Черно-белый танец - Литвиновы Анна и Сергей (читать книги без регистрации полные .TXT) 📗
Но больше всего ее расстроило, что Сенька до сих пор где-то шляется: два часа ночи, а окна темные. Или бессовестно дрыхнет, не дождался? «Придушу, коли так…» – решила Настя.
Но Сени дома не оказалось.
«Бухают, небось, в типографии. Переверстывают полосы – и бухают. Газетчики хреновы…»
Дабы развеять одиночество и тоску, Настя повключала по всей квартире свет: ну и пусть нагорает, надоело ей каждую копейку высчитывать. Врубила любимых «Битлов» – увы, вполголоса. Соседи церемониться не будут, мигом в батарею застучат.
Она достала из холодильника полбутылочки «Апсны Абукет» – остатки Сенькиного подарка на Восьмое марта. Хорошее вино, дефицитное – где он его только достал? Сделала глоток, попыталась, как когда-то учил Женя, насладиться «букетом» – или «абукетом»?… И скривилась: ничего в нее сегодня не лезет, ни коктейль, ни виски, ни благородное вино. Что это с ней? Есть хочется, а запивать не хочется. Настя досадливо вернула бутылку в холодильник и достала трехлитровую банку с маринованными помидорами. Помидоры, конечно, ужасные – зато стоят копейки и аппетит хорошо перебивают.
Сна – ни в одном глазу. Да и не хочется ложиться без Сеньки… Интересно, где его носит?
Настя вдруг подумала о Милке Стрижовой. Своей, так сказать, верной подруге.
Милка оказалась единственной, кто одобрил Настино решение уйти из семьи. Уйти к Сене. По крайней мере, она неоднократно об этом заявляла. И неоднократно заваливалась в гости (пижонки-однокурсницы – те ни разу не добрались в «деревню, глушь, Измайлово»).
Милка сидела у них часами. Пила бесконечный кофе, болтала, совала нос во все их дела…
Сенька, кажется, не возражал. Он охотно беседовал с Милкой и даже, к ярости Насти, вворачивал довольно смелые комплименты в ее адрес (что только нашел в этой тощей дылде!)
«Да нет, – успокаивала себя Настя. – Глупости это все. Он Милку просто морально поддерживает. Потому как у той – старый, седой, противный муж, вечно в командировках».
А на душе все равно кошки скребут: «Вдруг Сенька – не в типографии, а у коварной Милены? Продолжает, так сказать, свои утешения? Или у нее утешения ищет – на меня жалуется? За то, что я из семейного бюджета выбиваюсь?»
Настя еле удержалась от того, чтобы набрать подругин номер. Но искушение подавила…
От нечего делать она прошлась по квартире… И заметила: что-то здесь сегодня не так. Что-то неуловимо изменилось. Вроде и вещи все на своих местах, и запахов незнакомых нет – а есть ощущение, что кто-то наведывался. «Соседка, что ли, причапывала? Или Сенька днем забегал?»
Ну, насчет Сеньки – она установит в два счета.
Настя прошла в прихожую. Проверила, где Сенькины тапки. Сеня – раздолбай, вечно расшвыривает обувь по всей прихожей. А Настя с ним ругается. Ну а если нарушитель уже сбежал – аккуратно ставит его тапки на полку.
Да, тапки стоят на том самом месте, что и утром. Значит, Сеня сегодня не заходил. Может и правда – соседка объявлялась? Настя не поленилась: взяла настольную лампу с длинным шнуром, подошла к двери соседкиной комнаты. Коридор Настя не так давно вымыла – а нишу перед соседской дверью не трогала: чужая территория.
Она осветила придверный пятачок, убедилась: слой пыли (месячный, как минимум!) не нарушен.
Настя вернулась в кухню. Нет, что-то определенно не то.
Присела на табуретку, попыталась вспомнить, как выглядела квартира сегодня в пол-одиннадцатого утра, когда Настя выбегала из нее, спеша к третьей паре. Две немытых чашки в раковине, и хлеб на столе… И Сенькин свитер валялся на табуретке – Настя специально не убрала его, дабы по возвращении повоспитывать нерадивого друга на наглядном примере.
А это еще что такое?
У табуретки она разглядела кучку песка: явно, с уличной обуви насыпался. Сначала, наверно, лужица была – а теперь высохла и превратилась в сероватую пыль. Ну ничего себе! Ходить по квартире в уличных ботинках! Да такого себе даже грязнуля Сенька не позволяет!
Ей отчего-то стало страшно. Кто? Кто мог быть здесь?
