Клятва, которую мы даем - Монти Джей (бесплатная регистрация книга .txt, .fb2) 📗
Никто не должен знать, кто вдохновил меня на эту работу. Большинство из этих картин, которые купил какой-то незнакомец, написаны из незаживающих, глубоких, болезненных уголков моей души.
Однако вселенная проницательна.
В последнее время она, кажется, постоянно напоминает мне, что есть один человек, который знает об этих уголках во мне. Слышал их. Стал свидетелем. Успокоил.
Мурашки разбегаются по рукам, когда знакомый голос отвечает на вопрос Хеди.
- Голос на холсте.
9. ПРЕДЛОЖЕНИЕ
Сайлас
Я пришел сюда не только по доброте душевной.
Когда я принял приглашение «Света», я знал, что Коралина – главный художник.
Я знал, что она будет здесь, и хотел ее увидеть.
После того, что случилось в «Вербене», и новостей о том, что Стивен вырвался на свободу, я хотел убедиться, что он не связался с ней. В этом не было никакого смысла, но я хотел убедиться, что с ней все в порядке.
Коралина Уиттакер – загадка для этого города.
Для меня.
Она – мираж, естественно возникающее оптическое явление, которое искривляет лучи света, создавая образ девушки, чье лицо знакомо, но на самом деле неизвестно.
Я восхищаюсь тем, во что она превратила себя. Как она превратила свою боль в ярость. Отбивалась от рук репортеров, которые задавали слишком много вопросов. Ожесточила свой взгляд, чтобы горожане перестали приближаться к ней на публике.
Она стала тем, кого боятся.
Я знаю, каково это.
Насколько проще быть устрашающим. Если люди боятся тебя, они не рискнут подойти близко.
По правде говоря, я не знаю Коралину.
Вообще не знаю.
Ни того, что заставляет ее смеяться, ни ее любимого цвета. Кем она хочет стать, когда вырастет, или есть ли у нее аллергия на моллюсков.
Вот что делает это... странным для меня. У меня есть связь с человеком, которого я почти не знаю.
Я не знаю ее так, как большинство, но я знаю ее так, как никто другой никогда не узнает.
Наши травмы – это родственные души, эмоциональные потрясения, которые разделяют два незнакомца на переплетении путей. Мы оба бежали, пытаясь забыть, и прошлое наказывает нас обоих за это.
«Свет», как организатор этого мероприятия, был для меня просто неким бонусом.
Хеди Тенор пришла в компанию моего отца, когда та только создавала организацию, и попросила нас стать соучредителями. По словам совета директоров, это был способ связать имя Хоторна с чем-то хорошим.
Я отказался.
Вместо этого я выписывал ей чек, когда им требовалось финансирование или пожертвование от имени Розмари. Я не хотел, чтобы эта организация, работа Хеди и ее боль стали инструментом маркетинга для «Хоторн Технолоджи».
Эти девочки заслуживают большего, чем просто жалость.
– Что ты видишь?
Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на нее, неподвижно стоящую рядом со мной. Между нашими плечами расстояние в несколько дюймов. Знает ли она, насколько это очевидно? Как она физически и эмоционально держит других на расстоянии?
Я прослеживаю взглядом изгиб ее изящного носика, ногтями цвета индиго она заправляет прядь белых волос за ухо.
И что же я вижу?
Девушку, которой так или иначе восхищается почти каждый мужчина в этой комнате.
Не только потому, что она художник, а потому что она обаятельна. Это не имеет ничего общего с ее красотой. Многие женщины красивы, но именно так она незаметно привлекает к себе внимание, не подозревая о том, какой эффект производит на окружающих. Это проявляется в ее походке, жестах при разговоре, осанке.
В ее глазах появляется отрешенный блеск, из-за которого губы вытягиваются в прямую линию. Это делает ее неприступной, как будто ты не хочешь тревожить мысли, которые витают у нее в голове.
И все же...
Ты, блядь, ничего не можешь с собой поделать. У тебя практически нет выбора, кроме как увидеть ее поближе.
