Лицо в темноте - Робертс Нора (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
Возможно, я сделаю это. Возможно, я просто сделаю это и покончу со всем.
— О чем ты говоришь, черт побери? — Брайан отыскал в смятой пачке одну сигарету.
— Я — гомик.
И, уронив голову на руки, Джонно зарыдал.
— Гомик? Ладно тебе, не сходи с ума.
— Я же сказал. Меня тянет к мальчикам, я извращенный педик.
Брайан остолбенел, не донеся спичку до сигареты, однако алкоголь смягчил его чувства.
— Ты уверен?
— Зачем же, черт возьми, мне говорить это, если я не уверен? С Элис Роджвей у меня получилось только потому, что я думал о ее брате.
«Отвратительно», — подумал Брайан, но решил оставить свои мысли при себе. Они дружат шесть лет, всегда стояли друг за друга горой, лгали друг для друга, делили мечты и тайны.
— Ну что ж, ты сделан таким, каким сделан. И не из-за чего вскрывать вены.
— Но ты-то не гомик.
— Нет.
Брайан надеялся, что это именно так. Нет, он не гомик: акробатика, которой он занимался в постели с Джейн, убедительно говорила о его предпочтениях. Почувствовав эрекцию, Брайан тут же отогнал эти воспоминания. Сейчас не время забивать голову подобными глупостями, нужно думать о проблеме Джонно.
— Среди людей много гомосексуалистов, — сказал он. — Писатели, художники и тому подобные. Мы — музыканты, так что можешь считать это особенностью своей творческой натуры.
— Чушь, — пробормотал Джонно.
— Возможно, но это лучше, чем вскрывать вены. Тогда мне придется искать нового партнера.
С подобием улыбки на лице Джонно снова взял бутылку.
— Значит, мы остаемся партнерами?
— Ясное дело. — Брайан передал ему сигарету. — До тех пор, пока ты не начнешь испытывать влечение ко мне.
Больше Джонно никогда и ни с кем это не обсуждал. Хотя все в группе знали о сексуальной ориентации Джонно, по настоянию Пита, а также ради собственного спокойствия он культивировал образ жеребца-гетеросексуала. Это его даже забавляло.
Но временами Джонно испытывал сожаление, вот как сейчас: покачивая Эмму на коленях, он с горечью думал, что у него не будет своего ребенка, да и единственный мужчина, которого он по-настоящему любит, никогда не станет его возлюбленным.
Глава 5
После завтрака, за которым Брайан угощал дочь клубничным вареньем и сахарными булочками, она осталась с Бев. Но теперь ее это не тревожило. Папа сказал, что вечером его покажут по телевизору, и пообещал сводить ее туда, где делают телепередачи.
А пока они с Бев ездили по городу в большой белой машине, и Эмма смеялась, глядя на светлый парик и темные очки, которые надела Бев.
Нью-Йорк поразил девочку. Она восторженно смотрела на людей, куда-то спешащих, толкающих друг друга. Многие женщины были в коротких юбках и туфлях на высоких каблуках, а их покрытые лаком начесы казались высеченными из камня. Другие носили джинсы и сандалии, а прямые волосы струйками дождя текли у них по спине. На углах торговали горячими сосисками, напитками и мороженым, которое расходилось тем быстрее, чем жарче становилось на улице. Во всей этой суматохе чувствовалась какая-то нервная агрессивность, восхищавшая Эмму.
Шофер в рыжевато-коричневом мундире и фуражке подкатил к тротуару. Хотя сам он предпочитал Фрэнка Синатру и Розмари Клуни, но был уверен, что его дети придут в дикий восторг, когда он принесет домой автографы группы «Опустошение».
— Мы приехали, мэм.
— О! — Слегка изумленная, Бев выглянула в окно.
— Эмпайр-стейт-билдинг, — объяснил шофер. — Желаете, чтобы я вернулся за вами через час?
— Да, через час.
Водитель открыл дверцу, и Бев крепко взяла Эмму за руку.
Они встали в конец очереди, за ними молча пристроились два телохранителя. Секундой позже за ними уже стояла группа студентов-французов. В смешанном запахе духов, пота и мокрых пеленок Эмма уловила аромат марихуаны, но, похоже, кроме нее, этого никто не заметил.
