Сорок 2 дня (ЛП) - Ле Карр Джорджия (книги без сокращений txt) 📗

Я чувствую, что меня словно ударили ниже пояса, и все же я должна признать, что он прав.

— Я не знаю, чего я хочу больше всего, Джек. На данный момент, все, что я знаю, пока я с Блейком в течение сорока одного дня. Я действую в зависимости от обстоятельств.

Джек тяжело вздыхает.

— Хорошо, Лана, но обещай мне, что ты хотя бы будешь заботиться о себе. При первом малейшем признаке, когда ты почувствуешь, что что-то идет не так, ты позвонишь мне.

— Я обещаю. Джек?

— Да?

— Пожалуйста, не беспокойся обо мне, я уже большая девочка. Я могу позаботиться о себе сама.

— Просто будь осторожна, хорошо, — говорит он хрипло, и затем отключается.

Я откидываюсь на спинку, но мои мысли заняты не предупреждением Джека, а чем-то еще, что-то беспокоит меня, но пока я не могу понять, что именно.

Как только я захожу в пентхаус, то направляюсь к моему компьютеру. В поиске я набираю слово «пизда».

И я пребываю в шоке, узнав, что слово пизда — самое обидное и в высшей степени ругательное слово в английском языке, и оно стало считаться нецензурным только во времена Шекспира. До этого оно шло от корня слова «королева» и клинописи, древней формы письма. Само слово происходит от шумерского слова «кунта»*, обозначающего женские гениталии. (*По англ. Пизда – cunt)

Итак: когда мужчина называет женщину «пизда» на самом деле, он называет ее королевой, которая изобрела письменность и цифры, и считается одним из лучших комплиментов женщине, который она может получить. Ирландцы, по-видимому, использовали это слово, когда хотели показать свою заботу и ласку!

Мне также становится известно, что пизда — это единственное слово в английском языке, которое описывает все женские гениталии. Вагина относится только к внутреннему входу и внутренние половые губы идут с точностью к клитору попадающие в большие половые губы и малые. Поэтому женщина в целом представляет невероятный сексуальный оркестр в своей полноте и колоссальной славе, обозначающийся словом «пизда»!

В этот момент я успокаиваюсь по поводу этого ужасного слова, которым он меня обозвал.

Когда Блейк назвал меня пиздой, я сделала вид, что оскорбилась. Настоящая правда заключается в том, что много лет я избегала это слово, презирая других за то, что оно отвратительно и противно срывалось с их языков, спасаясь от него как можно дальше, но я все время чувствовала, что собой оно несет обнаженную сексуальную силу. Да, я — пизда, и я хочу его твердый горячий член глубоко внутри моей пизды. Я понимаю, что неважно, что Блейк показал этим, пытаясь проучить меня, но мое тело — это мой храм, и в конце концов, у меня между ног находится алтарь, называемый пиздой, которому он поклоняется.

И в голове у меня созрел план. План, который именно и подразумевает участие моей пизды.

13.

Блейк отправляет сообщение, что будет примерно в 8:00 вечера.

В семь тридцать я принимаю душ, и надеваю мои новые черные чулки и подвязки. Я с осторожностью проскальзываю в черное платье, застегивающееся на черные перламутровые пуговицы, которое Флер прислала мне, чтобы я надела в оперу. Я смотрю на себя в зеркало и любуюсь на замысловатую красоту платья, которое должно быть, стоит целое состояние.

На груди и по всей спине сделана вставка из черного витиеватого кружева, слегка украшенного стразами, но кружево такое нежное, словно паутинка, которая похожа на татуировку, сделанную у меня на коже. Я расправляю ткань по всему телу, и потом поворачиваюсь спиной, чтобы увидеть производимый эффект. Оно выглядит действительно превосходно, и, возможно, даже сексуально. Я распускаю волосы и сажусь наносить макияж, закончив, надеваю черные шпильки и вхожу в гостиную, платье мягко струиться вокруг моих ног.