Не помогает и то, что серебристое платье, в которое она одета, облегает каждый изгиб, струится ниже груди и обнажает левую ногу чуть ниже бедра, подчеркивая изящество ее убийственной фигуры.
Я поворачиваюсь обратно к картине, засовывая руки в карманы.
– Человек, который слишком много думает и слишком мало говорит, – произношу я, гадая, оказывает ли мой голос на нее такой же эффект в этой освещенной комнате, как и в тени безмолвного коридора.
– В рейтинге Forbes «30 до 30» не упомянули, что ты искусствовед, – краем глаза я наблюдаю за тем, как она скрещивает стройные руки на груди.
– Ты веришь всему, что читаешь обо мне?
– То немногое, что я читала, похоже, было ложью, – я не упускаю из виду, как она выделила слово «немногое», желая напомнить мне о том, как мало я волнуюее. – Говорят, ты неразговорчив. Однако, похоже, это не так.
– С тобой.
Мой ответ удивляет ее. Может быть, это из-за честности, а может быть, из-за ее недоверия. Это правда, что я мало разговариваю, ни с незнакомцами и не ради веселья, но мне нравится разговаривать с ней.
Мне нравится знать, что кто-то хочет слышать мой голос, и, хотя она отрицает это, она хочет быть этим кем-то. Я думаю, что Коралина Уиттакер думает обо мне чаще, чем ей хотелось бы, чтобы я знал. Что она испытывает ко мне любопытство из-за той ночи в «Вербене»? Когда мой голос был единственным, что удерживало ее от падения за грань?
Я почувствовал это.
Эту связь. Ту, которую я почувствовал, когда увидел, как она покидает поместье Синклеров. Ту, что я почувствовал, когда навещал ее в больнице. Тот тайный язык, который понимали только мы двое, когда она звонила мне. Та маленькая ниточка судьбы, которая не позволяла мне отвести от нее взгляд в том клубе.
Она вибрировала между нами, как секрет.
Ее убивает, что она не может взять в руки ножницы и разрезать ее.
Меня убивает то, что я хочу большего.
Я не должен желать большего ни от кого. Особенно от нее.
– Это должно заставить меня почувствовать себя особенной?
Я поворачиваю голову в ее сторону, и наши глаза впервые за сегодняшний вечер встречаются. В них нет ни капли застенчивости. Она выдерживает мой взгляд, одна темная бровь выгнута дугой, накрашенные темно-красные губы образуют линию, которая не подразумевает веселья.
Сурово красива, с очень небольшим оттенком мягкости на лице.
Ее каштановые волосы спадают за плечи, а белые пряди спереди заправлены за уши, чтобы продемонстрировать бриллианты, пронзающие мочки. Каждое ее движение кажется расчетливым, как будто она отточила искусство самосохранения в мире, который учил ее быть осторожной.
– Что-то вроде этого, – дразню я, не разрывая зрительного контакта.
Она хочет, чтобы люди воспринимали ее равнодушной.
Но она не может скрыть теплоту в своих глазах цвета каштана. Они не могут лгать. Несмотря на отстраненность, холодное безразличие, напоминающее окружающим о дистанции, которую она держит между собой и миром, в глубине скрывается более мягкое существо.
Невидимая крепость, которую она возвела вокруг себя, защищает ее от всех. В том числе и от себя самой, я полагаю.
– Ты выследил меня, чтобы поблагодарить? – выдыхает она, сверкнув глазами. – Или тебе нужны извинения за то, что я сбежала из «Вербены»? Дай мне знать, что я могу покончить с этим, и мы могли бы вернуться к тому, что никогда не знали о существовании друг друга.
Думаю, какая-то часть меня может быть садистом, раз мне это нравится. Зная, как меня не беспокоит ее язвительность, упрямство, которое делает ее злой. Я не враг Коралине, но я представляю угрозу.
Она знает, что на меня такое отношение не действует, и это доводит ее до бешенства.
Это мило.
– Почему я заставляю тебя чувствовать себя неуютно, Коралина?
Ее голова дергается, брови нахмурены, как будто я ее ударил.
– Это не так, – твердо говорит она, высоко подняв подбородок.
