Пять причин улыбнуться - Градова Ирина (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно txt) 📗
— Моя житейская мудрость, Семен Арсеньевич, между прочим, основана на личном опыте, — возражает она деду.
— Ага, — кивает дед. — Только зачем вы этот опыт свой личный дочери навязываете?
— Много бы понимали! Я, между прочим, одна ее растила… — с достоинством возражает бабушка и нервно дергает цепочку, на которой болтается маленький крестик.
— И что, по этому поводу она должна в одиночку растить двоих детей?
— Ну, знаете… Я Ланочке зла не желаю, это вы на меня клевещете…
— Конечно, не желаете, — соглашается дед. — Ведь, по-вашему, благо — жить в вечной паранойе, в постоянном страхе, что тебя бросят. Бояться, подозревать, ненавидеть воображаемых соперниц, трястись из-за каждой командировки… Вот это — благо. Это вы называете — быть готовой к неприятностям, быть…
— Ну хватит! Я просто не хочу, чтобы Ланочка…
— Прожила вашу жизнь? Так, Полина Ивановна? Тогда оставьте ее в покое. Пусть проживет свою собственную.
Сказать по правде, я с дедушкой полностью согласен, хотя и не совсем понимаю, что он там болтал про саркофаг, в котором лежит бабуля. Но это — не главное. Главное — согласна ли мама. Я уверен, что она стоит сейчас на террасе, выпуская из пересохших губ струйки дыма цвета голубиных перьев, и смотрит, как молнии раздирают небо в клочья.
— Ну что вы тут? Опять ссоритесь? — раздается усталый мамин голос. — Чего опять случилось?
— Все в порядке, мам, — отвечает за наших стариков Олька. — Тебе показалось.
Деду и бабушке снова становится стыдно — рассудительная внучка опять показывает им хороший пример.
— Садитесь, Полина Ивановна, — примирительным тоном предлагает дед. — В ногах ни правды, ни кривды не имеется.
Бабушка садится за стол, но делает это как-то безучастно. Она все еще не отошла от разговора с дедом и, кажется, думает над его словами. Над домом снова раздается треск и грохот, в этот раз он куда сильнее, чем был раньше. Я чувствую, как под моими ногами ходит пол, как будто много-много крыс снуют туда-сюда под деревянными досками.
— Чего ж это делается?.. — испуганно шепчет бабушка. Она даже ноги над полом подняла, до того ей страшно. Я инстинктивно следую ее примеру. Мне тоже страшно, хоть я и понимаю, что все это — не происки сатаны, а просто очень сильная гроза.
— Гроза, Полина Ивановна. А дверь кто-нибудь закрыл?
Мама отрицательно качает головой:
— Забыла. Сейчас пойду…
— Не надо, я сам…
— Семен Арсеньевич, а в нас точно молния не ударит?
— Ба, не говори глупостей, — раздраженно встревает Олька.
— Ты как с бабушкой разговариваешь? Лучше б выключили свою шарманку, в нее, как пить дать, ударит!
— Девочки, не ссорьтесь. Не ударит, Полина Ивановна. Разве что Рогатый к нам в гости наведается…
— Да что ж это такое… — невольно ежится бабушка. — Ланочка, скажи ему, чтоб не шутил такими вещами…
— Семен Арсеньевич… — укоризненно косится на деда мама.
Дед, не обращая внимания на пугливых женщин, идет на терраску, чтобы закрыть дверь. И тут все мы застываем, кто от страха, кто от удивления. Из темноты неосвещенной терраски перед нами ясно вырисовывается… бледное лицо молодого человека. Бабушка вскрикивает, прижимает руку к груди, чтобы нащупать заветный крестик, мама застывает с очередной неприкуренной сигаретой в руке, дед молча разглядывает таинственного пришельца, пытаясь понять, кто он: человек или призрак.
— Паша! — взрывает наше оцепенелое молчание Олька, и только сейчас до меня начинает доходить, что наш загадочный гость вовсе не потустороннее явление, а обыкновенный псих, который приперся в такую даль, в такое время, в такую погоду только для того, чтобы увидеться с моей сестричкой.
— Паша? — прищуриваясь, переспрашивает мама. — Оль, а это кто?
— Это… — смущенно бормочет Олька. — Это…
Свою сестричку я видел такой смущенной только тогда, когда она приносила домой цветы и ее спрашивали, откуда они. Я понимаю, что Олька просто не может ответить, поэтому отвечаю за нее:
— Мальчик с цветами!
