Покаянный канон: жертвенница - Лавленцев Игорь (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью txt) 📗
Я рассказывала ему о своих поездках в монастыри, о том, что видела там, что чувствовала, и мне казалось, что он меня понимает. Да и не казалось мне вовсе, так оно действительно и было.
Почему я с ходу решилась открыть ему все самое сокровенное, важное, что наполняло мою жизнь, мою душу в ту пору? Как видно, возникли на то основания и причины. Но главное — он понимал меня, и, видя его глаза, я рассказывала ему о себе все больше и больше.
Как мало в последнее время я встречала в людях этого понимания, особенно после переезда сюда… Едва разговор заходил о церкви, о вере, и я, движимая своими чувствами, пыталась, может быть, излишне восторженно, поделиться ими с кем-либо — собеседник отчего-то терялся или, напротив, начинал смотреть на меня как на ненормальную. Так или иначе, но разговор очень скоро обрывался, и я уходила, дав себе в очередной раз слово сдерживать свои чувства, не распинаться понапрасну перед случайными людьми.
Даже Ольга, моя сестра, при попытке поговорить с ней на духовные темы обзывала меня чокнутой сектанткой. А он слушал и понимал.
По тем редким замечаниям, репликам, которые вставлял он в мои нескончаемые излияния, было видно, что ему все это также достаточно близко.
Я говорила с ним, совсем не чувствуя времени. И лишь после того, как он посмотрел на часы, я невольно взглянула на свои. Я пробыла у него два с лишним часа.
Мне было ужасно неловко за эту свою бесцеремонность. Скоро я стала извиняться и прощаться. Достав из сумки шоколад, положила его на тумбочку.
— Это вам, — сказала я.
И добавила, поборов смущение:
— Если вы не против, я буду время от времени навещать вас после работы.
— Нет, я не против, — ответил он уверенно. — Подождите, Берта! — остановил он меня уже в дверях. — Эти цветы для вас, — кивнул он на тумбочку. — Я знал, что вы сегодня непременно зайдете ко мне, и попросил купить для вас эти пионы. Я люблю пионы больше всех остальных цветов. А вы?
— Спасибо, — ответила я, прижимая букет. — Я тоже очень люблю пионы.
И в который раз подумала: «Врун! Несчастный врун!»
И в этот день я опять пошла пешком. Лезть в переполненный троллейбус с этими прекрасными цветами было бы, по крайней мере, глупо.
— Ба! — воскликнула Ольга, открыв мне дверь и увидев в моих руках букет. — Да никак у нас ухажер объявился? Давно пора.
— Просто подарили больные, — ответила я, проходя в комнату. И, в общем-то, не соврала.
Жизнь моя в Мурманске продолжалась в новом для меня и в предначертанном, без сомнения, свыше направлении. День мой был деятелен и насыщен, и унылый голос одиночества тревожил меня лишь в самые поздние, бессонные часы белых полярных ночей…
Постепенно я смирилась с уходом мужа, простила ему казавшуюся поначалу неистребимой обиду и, в конце концов, решила, что все свершившееся, наверное, даже к лучшему. Я оказалась несостоятельной как мать, а стало быть, и как жена. Он вправе найти себе лучшую долю, воплотить свою насущную потребность в отцовстве.
Лучше расстаться так, сразу и навсегда, чем продолжать жить вместе, постепенно, но неуклонно становясь друг для друга чужими людьми.
Однажды, месяцев через семь после нашей разлуки, я пришла с работы домой и, открыв двери, увидела его, что-то готовившего, возле плиты на кухне. На столе были разложены продукты, стояла бутылка вина, воздух квартиры наполнен ароматами жареного мяса. Нужно сказать, что готовил он вкуснее и изысканнее, чем я, но крайне редко, лишь в качестве развлечения.
— Как ты живешь, — проворчал он с деланным равнодушием. — Пустой холодильник, пустые кастрюли.
Сейчас он был похож на себя давнего, приехавшего за мной к родителям после моей первой неудачной беременности. Такой же неухоженный вид, такой же растерянный взгляд.
— Я живу так, как считаю нужным и удобным для себя, — ответила я. — Надеюсь, ты руководствуешься тем же правилом?