Их провели в лифт, а потом снова заставили ждать. Но девочка не жаловалась: ведь Бев держала ее за руку и она могла, задрав голову, разглядывать людей. Когда у нее устала шея, Эмма переключилась на ноги. Веревочные сандалии, ботинки со сверкающими носами, белоснежные туфли, черные лакированные туфли. Кто-то шаркал или топтался на месте, кто-то переступал с ноги на ногу, но никто не стоял спокойно.
Наконец это ей надоело, и Эмма начала прислушиваться к голосам. Неподалеку спорили девушки.
— Стиви Ниммонс лучше всех, — настаивала одна. — У него большие карие глаза и такие красивые усы.
— Нет, Брайан Макавой — вот прелесть, — возразила другая, показывая снимок, вырезанный из журнала. — Стоит мне только взглянуть на него, и я готова умереть.
Столпившиеся вокруг нее подруги заверещали, но стоявшие в очереди сердито взглянули на них, и девушки зажали смеющиеся рты, сдерживая смех.
Обрадованная и сбитая с толку, Эмма подняла взгляд на Бев:
— Они говорили о папе.
— Шшш. Знаю, но это наш секрет.
— Почему?
— Объясню потом, — сказала Бев, радуясь, что подошла их очередь заходить в лифт.
У Эммы, как в самолете, заложило уши, и девочка испугалась, что ей опять станет плохо. Закусив губу, она закрыла глаза, отчаянно желая, чтобы папа оказался рядом. Зачем только она пришла сюда? Почему не взяла с собой Чарли? Девочка молила господа о том, чтобы не выплеснуть на новые блестящие туфельки чудесный завтрак.
Двери наконец открылись, жуткое раскачивание прекратилось, и все с разговорами и смехом направились к выходу. Эмма шла рядом с Бев, борясь с тошнотой.
Впереди громадный прилавок и полки, заставленные красочными сувенирами, и широкие-преширокие окна, в которых было видно небо и высоченные здания — Манхэттен. Эмма застыла на месте, тошнота сменилась восторгом.
— На такое стоит взглянуть, правда, Эмма?
— Это весь мир?
— Нет, только маленькая часть, — засмеялась Бев. — Давай выйдем на площадку.
Сильный ветер заставил девочку пошатнуться, но она была скорее возбуждена, чем напугана.
— Мы на вершине мира, — сказала Бев, подхватив ее на руки.
Эмма глядела вниз и чувствовала, как бунтует ее желудок. Весь город, разделенный на клеточки улицами, крошечные машины и автобусы казались игрушечными.
Бев опустила в автомат монетку, и Эмма заглянула в подзорную трубу, но ей больше нравилось рассматривать город собственными глазами.
— А можно здесь жить?
— В Нью-Йорке?
— Здесь, наверху.
— Здесь никто не живет, Эмма.
— Почему?
— Потому что это место для туристов, — рассеянно ответила Бев. — И, по-моему, одно из чудес света. А в чудесах света никто жить не сможет.
Но Эмма была уверена, что она смогла бы.
Телестудия не произвела на Эмму особого впечатления. Совсем не такая красивая и большая, как на экране, люди тоже обыкновенные. А вот телекамеры ей понравились, и за ними стояли важные люди. Если она посмотрит в камеру, будет ли это как в подзорную трубу на крыше Эмпайр-стейт-билдинг?
Спросить у Бев она не успела, потому что заговорил тощий мужчина. У него было странное американское произношение, и Эмма не понимала и половины сказанного, но слово «Опустошение» она уловила. Раздался взрыв аплодисментов.
Сначала она испугалась, а когда поняла, что это нестрашный шум, тут же улыбнулась, хотя рука Бев, сжимавшая ее руку, слегка дрожала.
Эмме понравилось, как отец двигался по сцене, как его голос, сильный и чистый, сливался с голосами Джонно и Стиви, волосы сияли золотом в ярком свете прожекторов. Эмма была ребенком, и это показалось ей настоящим чудом.
Образ четырех молодых парней, стоящих на сцене и купающихся в свете, удаче, музыке, останется в ее сердце и памяти до конца жизни.
А за три тысячи миль от телестудии в своей квартире сидела Джейн, глядя на пинту «Гилби» и унцию «колумбийского золота». Она зажгла десяток свечей, чтобы поднять себе настроение. Из стереосистемы доносился чистый тенор Брайана.
