, как с одного удара ногой покалечить и даже убить, – Лекс ненадолго прерывается, морщится, глядя в сторону, потом продолжает, – только нас учат не для того, чтобы мы причиняли боль другим, а, наоборот, чтобы ни при каких обстоятельствах так не поступали.
С первых слов понимаю, что то, что он говорит – для него особенно важно. Дергает.
– Сегодня я чуть не переступил черту, потому что хотел сделать ему также больно, как он сделал тебе… – а вот и заноза, засевшая у него в сердце.
Все по вине близкого человека, оказавшегося слабаком и мерзавцем. Будь Киров поблизости, плюнула бы в морду.
Обнимаю сына крепко-крепко и внутри радуюсь, что он поддается, не отгораживается, что не молчит, а проговаривает обиды, раскрывается, позволяет помочь.
– Лёш, родной, ты у меня – молодец, ты не переступил черту, и меня защитил. Я тебя очень-очень люблю.
– И я тебя, – обнимает в ответ. – Хорошо, что он ушел. И бабушка тоже. Не нужны они нам. Сами справимся.
Киваю. Тут я стопроцентно с ним солидарна.
Справимся. Сами. Обязательно.
Чуть позже, когда разливаю нам чай по чашкам, а Алешка достает торт – после жуткой нервотрепки сладкое – то, что доктор прописал, интересуюсь:
– Ты слышал наш с Аллой Савельевной разговор?
– Да. Она особо и не скрывалась, когда причитала на всю квартиру, – фыркает раздраженно. – И мне не понравилось, что она обвинила тебя в том, как сорвался… ее сын. Не его упрекнула, мам, а опять тебя. Это подло.
Снова киваю, делая в голове акцент, как сын назвал отца.
Но в целом верно. Каждое слово – правда. Свекровь опять обвинила меня. А потом, наконец-то, свалила вслед за Сергеем. Отговаривать ее не стала. Как и сделала вид, что не вижу кривляний про больное сердце, голову, почки.
К черту их.
Не пропадут. А вот если забудут наши имена и этот адрес – будет вообще прекрасно.
Глава 14
ОЛЕСЯ
Я справлюсь. Справлюсь. Справлюсь!
У меня нет другого выхода.
Именно об этом думаю после завтрака, когда сын уходит в свою комнату. Говорит, чтобы разобрать сумку с вещами, до которой вчера у него руки не дошли. У меня, к слову, тоже. Но мне кажется, чтобы побыть наедине с собой.
Переварить. Осознать. Принять.
Армагеддон, которым обеспечил Киров, затронул всех. Лешку особенно, пусть он и держится бодрячком.
Господи, от воспоминаний мужниной рожи, перекошенной злобой и брезгливостью, нервно потряхивает. Впервые в жизни жалею, что в доме нет сигарет. Никогда не курила и не думала в эту сторону, но сегодня точно бы попыталась перебить одну дрянь другой.