Я наливаю себе тройную порцию водки и четко выпиваю ее в четыре глотка. Вау! Кровь в венах начинает гудеть и петь. Делаю еще одну двойную порцию, разбавляя апельсиновым соком, выпиваю и выхожу на балкон. Я на самом деле очень нервничаю. То, что я задумала, заставляет меня очень, очень сильно нервничать. Потому что сегодня вечером я увижу его без маски. Я хочу спровоцировать его, чтобы он выхлестнул все, ничего не удерживая от меня. Я смотрю на время — 7:59 вечера. Поворачиваюсь, и вижу его, стоящего в дверях. Он молча наблюдает за мной, пытаясь понять такую перемену, произошедшую со мной.

Я полностью разворачиваюсь к нему.

— Привет.

— Мы собираемся куда-то или ты так одета только для меня?

— Мы никуда не собираемся.

Его брови поднимаются и губы расплываются в насмешливой улыбке. Он подходит ко мне.

— Мы не идем?

Я медленно отрицательно качаю головой.

— Я хочу попросить тебя об одном одолжении.

— Тебе разрешено просить об одолжении?

— Тебе понравится то, что я попрошу.

— Ты привлекла мое внимание.

— Я хочу, чтобы ты занялся со мной жестким сексом.

На мгновение он замирает, никто из нас не говорит ни слова. Мы просто смотрим друг на друга, и тогда он произносит одну фразу:

— Нет.

— Почему нет? Я думала, ты хотел отомстить.

— Я пытался заниматься жестким сексом и мне это не понравилось.

Я испытываю шок от сильной вспышки ревности, которая разрывает меня своими шипами, он уже делал это с кем-то другим. В конце концов, для меня это не новая территория, поэтому претендую исключительно на свою собственную.

— Я хочу поучаствовать.

Его глаза сужаются, становясь холодными, как камни. Недоступными. Они напоминают мне глаза его отца. У меня по телу проходит невольная дрожь, мне становится страшно. А если я ошибаюсь? Что, если он по-настоящему способен причинить мне боль?

— Что ты знаешь о грубом сексе?

— Покажите мне, что нужно знать.

— Это то, что тебе действительно нужно? — его голос становится таким мягким, угрожающе мягким.

— Да.

Его руки поднимаются к моему лицу, и я не могу остановить их. Я вздрагиваю от его прикосновений, и он улыбается холодной, понимающей улыбкой. Осторожно он проводит по моей щеке пальцами.

— Ты еще совсем ребенок. Ты не знаешь, чего просишь, — говорит он, и собирается отвернуться, когда я поднимаю руку и изо всех сил, ударяю его по щеке. Пощечина настолько сильная, что от неожиданности его голова дергается в сторону, а моя ладонь начинает гореть от боли. От выпитого алкоголя моя голова становится такой легкой и немного кружится, словно это сделала ни я, а как бы наблюдаю свои действия со стороны. Я тупо смотрю на его щеку, на которой ясно просматривается белый отпечаток моей ладони, и перевожу взгляд к его глазам. В них плещется неистовство и неприкрытая ярость.

— Чувствуешь себя лучше? — спрашивает он.

Вместо ответа я опять поднимаю свою руку, но на этот раз он готов и ловит ее на лету. Я кидаюсь к нему и кусаю жестко за шею. Он в бешенстве, и из его горла вырывается рык.

— Ты унаследовал все эти деньги, поэтому каждый относится к тебе, как к некоему Божеству, но ты просто трусишка, скрывающийся за фасадом превосходства, избалованный богатый ребенок, который делает все на свете, что говорит тебе сделать отец.

Он начинает смеяться, реально смеяться, и вдруг я ловлю себя на мысли, что никогда не видела его веселым, не видела, чтобы он, запрокинув голову, так смеялся и был настолько беззащитным.

— Интересно, кем бы ты был без денег пра-прадедушки? — с насмешкой спрашиваю я.

— Я бы все равно хотел оттрахать тебя до бесчувствия.

— Пошел ты, — кричу я и как будто внутрь меня вселяется обезумевший демон, начинаю пинать его ногами, сильно бить кулаком по его крепкому телу. Словно мешок картошки, он поднимает меня и перекидывает через плечо. На несколько секунд я замолкаю от шока, перевернувшись с ног на голову, то что я вишу вниз головой, и начинаю его опять колотить кулаками по спине, пока он несет меня в спальню.

— Ты не доверяешь никому, никого не любишь, ты просто уродливое, без эмоциональное бревно, — пронзительно кричу я.