Нарисуй мне дождь (СИ) - Гавура Виктор (серии книг читать бесплатно .txt) 📗
— Многие хотели пройти под радугой, только никому это не удалось. Но увидев в небе радугу, каждый раз находится тот, кто устремляется за горизонт в надежде пройти под ее семью цветами. Впрочем, это не важно. Можно жить и без радуги… Главное, мир в себе и свобода от дураков, — помолчав, он покачал головой и сам себе возразил. — В одночасье найдутся те, кои непременно возразят мне, что нельзя жить среди рабов и оставаться свободным, а посему, свобода возможна лишь вдали от людей.
Похоже, он постоянно вел дискуссию сам с собой и наше присутствие ему ничуть не мешало. Но видно было и то, что он крайне истощен этим непрестанным спором. Эта борьба, с завладевшими его сознанием мыслями, истощила его, привела к бессилию и апатии. Рой ненасытных мыслей питался его живой жизнью и брал над ним верх.
— На земле свободы нет и быть не может. Настоящая свобода, это свобода духа, — продолжил Леонид тусклым голосом, просто констатируя факт.
Я взглянул на Ли. В ответ она, сохраняя невозмутимое достоинство, медленно опустила и подняла тяжелые веки, едва не прыснув при этом. Я успел быстро отвести взгляд, чтобы не расхохотаться вместе с ней.
— Засим, экстраполируя эту парадигму применительно к нашему тюремному режиму, в известной степени, я бы сказал, отчасти, не лишена основания точка зрения Джакомо Казановы. В беседе с Вольтером он сказал, что для того, чтобы быть свободным, достаточно чувствовать себя свободным. Немалая толика сиих суждений предусматривает тонкость понимания их сути. Людям, лишенным фантазии, оные недоступны.
Ли возвела очи к небу и покачала головой. Леонид этого не заметил или не хотел замечать, он снова глубоко затянулся и медленно выдохнул, выпустив дым из ноздрей. При этом он весь преобразился, словно ожил так, что можно было подумать, что до этого вместо него с нами говорил совсем другой, совершенно расслабленный человек. Глаза его заблестели нездоровым блеском, и он с новым воодушевлением продолжил свою полемику.
— Однако ж многие всенепременно упрекнут меня в том, что проще сказать, нежели сделать, проще казаться, чем быть, дабы то, что ты так велеречиво продекларировал, стало нормой твоей жизни. Попробуй, ощути себя свободным, если все вознамерились тебя закрепостить! Они никому не позволят быть свободным, но им мало завладеть и распоряжаться твоим телом, им подавай еще и душу. Весь народ они низвели до состояния бессловесного стада. Но, кто поставит всему этому диагноз? Этот диагноз под стать обвинению, обвинению времени, в котором мы живем. Разве я могу взяться за такой труд? И кто возьмется?
Я слушал его, стараясь не пропустить ни одного слова, чтоб не оборвать ту тонкую нить понимания, что протянулась между нами. Тем временем Ли всеми подручными средствами боролась со скукой, она достала зеркальце, осмотрела себя и подкрасила губы. Увлеченный своими мыслями, Леонид не замечал, что она порядком скучает.
— Ле́он, ты почему не подстригаешь ногти? Смотри, какие пазури31 отрастил, — с укором спросила Ли.
— Люди древнего благочестия староверы-раскольники не стригли ногтей, — с увлечением стал объяснять ей Леонид, — Они веровали, что рай находится на высокой горе и после смерти надо будет на нея вскарабкиваться, тут-то и пригодятся ногти.
— Так ты еще и раскольник?! — вскричала Ли, не сдержав душивший ее смех.
