Гувернантка для губернатора, или История Светы Черновой, родившейся под знаком Скорпиона - Ларина Елена
– Да, они были казаками, – слегка растерявшись, выдал Поливанов. – Высланы в Сибирь на поселение. Вернулись на Ставрополье уже потом…
– Отлично! Все, как я вижу! Лесоповал, обледенелые стволы, мужчина и женщина идут через занесенный снегом лес, держась за двуручную пилу. Сзади, по пояс в снегу за ними пробирается маленький мальчик с узелком в руке… – у Аполлона Селезнева появилась на губах уже узнаваемая мной плотоядная улыбка. – Вы не узнаете его, Михаил Павлович?
– Кого? Мальца этого? Откуда мне его знать? – недоуменно пожал плечами Поливанов и покосился почему-то на супругу.
– Присмотритесь! Он очень похож на вас… Да это же вы, Михаил Павлович! Вы в детстве! На поселении!
– Ну, вообще-то… – хотел возразить Поливанов, но Селезнев с неожиданной прытью перебил:
– Не спорьте! Я так вижу! Я поведу читателя по этой тропинке в снегу через года, через пункты биографии моего героя. Политехнический институт, строительный трест, исключение из партии…
– Да! Выгнали из партии «за мелкобуржуазные тенденции»! За дачу с камином и верандой! – воскликнул Поливанов. – Посмотри-ка, Аполлон! Это уже не «мелкобуржуазные тенденции»! Это крупная буржуазия! Это крупный капитал! Сравни, писатель! Жопа и палец!
Усадьба Поливанова лежала перед нами во всей своей необъятности и помпезности. На территории не хватало только собственного пика Капитализма, с вершины которого к хозяину спускался бы горный орел, получал из его рук какую-нибудь подачку и, взмахнув крыльями, занимал место на семейном гербе Поливановых.
– Все это создано моими руками, – сказал Михаил Павлович, обводя просторы родины, заключенные в каменный забор, задумчивым взглядом. – Велика и богата Россия, надо только уметь эти богатства взять. Откуда у них деньги? Как откуда?! Вот они, деньги! Под ногами, в траве!
Все, не исключая и писателя Селезнева, машинально посмотрели себе под ноги.
– Если бы ты знал, Аполлон, из какого сора рождаются капиталы, не ведая стыда?! Надо только наклониться, подобрать… И не вляпаться в дерьмо! Ха-ха-ха!
– Света, этот листик как называется? – раздался снизу Дианкин голосок.
– Лопух! – сказала я подчеркнуто громко.
Писателю Селезневу отвели под келью летописца огромную комнату на первом этаже, чтобы ему быть ближе к земле и не утруждать себя спусками и подъемами даже при помощи лифта. Около часа рабочие впихивали в окна и двери его любимый дубовый стол, за которым классик когда-то написал свои первые, ставшие уже знаменитыми строчки: «Анюта любила огород. Тот самый огород. Огород, который возделывала сама. Тот огород, который полола изящными пальчиками. Пальчиками своими. Этими пальчиками, которые так любил Левочка Синичкин… »
Гордый стол классика решительно отказывался входить в чуждые ему апартаменты. Он словно говорил: «Мне ли, фундаменту селезневского творчества, подстраиваться под чужие бесталанные углы! Поставьте меня в чистом поле! Постройте вокруг меня настоящий дом творчества… Ну ты, дубина, куда пихаешь! Угол обдерешь! А этот угол знаменитый, можно сказать, легендарный. Когда наш любимый гений дописывал второй том тетралогии, так об него задом шарнулся, что синяк только после сдачи третьего тома в печать и сошел… Полегче, косорукий! Не холодильник прешь!»
И только когда вмешался смекалистый ум нашего богача-самородка Поливанова, проще говоря, когда он прибавил еще денег, стол со скрипом столешницы и стонами грузчиков вполз, наконец, под своды особняка.
Теперь в столовой третьего этажа нас заметно прибавилось. На одного человека, но все равно было заметно. Лифт, поднимавший с кухни изысканнейшие блюда и закуски, в обед следующего дня работал на всю катушку, а после ужина и вовсе сломался. Управляющий Бронислав Романович давно не выглядел таким запыхавшимся.