Когда через полчаса я вышла из ванной, в зале на столе, источая вкуснейшие запахи, был накрыт прекрасный ужин, отказываться от которого я не стала. Во-первых, я очень проголодалась, во-вторых, повести себя иначе означало бы признаться, и в первую очередь себе самой, в том, что между нами что-то, пусть даже ревность, обида, злоба, но все же еще осталась.
Я была убеждена в том, что это не так, и, поблагодарив, спокойно приняла из его рук бокал с вином. Он едва ли не сразу стал рассказывать о себе, вернее, о них, и главный нажим был на то, что она беременна и они ждут ребенка.
Говорил он возбужденно и долго о том, что они сделали в своей квартире дорогой ремонт и купили новую мебель, о том, что знакомые моряки привезли ему из Голландии почти новую машину по довольно сносной цене. Если я хочу, они могут брать меня с собой в сопки за грибами. Но главным, к чему он постоянно возвращался, словно укоряя меня, была ее беременность.
— Зачем ты пришел? — наконец спросила я, не выдержав, не в силах побороть нараставшее раздражение.
Он замолчал, лицо его вдруг скривилось, и из глаз потекли крупные обильные слезы.
— Я люблю тебя, Берта, — выговорил он, как-то неестественно, по-бабьи, подвывая. — Я люблю тебя одну. Я не могу без тебя.
Он опустился на пол и стал целовать мои колени. Он был пьян и, конечно же, не с двух бокалов вина. Вероятно, он пришел уже выпившим, но я этого не заметила. Он всегда хорошо держал довольно большие дозы алкоголя, и до поры количество выпитого на нем практически не сказывалось. Но потом, после очередной рюмки, он пьянел сразу, резко.
Он целовал мои ноги, твердя, что любит меня, пробираясь руками под подол халата. Я поднялась и молча ушла в спальню, закрыв за собой дверь. Он не пошел за мной, как видно, силы его иссякли.
Он стал приходить два, три раза в неделю; трезвым, впрочем, не появлялся ни разу. Кулинарные подвиги, как и следовало ожидать, очень быстро ему наскучили, зато вино и водку он приносил непременно и в изрядных количествах.
Все происходило по изначальному, едва ли не дословно повторяемому сценарию, а попытки близости со мной становились со временем все более настойчивыми и агрессивными.
В один прекрасный день он все с теми же, ставшими уже привычными, слезами сообщил мне, что она легла в больницу на сохранение, а ему не под силу в своем новом доме оставаться одному. Теперь он уже не приходил, а просто жил в одной квартире со мной.
Я вновь готовила еду на нас двоих и стирала его одежду, более того, я готовила еду для его новой жены и собирала пакеты, которые он относил ей в больницу.
Впрочем, нашелся во всем этом и некий положительный аспект. Я пригрозила, что, если он не прекратит свои домогательства, перестану оказывать ему какую бы то ни было помощь. И это отчасти подействовало.
Трезвым теперь мой бывший муж практически не появлялся. Неуклонно спиваясь у меня на глазах, главной причиной своего падения он называл меня.
Но что я могла поделать? Я не только не испытывала к нему прежних чувств — он был мне попросту неприятен, тем более в своем отвратительном нынешнем состоянии.
Я вспоминаю то время как одно из самых тягостных в своей жизни. Порою весь этот кошмар казался мне безысходным. Прогнать чужого мне теперь человека я не могла, так как квартира была нашей общей собственностью. Найти же хоть сколько-то приемлемый вариант размена двухкомнатной «хрущевки» на пятом этаже было очень трудно, а учитывая его нежелание и сопротивление — практически невозможно.
Слава Богу, скоро пришел срок моего очередного отпуска, и я уехала, оставив на него и квартиру, и все прежде взятые на себя заботы.
Ольга беспрестанно уговаривала меня бросить ко всем чертям свой Мурманск и перебираться к ней.
Знала бы она, что Мурманск действительно по-настоящему стал моим городом, и расставаться с ним мне было чрезвычайно тяжело. Но Ольга настаивала, чтобы я переезжала и не задумывалась. На работу они меня устроят, не бог весть какой профессор. У Лешки, ее мужа, заместитель главврача в больнице — хороший приятель, вместе на рыбалку ездят.
