Роковая страсть - Коултер Кэтрин (книги онлайн полные .txt) 📗

Кэтрин Коултер

Роковая страсть

Пролог

Ночь была беззвездной и тихой, даже ровный гул двигателя на новеньком «порше» почти не ощущался… И тут внезапно до нее донесся низкий, рыдающий, о чем-то молящий голос. Он останется с ней навсегда.

Внизу глухо ворочается океан, который в безлунном пространстве кажется ровной черной простыней, бесконечно раскинувшейся во все стороны. «Порше» мягко берет влево, приближаясь к бесконечной черной глади, и пересекает осевую.

И снова в ушах раздается рыдающий голос: он звучит все громче и громче, наполняет ее всю, рвется наружу.

— Заткнись! — отчаянно вскрикивает Джилли, заглушая на мгновение другой голос, горький и безутешный, доносящийся изнутри: так Лора плакала ребенком, когда ее оставляли одну. Джилли чувствует, что голос изнутри давит все сильнее. Она крепче сжимает руль и, глядя прямо перед собой, умоляет этот голос умолкнуть. Пусть Лора уйдет.

— Ну же, — шепчет сна, — прошу тебя, довольно. Оставь меня в покое. Пожалуйста.

Но Лора все никак не унимается, только теперь голос ее становится мягким, немного испуганным. Вот она берет себя в руки, начинает злиться, и на сей раз с губ ее срываются грязные слова. Джилли физически ощущает, как в горле у нее густеет слюна. Она колотит по рулю кулаками, словно таким образом надеется заставить этот злобный голос умолкнуть. Потом она до упора опускает окно, высовывается наружу, подставляя лицо ветру и соленым брызгам, а потом…

«Пусть она замолчит!»

Крик уносится куда-то в ночь.

Совершенно внезапно голос пропал.

Джилли набрала в грудь побольше воздуха. Какой холодный, какой приятный на вкус! Все кончилось, и слава Богу. Джилли подняла голову и огляделась. Она едет уже долго, а часы на приборной доске показывают всего лишь полночь. Выходит, из дома она выехала только тридцать мнут назад.

Уже давно жизнь ее превратилась в череду шепота и криков, выносить которые не было сил. Но теперь наступила тишина, глубокая и полная тишина.

Джилли принялась считать: раз, два, три. Никаких проклятий, никакого шепота, никаких детских причитаний, лишь ее собственное дыхание да ровный гул двигателя. Она откинула голову и на мгновение закрыла глаза, наслаждаясь тишиной. Затем возобновила счет: четыре, пять, шесть…

Звук, мягкий, словно отдаленный шорох листьев, все ближе, ближе. Нет, это не шорох, это шепот. Лора снова просит о чем-то, умоляет, клянется, что вовсе не хотела спать с ним — просто так случилось, это он ее заставил. Но Джилли не верит ей, и никогда не верила.

— Ну пожалуйста, довольно, довольно.

Джилли снова пытается заглушить этот тонкий голос, потом вдавливает педаль акселератора. «Порше» рвется вперед: семьдесят миль в час, восемьдесят, восемьдесят пять. Дорога вьется серпантином. Джилли едет прямо по осевой. Начинает петь. Лора кричит все громче, а Джилли все громче поет. Девяносто. Девяносто пять…

— Уходи! Да убирайся же, черт бы тебя побрал!

У Джилли побелели суставы пальцев, голова наклонена, лоб почти касается рулевого колеса. Гул мотора, кажется, передает энергию Лориному голосу.

Сто!

Джилли видит впереди крутой поворот, но Лора вопит, что скоро, совсем скоро они будут вместе. Она ждет, не дождется встречи с Джилли, и уж тогда все увидят, кто возьмет верх.

Джилли кричит — то ли на Лору, то ли от испуга. Футах в сорока впереди возникает утес, под ним — груда острых камней. «Порше» врезается в перила, сминает железо и летит, набирая скорость, в бесконечную черную пустоту.

Еще один крик — и машина носом, почти беззвучно уходит в застывшую гладь воды. На мгновение образовавшаяся воронка тут же смыкается вновь.

И опять вокруг лишь черная ночь, покой и тишина.