— Увы, к моему великому сожалению, мне не дано познать сию благодать, я так и не сподобился стать приверженцем ни одного из существующих учений. Как это ни прискорбно, но я не исповедую ни одну из религий. О, если бы я мог, хоть во что-нибудь верить… Просто, я не могу привыкнуть к докучной нормальности людей. Я не подчиняюсь законам соответствий, существую вне времени и пространства, но вот эти ногти… Они всем поперек. А кому, какое дело, какие у меня ногти или во что я одет? Так нет же, даже вас это задирает… А вот мне самому ни до кого нет дела, мне самому ничего не надо, я счастлив и сыт богатством своего духа. Я живу и одеваюсь так, как мне это нравится, поскольку я не являюсь гражданином этого государства и никакого другого, тоже. Я сам себе страна! Да, ежели хотите знать, я — космополит, именно так я себя идентифицирую. В исконном значении этого понятия лежит определение: «гражданин мира». Правда, теперь смысл этого слова исказили, теперь из него смастерили позорный ярлык. А ведь фактически, космополит смотрит на всю нашу Землю с высоты небес. Для космополита планета Земля, это его голубой шар, который он любит ничуть не меньше страны, где ему суждено было родиться. Где он имел несчастье родиться… Как же мне надоел этот постоянный надзор и придирки всех этих инквизиторов, — и он вздохнул от глубины души. — Мне стало больно жить, я так устал и так хочу покоя…
Тихо, почти шепотом вымолвил он, посмотрев Ли в глаза долгим, ищущим, полным страдания взглядом. Мне подумалось, что он слишком глубоко вошел в ту роль, которую себе придумал, и, принимая во внимание его склад характера, это не к добру.
— Так ложись в гроб и помирай! — неожиданно вспылила Ли, — А мы с Андрюхой потанцуем на твоих поминках! «Семь сорок» с нас, за твой упокой! Хватит ныть, противно слушать. Возьми себя в руки и состриги свои ногти. Еще раз их у тебя увижу, подстригу сама. Тогда уж не обессудь, за одно получишь от меня пару хороших плюх, чтоб не распускал нюни. Андрюшенька, нам пора, уходим!
— Если б вы знали то, что знаю я, вы бы мало смеялись и много плакали, говорил Магомет. То же самое могу сказать и я… — грустно улыбнулся нам на прощание Леонид.
Печать меланхолии и не только ее, а чего-то еще, чего-то невыносимо трагического лежала на его челе.
— Странный у тебя знакомый, — не удержался я.
Мне подумалось, что он находится в плену у своих фантазий и они сильнее его самого. И, что ему от них не вырваться.
— Странный, не то слово. Он двинутый, это без вопросов. Он и сам знает, что он странный, странный даже для себя самого, но его странности никому не вредят. Эх, знал бы ты, какой это классный парень! Хоть он тебе и не показался, просто сейчас у него депрессия. Второго такого друга у меня нет и не будет. На все ради меня готов, скажу ему: «Прыгни с телевышки», взберется и прыгнет. Не потому что дурак, а потому, что не задумываясь, умрет за того, кого любит. Ты представить себе не можешь, какой он добрый. Многие этим пользуются, сколько раз его обманывали, выманивали последнее, оставляли без копейки. Поэтому он и сторонится людей, а злым не стал, верит всем, как верил и раньше.
Ли рассказала, что кличку Социопат Леня вынес из психиатрической больницы, куда его поместили на обследование по направлению районного военкомата. Безропотно пролежав неделю в окружении психически больных, он начал рваться на волю, в родные пампасы. Этого только и дожидались местные психиатры, всем своим «конвульсиумом» во главе с главным врачом Польской они навалились на него и принялись держать. Цель у них была одна, свести Леню с ума и этим доказать свою полезность для нужд Советской армии, чтобы другим неповадно было уклоняться от воинской повинностью.
Леня требовал, чтобы ему дали свободу и в знак протеста, объявил голодовку, а психиатры за это провели ему курс серотерапии по полной схеме. Сначала они несколько дней делали ему «вертолет» — вводили не подогретый сульфозин в четыре точки: в две ягодицы и под две лопатки. Почему, именно туда, и не подогретый? А чтобы было больнее. После инъекций сульфозина температура повышается до сорока и выше, малейшее движение сопровождается нестерпимой болью. Неделями после этого сохраняется ощущение, словно под кожу загнали толченое стекло, при каждом движении острая боль режет мышцы. Никакого лечебного действия сульфозин не оказывает, его используют в психиатрических больницах, как химическую плетку для непокорных.
Санитары сами не били, рассказывал Леня, для этого у них имелись держиморды из воров, которые отбывали в дурдоме свой срок, симулируя психические заболевания. Их там специально держат для поддержания внутреннего режима. Стоило кому-то из санитаров крикнуть: «Фас!» Как воры набрасывались на любого, санитары только отгоняли сбегавшихся на зрелище больных.