Так начиналась работа над документальной эпопеей «Милионное состояние души».
Позднее я приобрела в книжном киоске этот фундаментальный труд в суперобложке со множеством цветных фотографий. На одной из них можно увидеть расположившуюся на диване семью Поливановых. В кадр попала изящная ножка сидящей справа неизвестной женщины. Чтобы не искушать будущих историков, признаюсь, что это – моя нога. А вот и отрывок из бессмертного шедевра:
«…Он шел, не разбирая дороги, через распаханные и унавоженные колхозные поля. Он шел, чувствуя свою близость к земле, потому что был в домашних тапочках. Он больше не был начальником ПТК-5 Верхнебарыбинского УРСа! Того самого ПТК того самого УРСа, из строительных материалов которого был построен его собственный дом! Где кончалось имущество его конторы и где начиналось его собственное, уже трудно было понять, так сроднился Михаил со своей работой. И вот теперь они резанули по живому, лишили его любимой работы, любимых строительных материалов и любимого трехэтажного дома. Мало того, в левом нагрудном кармане была непривычная пустота. Заветная красная картонка, о которую билось его неспокойное сердце, тоже осталась на столе общего собрания коммунистов.
А ведь говорил когда-то майор Другорядко, преподаватель с военной кафедры Моршанского политехнического института, на учебных стрельбах: «Попасть в мишень – дело десятое, вы лучше попадите в обойму!» И вот теперь его выкинули из обоймы. Мол, не высовывайся! Не проявляй инициативы! Не выходи за рамки! Михаил вспомнил миф об Икаре, которому кричали, чтобы не поднимался на крыльях высоко к солнцу. А Икар поднялся! Завоняло паленым пером! Тебе что? Больше всех надо? Построй себе двухэтажный дом, как у всех начальников ПТК, что тебе, мало? Нет, ему надо было три этажа и еще башенку! И турнули Икара…
Неожиданно он почувствовал острую боль в ноге. Пуля! Пуля, оставшаяся в земле со времен Великой Отечественной войны! Михаил сел и осмотрел простреленную болью ногу. Раны не было видно, но стопа раздувалась на глазах, становясь похожей на огромный неподшитый валенок. Маленькая пчелка, на которую он случайно наступил, ужалила его в пятку, как знаменитого древнегреческого героя.
С детства Михаил страдал аллергией на пчелопродукты, с детства ненавидел он этих жужжащих тружеников, одного маленького микроскопического жала которых было достаточно, чтобы он превратился в надувного резинового человека. Много позднее, когда Михаил станет одним из самых богатых людей России, эти резиновые люди будут повсеместно продаваться в секс-шопах… »
Тогда еще я не предполагала, какая знаменитая книга будет написана на моих глазах между завтраками, обедами и ужинами, и будет написана буквально за несколько дней. Но сам Поливанов уже через пару дней сказал мне благодарно:
– Молодец, Светланка! Какую птицу мне порекомендовала! Жар-птицу! Высокого полета! Ну и гусь, это тебе не какой-нибудь гадкий утенок! Сразу видно, большой талант! Как он работал! Сел утром за стол, что-то настучал, в интернет вышел, от кого-то почту получил. Глядь, а книга почти готова!..
– Папа, – послышался рядом Дианкин голосок с ярко выраженной назидательной интонацией. – Сколько раз тебе мама говорила: не надо говорить в присутствии детей плохие слова!
Любовь и кровь
– Если бы у него были такие мозги, как у меня фигура…
Эта фраза Поливановой о собственном муже обошла впоследствии все газетные полосы, но мало кто знает, что она аппелировала к одной скромной персоне – гувернантке ее дочери Светлане Черновой.
– Если бы у него были такие мозги, как у меня фигура, он бы предложил тебе более солидное место в его бизнесе, не говоря уже о привлечении тебя в избирательный штаб, – говорила мне Поливанова, в который раз безуспешно пытаясь склонить меня к лесбийскому сексу.
Мой отказ был настолько резким и неожиданным для Людмилы, что она решила взять паузу, чтобы просчитать непонятную ей ситуацию. Эту паузу она заполняла болтовней.
Я сидела в кресле, запрокинув голову в зеркальный потолок, обрамленный позолоченной лепниной. Поливанова восседала напротив на своей необъятной кровати.
