Провинциалка, или Я – женщина-скандал - Шилова Юлия Витальевна (книги онлайн без регистрации txt) 📗
Последняя надежда оставалась на моего адвоката. В камере постоянно говорили о том, что с хорошим адвокатом всегда можно выкрутиться, поэтому во мне и тлела маленькая надежда на чудо. Самой страшной новостью для меня оказалось то, что погибшего Виталия неоднократно видели сидящим в машине возле моего дома. Его по фотографии опознали мои соседи. Это известие убило меня окончательно, и я вообще перестала что-либо понимать. Получается, что до Египта Виталий несколько раз подъезжал к моему дому и просиживал там часами.
После новости, которая так сильно меня ошарашила, я вспомнила тот момент, когда увидела Виталия в первый раз. Я тогда еще подумала, что мы с ним уже встречались и что я где-то видела его раньше. Но я так и не смогла вспомнить, где и при каких обстоятельствах. А может… Может быть, он просто на кого-то похож, и все?
Глава 7
Этой ночью я почти не спала. Я пыталась размышлять, но в моей голове проносился лишь сумбурный поток мыслей. Я думала про погибшего Виталия, копалась в лабиринтах своей памяти в попытке понять, почему совершенно незнакомый мне мужчина просиживал по нескольку часов в своей машине около моего дома. У меня было слишком много вопросов, на которые не было никаких ответов. Больше всего я боялась думать о сыне и муже. Особенно о сыне. На сердце лежал тяжелый камень. Мне была ужасна сама мысль о том, что мой сын может узнать, что его мать сидит в тюрьме, да еще и за убийство. Когда мне было совсем плохо, я начинала думать о смерти, но тут же вспоминала слова адвоката, который обещал меня вытащить и уладить все недоразумения.
Я смотрела на других женщин и видела, что многие из них смогли смириться со своей судьбой, приспособиться к тем условиям, в которые попали. Но, несмотря ни на что, в глубине души они продолжали надеяться. Они ели овсяную кашу на воде, хлеб, пили воду и говорили, что, для того чтобы выжить, нужно лишь здраво взглянуть на ситуацию и принять ее такой, какова она есть.
Приложив ладонь к сердцу, я ощутила острую боль и тяжело задышала. Слишком спертый воздух в камере, да еще и какой-то непонятный озноб у меня по всему телу… Я не знала, что ждет меня впереди, но от слова «тюрьма» у меня поднималась температура, и я начинала бредить. Подняв голову, я попыталась наладить дыхание, но почувствовала себя еще хуже.
– Мама, мамочка… Почему я здесь? Почему? – прошептала я, глотая слезы, и обвела глазами спящих женщин.
Кто-то из них громко храпел, кто-то посапывал, кто-то стонал во сне… Я смотрела на них глазами, полными ужаса, и пыталась понять, как вообще можно спать в подобных условиях. Остановив свой взгляд на бельевой веревке, я стала думать о том, как бы ее отвязать. Я совершенно ясно поняла, что не смогу есть овсяную кашу с хлебом, пить воду, спать по ночам и на что-то надеяться, потому что чем больше проходило времени, тем все меньше надежд оставалось, а глядя на эту веревку, я вдруг подумала, что надежд не осталось вообще.
