Возвращение к жизни - Куксон Кэтрин (версия книг .TXT, .FB2) 📗

Оставив без ответа мою шутку, проницательная леди смекнула, что со мной что-то произошло.

— Ты бледна и выглядишь усталой. Наверное, ты совсем не спала? Тебе не холодно? Ты вся дрожишь.

— Немного замерзла. С удовольствием выпила бы чая.

— Он давно готов.

Через несколько минут, у камина, в котором весело плясали язычки пламени, мы уже сидели рядом, наслаждаясь божественным напитком.

— Сегодня начинаю писать книгу. Я уже придумала название. Она будет называться «Закованный в панцирь», — порадовала я свою любимую тетушку приятной новостью.

Глава 6

Моя новая книга оказывала на меня особое влияние. Хотя я несколько видоизменила персонажей и облик поместья Лаутербек, глубинная суть жизни его обитателей проступала в каждой написанной строчке. Но больше всего меня тревожило другое. Я поняла: мне придется в состав действующих лиц романа ввести и себя. Против воли я оказалась втянутой в водоворот драматических событий. С героями предыдущих книг меня связывало многое, но я играла в них роль чувствительной, болезненной и беззащитной героини.

Однако с первых же страниц нового романа возникал образ самовлюбленной и эгоцентричной особы, производившей не лучшее впечатление.

Мой автопортрет мне не нравился. Но я не могла ни заменить, ни убрать эту героиню из сюжета книги, так как она органично вписывалась в драму семьи Маквеев. Я понимала, что судьбы главных персонажей должны были мою героиню заставить меньше думать о себе. Однако, следуя законам творчества, пришлось «обогатить» ее характер некоторыми несвойственными мне самой чертами. Такое «насилие» над прототипом происходит часто, когда герои книги начинают жить по своим законам, диктуя поведение автору. Я хотела сделать свою героиню сердечной и отзывчивой, какой ощущала себя. Она мне виделась чутким человеком, к которому со своими бедами обращаются люди, и, несмотря на свою молодость, походила душевной красотой на тетю Мэгги. Мне хотелось, чтобы моей героине было присуще чувство сострадания и жертвенности. Но в моем благородном замысле не хватало каких-то важных психологических звеньев.

Однажды, в минуту отчаяния, я вбежала к тете Мэгги с покаянием. Возможно, причина всех несчастии скрывалась во мне: отец и мать меня бросили, Ян оказался двоеженцем. Я никогда не забуду его обличения: «Вспомни хорошенько, я ведь никогда тебе не предлагал выйти за меня замуж. Ты сама сделала мне предложение».

Утешая меня, тетя Мэгги сказала исцеляющие слова: «Это не твоя вина. Ты добрая и славная девушка с горячим любящим сердцем. Те, кто не может разглядеть этого за твоей сдержанностью, Господом лишены способности глубоко чувствовать». Тетя Мэгги, словно опытный психолог, назвала мои истинные, лучшие черты. Теперь же я хотела, чтобы эти свойства характера проявились и в судьбе моей героини, но они ни в какую не оживали под моим пером.

Меня так захватил роман, что в последующие недели я видела Дэви Маквея всего дважды, да и то издалека. В хорошую погоду тетя Мэгги совершала свой ежедневный «молочный» поход в дом за холмом и по возвращении высказывалась не очень лестно о Флоре Клеверли.

В одно из таких «молочных» посещений до Маквеев тетушка, вернувшись в коттедж, разразилась гневной тирадой.

— Эта наглая особа все больше и больше распускается. Уверена, в семье назревает бунт. Правда, следует отдать должное ее пчелиному трудолюбию: она всех обстирывает, у нее на лужайке натянуто восемь веревок, и они до отказа заполнены бельем. Чтобы одолеть такую прорву работы, надо вставать ни свет ни заря. Когда я пришла, была только половина одиннадцатого, а она уже вовсю колотилась на кухне у плиты.

— Должно быть, не так уж Флора преувеличивает, утверждая, что многочисленному семейству пришлось бы без нее туго, — великодушно заметила я. А потом рассказала тете Мэгги о нечаянно подслушанной перепалке между Флорой Клеверли и Дэви Маквеем…

Прошло несколько дней. Я сидела утром за рукописью, когда в гостиную вошла тетя Мэгги, взволнованно прошептав:

— Он принес дрова сам. Может, пригласить его на чашечку кофе?

