На мели - Вильямс Чарльз (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Мы часто ругались, и Патрик начал проваливаться по всем предметам. — Рей на минуту замолчала, затем грустно махнула рукой и продолжала:
— Мы расстались. Я вернулась в Техас и летом 1946-го получила развод. Больше я его не видела, даже ничего не слышала, до того самого вечера четыре месяца назад, когда прилетела в Майами договориться о продаже яхты. Айве сел на самолет в Новом Орлеане, его место оказалось рядом с моим. В ранней юности обиды воспринимаются очень остро, но хранить неприязнь на протяжении тринадцати лет невозможно, так что, оправившись от шока, мы обрадовались друг другу, как двое старых друзей, и весь путь от Тампы проболтали. Я рассказала, зачем еду в Майами, причем не удержалась и гордо сообщила, что еду распорядиться яхтой своего покойного мужа. Конечно, это немного по-детски для тридцатипятилетней женщины, но мне почему-то хотелось произвести на него впечатление, наверное, потому, что сам Патрик выглядел чрезвычайно преуспевающим.
Кажется, именно тогда он решил, что я — богатая вдовушка.
Айве, в свою очередь, рассказал о себе. Он, дескать, получил степень доктора медицины в калифорнийском институте и много оперирует в больницах Сан-Франциско, специализируясь в грудной и сердечной хирургии. Кроме того, читает лекции в медицинских колледжах по операционной технике, поэтому часто разъезжает по стране. Вместе с каким-то ученым из Калифорнийского технологического института разработал новый тип аппарата типа сердце-легкие, который используют при операциях, когда надо отключить сердечную деятельность. Конечно, я не разбиралась в медицине, но звучало все это очень впечатляюще. Патрик рассказал, что демонстрирует аппарат на некоторых операциях, которые проводятся в медицинских институтах Только что он был в Тулине, а сейчас летит в Майами. Айве чуть не прыгал от радости, когда узнал, что я живу в Хьюстоне, потому что он как раз собирался на следующей неделе в Гэлвстон, в Техасский медицинский институт.
Вы его встречали и знаете, каков он из себя. Красавец с бездной шарма и обаяния. Если честно, то мне льстило оказываемое им внимание. Патрик приглашал меня на обед и танцы оба вечера, пока я была в Майами, и даже взял напрокат автомобиль, чтобы отвезти в Ки-Уэст посмотреть на “Дракона”. Мы целый вечер провели на борту. Айве дал советы насчет цены и сказал, что у него самого есть тридцатипятифутовая штучка в гавани Сан-Франциско. Я знала, что в детстве он плавал на небольших яхтах. Патрик устроил старику Танго разнос за то, что тот не содержит каюты и палубу в чистоте, они даже поругались. Наверно, именно поэтому Айве уверял, что сторож его вспомнит при встрече.
Чтобы сделать эту длинную малоприятную для меня историю покороче, могу только сказать, что приблизительно через неделю после моего возвращения домой он появился в Хьюстоне. Днем Патрик был занят в Гэлвстоне, но каждый вечер куда-нибудь меня приглашал и поведал о своей личной жизни, он, мол, одинок и несчастлив. Женился во второй раз, но неудачно, и снова развелся. Конечно, к тому времени миф о богатой вдове развеялся, но, и это злит меня больше всего, этот тип точно оценил, на сколько сможет меня выставить. Семь с половиной тысяч долларов — как раз то, что надо. Большую сумму я не могла бы себе позволить, а за меньшую ему мараться не захотелось. Наверное, он все дни проводил, прикидывая как профессиональный оценщик имущества, чем я владею.
Особо напрягаться, чтобы меня обдурить, ему не пришлось. Патрик стал плакаться, что он на базе Калифорнийского технологического института организовал маленькую фирму по производству приблизительно сотни машин сердце-легкие, которые уже были заказаны больницами по всей стране, но в этот момент один из пяти держателей акций отпал, а поскольку фирма наверняка заработала бы большие деньги, то важно было не допустить перехода контроля за делами в руки нечистоплотных бизнесменов, которые, ничего не понимая, могут продешевить. И вот, чтобы акции оказались в руках кого-то симпатизирующего делу и понимающего ситуацию, а также во имя наших прежних отношений... Сами понимаете. Я дала ему чек на семь с половиной тысяч долларов. Когда два дня о нем не было ни слуху ни духу, я позвонила декану медицинского института, и оказалось, естественно, что никакого Айвса Патрика никто не знает. Пришлось нанять частного детектива, чтобы выяснить, была ли в его словах хоть крупица истины. Не было. Его разыскивали в нескольких городах побережья и на Среднем Западе за представление поддельных чеков, причем Айве всегда выдавал себя за врача. Только при мне, впервые за многие годы, он назвался своим настоящим именем. Когда же полиция Майами сообщила мне о найденных в ялике часах, я вдруг почувствовала, что это должен быть Патрик.