Я еще раз посмотрела на веревку и прокусила губу до крови, не чувствуя боли. Прикреплена она так, что мне не удастся незаметно снять ее, а к тому же на веревке слишком много узлов, которые мне не развязать. Я еще раз оглядела камеру и не нашла ни одного предмета, который помог бы мне свести счеты с несправедливостью жизни и уйти от проблем. А было бы так хорошо, если бы уже где-то вдалеке от меня осталась эта страшная камера с этими чужими женщинами, многие из которых не мылись и давно позабыли об элементарных правилах личной гигиены, и мне бы больше никогда не пришлось общаться с этим ушлым и невоспитанным следователем, который даже не думал прислушиваться к моим показаниям и переворачивал все мои слова против меня…
Я не знаю, как я дожила до утра. Лежала с открытыми глазами, и мне казалось, что меня уже нет. Что-то безвозвратно сломалось во мне, что-то ушло и вряд ли вернется назад. В первые дни, проведенные в камере, у меня было жуткое желание кричать – от навалившегося на меня кошмара, от ужаса и от моего бессилия. А сегодня мне уже не хотелось кричать. У меня не было сил, чтобы произнести даже одно-единственное слово. Одна женщина-соседка как-то сказала мне, что если я буду себя изводить, то долго не протяну, потому что на мне уже и так лица нет. Она попыталась меня успокоить и сказала, что тяжело только сначала, а потом начинаешь ко всему привыкать. Самое главное, чтобы попалась хорошая зона. Я смотрела на свою соседку, с трудом сдерживая слезы, и не могла понять, о чем она говорит, потому что не представляла, как зона может быть хорошей. Но она продолжала говорить, мол, на хорошей зоне за соответствующую мзду я смогу встречаться со своим мужем на трехдневных свиданиях. А я не могла представить себе Андрея, приехавшего ко мне на зону! У меня не было сил для того, чтобы его увидеть, и уж тем более для того, чтобы что-то ему объяснить. Видя мою болезненную реакцию, моя соседка попыталась меня успокаивать дальше и сказала, что если у меня есть дети, то за мзду на зону можно провести даже ребенка. Услышав последнюю фразу, я почувствовала себя еще хуже и, не сдержавшись, заплакала. Стасик и зона… Господи, да ведь лучше не жить! Чтобы мой маленький сын увидел, где находится его мать, узнал, что она осуждена как убийца, и начал меня стыдиться? Нет, ни за что!
– Я не хочу жить, – как можно тише прошептала я своей соседке и тихонько всхлипнула.
– Придется, – спокойно ответила та.
– Нет. Я хочу с собой что-нибудь сделать.
– Все поначалу хотят, только потом это проходит. Странно, ты здесь уже не первый день, а это желание у тебя еще не пропало. Должна бы уже пообтесаться. А уйти из жизни даже не думай. Тут для этого нет никаких подручных средств, но даже если найдешь, то умереть тебе не дадут – попадешь в лазарет и нарвешься на крупные неприятности.
Не успела я договорить с соседкой, как в окошко, называемое на местном жаргоне кормушкой, выкрикнули мою фамилию, приказали собираться с вещами на выход.
– Куда это меня?
– На раскидон, – с видом знатока ответила соседка.
– Я не поняла.
– Что тут непонятного? В другую хату поедешь.
– Почему?
– По тюрьме все гуляют. Администрация часто так делает, чтобы жизнь медом не казалась. Это такое своеобразное психологическое давление на арестантов.
– А почему именно меня?
– Все через это проходят. Что ж, поменяешь обстановочку, и, может, в другой хате тебе больше понравится.
– Да как в тюрьме вообще может нравиться? – опешила я.
– Мало ли. Может, там поспокойнее будет, ночами реветь перестанешь.
Не прошло и пяти минут, как открылась дверь и меня вновь позвали на выход. Попрощавшись с соседкой, я взяла свой баул и пошла в сторону выхода.
– Ты как в новую хату въедешь, не забудь мне малявку черкануть. Дороги сейчас отменно работают, – крикнула она мне вдогонку.
– Что работает?
– Дороги. Веревки, по которым записки тянут.
– Ах, веревки…
Идя следом за женщиной-конвоиром по длинному коридору, я не удержалась и тихо спросила:
– Куда меня ведут?
– Тебе кумовья все объяснят, – жестко отрезала та.
– Кто?
– Иди, не положено мне разговаривать.
Через пару минут я оказалась в кабинете следователя, который, к моему большому удивлению, поставил меня в известность о том, что с меня сняты все обвинения. Мне принесли все мои документы и вещи из камеры хранения. Подписав какой-то листок, следователь тут же протянул его мне, заставил меня поставить на нем свою подпись и позвал конвоира.
– Все. Свободна. Там, у входа, тебя твои люди ждут.
– Простите, что вы сказали?
– Свободна. Иди на выход.
– На выход? Вы меня отпускаете?
– Я же сказал, что с тебя сняты все обвинения. Иди, твои люди тебе все объяснят.
– Какие люди? – Я непонимающе смотрела на следователя, и меня трясло мелкой дрожью.
– Она еще посидеть хочет, – ухмыльнулась конвоирша и слегка подтолкнула меня вперед.