«Хозяин, – утешала она себя. – Наверняка он. Приходил, пока нас нет – поглядеть: может, мы тут разнесли все по камушкам».
Утешение оказалось так себе. Настя знакома была с хозяином их квартиры, пожилым алкоголиком. Похоже, тому совершенно все равно, что происходит в его жилье. Лишь бы деньги платили.
«Ну, может, у него приступ бдительности случился… Или… или Сенька кому-то из приятелей ключи дал. Допустим, разрешил заехать и забрать какой-нибудь учебник-конспект… Тоже, конечно, вряд ли, но Сеньку я спрошу».
Настя аккуратно вытерла кучку песка. Заодно – убирать так убирать! – вымыла чашки и рюмку из-под вина. Мысли перекинулись на сегодняшнее странное неприятие спиртного. «Интересно, что это со мной? – лениво думала Настя. – Организм, наверно, за ум взялся. Решил: хватит тебе пить, а то станешь алкоголичкой на этом факультете! Ну и очень хорошо, здоровее буду – опять же экономия немалая… Тьфу, как меня эта „экономия“ достала! Только о ней и думаю… М-да, а времени уже почти три ночи. Сенька совсем обнаглел. Позвоню завтра Гоги Мухранычу, спрошу между делом, – во сколько номер подписали. Вряд ли позже часа… Может, такси ему никак не поймать? Ну и сам виноват. Я ему – не Кончита, а он – не граф Резанов. До утра я у окошка торчать не буду. Да и спать уже хочется – сил нет!»
Настя с отвращением заглянула в ванную: вечерний душ в окружении треснутого кафеля всегда был для нее пыткой. Краем глаза подметила: Сенькино полотенце уже все в разводах, а он никак не поменяет… Настя сорвала грязное полотенце с крючка, кинула в таз… Надо, надо Сеньке завтра скандал устроить – за все хорошее. За тапочки посреди коридора, за уличную грязь в кухне, за полотенца в разводах – неужели сложно запомнить, что раз в неделю их нужно менять?! И за то, что шляется где-то ночами, она ему тоже вставит!
В прихожей грянул звонок. Настя автоматически взглянула на часы: явился примерный муж! Очень вовремя – почти четыре утра…
Для Арсения этот день закончился исключительно поздно. Дежурный рафик начал развозить дежурную бригаду по домам только в три ночи. Сначала – обеих корректорш на Ленинградский проспект, затем изрядно набравшегося Ермолаева в Марьину рощу, а последним, самого молодого Арсения, – в Измайлово. (Гоги Мухранович уехал домой на собственной новейшей, щегольской «восьмерке»).
Арсений выпрыгнул из рафика на Измайловском бульваре. Пошел дворами – темными, спящими, заснеженными дворами.
Голова, казалось, ничегошеньки не соображает. Легкий, нападавший за полночи снежок скрипит под ногами. Ни единого горящего окна в окрестных пятиэтажках.
То ли явь, то ли сон. Слишком много всего произошло сегодня.
До родного подъезда оставалось метров двадцать. Дверь в подъезд распахнута настежь, внутри бесцельно горит свет: привычная, никого не удивляющая советская бесхозяйственность.
Вдруг из подъезда навстречу Сене вышел человек – темная крепкая фигура. Арсений на всякий случай сжал кулаки в кармане тулупа, напряг мышцы плеч: мало ли что за хулиганы шляются ночами по Москве.
Мужчина-крепыш шел прямо на него.
Арсений оглянулся, чтобы разглядеть на всякий случай пути к отступлению. И увидел: сзади к нему неслышными шагами приближаются еще двое! Такие же, как и первый: мощные, плечистые.
А первый подошел уже совсем близко, преградил Арсению дорогу к подъезду.
– Челышев Арсений Игоревич? – вдруг спросил он.
– Да, – растерянно отвечал Сеня, остановившись.
– Вам придется пройти с нами.
И в ту же минуту двое, заходившие сзади, бережно, но цепко взяли Арсения за локти – каждый со своей стороны. Пара шагов – и вот они уже влекут его к черной «Волге». Машина, казавшаяся необитаемой, вдруг зажигает огни, и изнутри нее сама собой открывается дверца. Арсения мягко, но властно нагибают и заталкивают внутрь машины. Он садится, ошеломленный, не понимая в чем дело. Следом влезает один крепыш, за ним другой. Еще один плюхается на переднее сиденье. И тут же «Волга» резко рвет с места и, шелестя шинами по свежему снегу, несется к выезду со двора, на улицу…