Моим первым импульсивным побуждением было решительное: «нет». Но, подумав, я трусливо возложила ответственность за приглашение на тетю Мэгги.

— Вам и вправду хочется его пригласить?

— Вообще-то мне безразлично. Хотя, возможно, и хочется. Например, для того, чтобы доказать насмешнику: я не всю свою жизнь провела при дворе королевы Виктории! — Леди овладело азартное настроение.

Тетя Мэгги выглядела сейчас поразительно молодо. Улыбаясь, она вернулась на кухню. Я использовала обеденный стол в качестве письменного, и едва я успела подняться, как в комнату вошел Дэви Маквей. Я не ожидала его так быстро увидеть: можно было подумать, что он стоял за дверью. Потом раздался звонкий голос тети Мэгги, возвещавший, что она скоро принесет кофе.

— Я вам не помешаю? — спросил Маквей.

— Нет. Нисколько. — Я сгребла в кучу исписанные листы. — С удовольствием прервусь. Милости просим.

Он приблизился к разожженному камину. На этот раз Маквей вел себя иначе, чем в тот первый вечер, когда он по-хозяйски вторгся в гостиную через парадный вход. Было заметно, что он несколько смущен, если не сказать — застенчив.

— Вы пишете новую книгу? — Он застыл на ковре перед камином, ожидая, пока я сяду.

— Да, пытаюсь. Творческий процесс требует повседневного труда. Я, словно музыкант, должна постоянно тренироваться.

— Думаю, что это правило относится и к любому настоящему делу, не говоря о призвании. — Он опустился в большое кожаное кресло с высокой спинкой, и, хотя оно было частью гарнитура, я сразу поняла — это было «его кресло».

— Вам нравится в Лаутербеке? — неожиданно спросил Маквей.

— Да, очень.

— И не кажется, что в поместье слишком пустынно?

— Ничуть. Я… мы любим уединение.

— Вы не возражаете, если я закурю? — Сделав несколько глубоких затяжек, он сказал о причине своего визита: — Я хотел поговорить о Франни. Вы, наверное, удивлены, что после моей просьбы разрешить девушке иногда отдохнуть на чердаке она так ни разу и не появилась?

— Мы не раз об этом думали. Надеюсь, с ней все в порядке?

— Боюсь, что нет. Последнее время она почти не бывает около большого дома. Я вчера ходил к ее бабушке: она сказала, что у Франни обычная хандра. Я взял со старухи честное слово, что она сегодня же утром отведет ее к врачу. Бабушка Франни косная и недалекая особа. Не спорю, такой ее сделала жизнь, но девочке от этого не легче.

Я ничего не ответила: мрачный диагноз злобной Флоры Клеверли всплыл в моей памяти.

Какое-то время мы сидели молча. Нарушил тишину Маквей.

— Надвигаются холода, — сказал он. — Вы не представляете, как угнетает непогода: ранние сумерки, затяжные дожди.

— Я не боюсь холодов.

— Не думаю, что вы хорошо знакомы с капризами погоды в графстве Камберленд. Уже в начале декабря бывают дни, когда дорога, соединяющая коттедж с домом, — сплошной каток. Впрочем, вы к тому времени уже уедете. — В голосе Маквея послышалась грусть.

— По всей видимости, да.

Он внезапно поднялся и посмотрел через окно на озеро.

— Я давно хотел извиниться перед вами за тот свадебный день. Не за дорожный конфликт, нет. Происшедшее на шоссе еще как-то можно объяснить, по крайней мере, с точки зрения шоферской этики. Я говорю о другом: о вечере, когда здесь появилась эта буйная компания и Алекс Брэдли… — сделав паузу, он признался: — Все дело в том, что я был так же пьян, как и все остальные, а в этом состоянии меня толкает бес сочинять банальнейшие стихи. Если выпью, я могу подобрать рифму к любой строчке, но стоит мне попытаться сочинить хоть что-нибудь, когда трезв, я наталкиваюсь словно на какую-то непреодолимую преграду: ничего путного не получается.

Я понимала, как ему неприятно вспоминать о драке на берегу озера, и постаралась окончить этот разговор.

— Не стоит больше извиняться. Я уже давно забыла о том вечере. Расскажите мне лучше о своих стихах.