Ингрем понимающе кивнул:
— Решили, что, поймав его, вернете хотя бы часть своих денег?
— Нет, за четыре месяца, что минули с тех пор, Патрик при его образе жизни уже все спустил бы. Мне просто хотелось получить назад яхту, чтобы хоть чем-то компенсировать убытки. Меня ударили по самому уязвимому месту — по самолюбию, и это было обиднее всего. Вот я и сорвала злость на вас в тот первый вечер, не поверила, когда вы сказали, что поможете мне найти яхту без всякого вознаграждения. Решила, что у вас тоже есть какая-то задняя мысль. Видите, как я прекрасно разбираюсь в людях.
— Ну, не стоит так уж корить себя за то, что вы поверили Айвсу, — утешил ее Ингрем. — В конце концов, он же не был мошенником, когда вы его знали.
— Я имела в виду, что неверно судила о вас.
— Кажется, этой ночью было какое-то поветрие. Я ведь тоже дал маху. Я был твердо убежден, что вы мне никогда не понравитесь, так что можно считать, что по части ошибок я вас переплюнул.
В сгущающейся темноте лицо Рей казалось бледным пятном. Послышалось тихое:
— Спасибо, шкипер.
И тут до капитана дошло, что уже минут двадцать от Моррисона не доносится ни единого выстрела. “Растяпа, — выругался он про себя, — так ведь и убить могут”.
— Хватит болтовни, — сказал он. — Моррисон может двумя способами пробраться на яхту — по ватерштагу под бушпритом и по якорному тросу. Но в любом случае ему не удастся сделать это бесшумно, так что мы его услышим, если будем бдительны. Я сейчас начну работать на корме, а вы идите на нос. Ложитесь вдоль рубки по левому борту и слушайте, если что услышите, то свистните.
— Будет сделано. — И она исчезла в окружающей тьме.
Ингрем какое-то время сидел, прислушиваясь к тишине, нарушаемой лишь поскрипыванием яхты, кренящейся по мере того, как убывал отлив. Потом встал, снял тент, скатал его и положил на крышу рубки, чтобы не мешал, затем освободил гик от поддерживающих дуг. Грот крепился сверху одним фалом. Он отцепил этот фал от грота, привязал к нему кусок линя, потянул за фал у основания мачты вниз до фиксации фала. Закрепив новый нейлоновый линь за коуш фала, опять потянул вниз второй конец, прошел к корме и зацепил линь за конец гика. Кроме того, капитан привязал два куска легкого линя к концу гика, чтобы использовать их как оттяжки, так как основной шкот ему был нужен для подъема ящиков с боеприпасами. Нижний конец шкота он освободил.
Подняв гик топенантом <Топенант — снасть, прикрепленная к концу гика> так, чтобы он освободился от поддерживающих дуг, Ингрем закрепил его и стал натягивать фал до тех пор, пока напряжение обоих тросов не стало одинаковым — насколько он мог судить в темноте по ощущениям. Это было важно, поскольку если один из тросов возьмет весь вес на себя, то может разорваться. В этом случае второй тоже разорвется. Он повернул гик к борту, чтобы отодвинуть его от поддерживающих дуг, и закрепил с помощью оттяжек. Потом остановился, положив руку на таль, держащую якорный канат, и прислушался. Ни звука, и никакой вибрации в канате.
— Вы в порядке? — тихо спросил он.
— Вполне, шкипер, — послышался немедленный ответ.
Самое плохое, что невозможно было представить, какие планы строит Моррисон во тьме. Этот человек смертельно опасен, пока жив и находится поблизости. Если же им удастся увести яхту, великан непременно попытается убить их, так же безжалостно, как он убил Руиса за попытку бегства. Доказательством тому могли служить свистящие над головой капитана пули, когда он тащил стоп-анкер. Если Моррисон не сможет вырваться отсюда сам, он не позволит сделать это никому.