Глава 1

Вцепившись в горло, я корчусь от боли, рвущей все тело. Когда прямо над ухом раздается мужской крик, я задыхаюсь и не могу вымолвить ни слова.

Наконец мне удается глубоко вдохнуть, и тут я чувствую, как на меня обрушивается гора ледяной воды. Я не тону только потому, что знаю, что это такое — тонуть, помню так живо, словно случилось это только вчера. Мне было семь лет, я купалась со своим старшим братом Кевином и запуталась в каких-то подводных растениях. Вытащив меня, кто-то потом так долго изо всех сил колотил по моей спине, что я наконец закашлялась и из моего рта хлынула вода.

Во сне все было не так. Стена воды прошла сквозь меня, и сразу вслед за тем — ничего: ни боли, ни вопросов, ни страха — только пустота.

Я опустила ноги, покрепче вдавила подошвы в линолеум, и словно сквозь распахнувшиеся шлюзы в плечи мои, в ребра, в ключицу, в правое бедро хлынула облегчающая боль. Тело, сантиметр за сантиметром, высвобождалось из заточения. Эта сладостная острая боль полностью возвратила меня в больничную палату, вытащив из водяного кошмара, превращавшего меня в ничто.

Ухватившись за спинку кровати, я медленно огляделась. Ноги мои все еще упирались в белый, с желтоватым оттенком, линолеум, который я за последние две недели успела возненавидеть так же сильно, как и зеленые, с коричневыми прожилками, стены. Странный все же вкус у военных; однако стоит порадоваться хотя бы тому, что я жива.

Все говорят, что мне повезло: удар не задел голову, не пришелся в область сердца, вообще не затронул жизненно важные органы, будто картечью полило — немного здесь, немного там, сломанная кость, порванная мышца. Ноги и спину вообще не задело, только небольшие царапины, и пах не пострадал, за что следует особо благодарить судьбу.

Итак, я стою у кровати и наслаждаюсь тем, что просто могу дышать. Весь этот воздух — мой.

Бросаю взгляд на скомканные простыни, но вовсе не собираюсь снова ложиться, потому что знаю: сон еще не ушел, он колеблется где-то совсем неподалеку, готовясь вновь схватить меня, а этого мне совсем не хочется. Я потягиваюсь, медленно и осторожно: каждое движение вызывает боль во всем теле. Делаю глубокий вдох и подхожу к окну. Раньше мне не приходилось лежать в этом корпусе — его пристроили к старому, тридцатых годов, госпиталю где-то в начале восьмидесятых. Все тут жалуются на расстояния — мол, надо целую милю прошагать, чтобы добраться из конца в конец. Хотела бы я пожаловаться на то же.

Несколько звездообразных точек света на стене пятиэтажного гаража, который, как и еще с полдюжины других служебных помещений, соединен с госпиталем длинным коридором. С места, где я стою, видно не больше десяти припаркованных машин. Свет настолько ярок, что даже деревья отчетливо видны, и мой инстинкт подсказывает: людям с дурными намерениями здесь спрятаться негде — слишком светло.

А вот во сне света не было — сплошная липкая тьма. Медленно иду в крохотную ванную, осторожно склоняюсь над раковиной, набираю в пригоршню воды и делаю большой глоток. Распрямляюсь — вода стекает по подбородку на грудь. Только что мне снилось, будто я тону, и вот теперь, поди ж ты, горло как наждачная бумага, словно я дышу раскаленным воздухом Африки. Бред какой-то.

Внезапно в глубине сознания мелькает мысль: тонул не я, но я был там.

Оглядываюсь по сторонам — наверняка кто-нибудь должен находиться поблизости: в течение двух недель, что прошли после того, как меня взрывом бомбы бросило в песок пустыни, всегда кто-то был рядом, мягко произнося успокаивающие слова и время от времени втыкая иголки, бесконечное количество иголок. У меня все руки болят от уколов, а ягодицы — те и вовсе потеряли чувствительность.

Я снова делаю глоток воды и медленно, избегая резких движений, поднимаю голову. В зеркале, висящем над раковиной, не мужчина, а серая, расплывшаяся масса, похожая на овсянку. Когда-то это был здоровый, жизнерадостный малый, но сейчас из него словно весь воздух выкачали и остался один лишь скелет.