— Заткнись! — гневно зыркает на меня Олька.
Можно подумать, я соврал… Мне даже обидно становится.
— А… — светлеет мамино лицо. — Простите, я не поняла. Дочь о вас ничего не рассказывала. Она у нас такая скрытная…
— Да уж… — оживает бабушка. — Вы ж замерзли совсем, промокли… Давайте-ка, проходите, сейчас мы вас согреем…
Мальчик с цветами, то есть Паша, нерешительно мнется на пороге. Руки у него — за спиной, как у заключенного. Я вижу, что в них что-то блестит. Мама берет его за локоть и почти что заталкивает в комнату. Паше волей-неволей приходится вытащить из-за спины руки, и теперь все видят, что в них — обернутые прозрачной пленкой тигровые лилии.
— Это тебе, — бубнит он в сторону Ольки. Щеки у нее такие же пунцовые, как и у него.
Подробности этой романтической истории мы узнаем, когда Пашка, уже переодетый в дедовы шмотки, болтающиеся на нем мешком, и вытертый маминым полотенцем, садится за стол. Они с Олькой поссорились за день перед ее отъездом из-за какой-то ерунды — теперь-то я понял, почему сестренка всю дорогу куксилась и раздражалась, — и Пашка тщетно пытался вымолить у моей сестрички прощение. Поскольку это ему не удалось, Пашка позвонил Катюхе, Олькиной подруге, в надежде услышать, что его благоверная все-таки не приняла окончательное решение о разрыве. От болтливой Катюхи Пашка узнал, что предмет его обожания уезжает не в Крым, а в деревню, адрес которой Катюха, гостившая у нас прошлым летом, ему немедленно продиктовала. Опоздав на последний рейсовый автобус, Пашка готов был впасть в отчаяние, но все же не сдался и решил добраться до любимой на попутках, что блестяще ему удалось. А еще Пашка покаялся во всех своих грехах и был прощен. Честно говоря, если бы моя сестричка не простила этого несчастного умалишенного, я решил бы, что у нее совсем нет сердца…
— Давай-давай, — подбадривает все еще смущенного Пашку дед. — Налегай на картошечку. И самогоночку не забывай….
— Что ж вы мне спаиваете будущего зятя? — делано возмущается бабушка.
— Ба! — искренне возмущается Олька, для которой слово «зять» почти что ругательное. Рядом с Пашкой она не растеряла своей рассудительности, но все мы относимся к ней уже по-другому, с большим теплом и с меньшей серьезностью.
Дедушка общается с Пашкой как с равным, и это помогает парню расслабиться. А вот бабушка так и норовит поздравить Ольку с удачным выбором и подчеркнуть ее новое положение:
— Ишь ты, наша тихоня… Какого парня отхватила! Ты теперь, смотри, держись за него. И Катюху свою близко не подпускай. А то знаю я этих подруг — враз отобьют…
— Полина Ивановна, опять вы за свое…
— И правда, мам, перестань глупости болтать. Видишь, Паша уже совсем засмущался. И Ольке твои разговоры ни к чему.
— Ох, не слушаете вы меня… А я, между прочим, непростую жизнь прожила…
Я вижу, как Олька молитвенно закатывает глаза: лишь бы бабушка снова не начала петь свою песню о неудавшемся браке. И Олькины молитвы услышаны — дед демонстративно хлопает себя по лбу и восклицает:
— Вот ведь, старый дурень, дверь-то я не закрыл. Сейчас натечет — завтра весь день вытирать будем!
— Ну что ж вы, Семен Арсеньевич… А что как молния в дом залетит? — трепещет бабуля, прислушиваясь к очередному громовому раскату. — Ланочка, помнишь Сергея Ильича? — Мама кивает. — Так вот к нему на дачу залетела такая штука. А он только проснулся — явь ото сна отличить не может. Хорошо, работник, тот, что баню Сергею Ильичу отстраивал, разбудил беднягу. Из-за молнии этой проклятой начался пожар. Загорелись занавески, ну а с них и весь дом. Дом, слава богу, спасли, а вот мебель почти вся погорела. А жалко, такая хорошая была… Благо Сергей Ильич — человек с юмором. «Ну ее, — говорит, — эту мебель. Если б я сгорел, она бы мне все равно не пригодилась. Разве что гроб из нее сколотили». Как же эта молния-то называлась?..
— Шаровая, — подсказывает дед. — Ладно, сидите, сейчас закрою.
