Послание из ада (Одержимая) - Хупер Кей (книга бесплатный формат .txt) 📗
Тем временем Мэгги окинула его с ног до головы быстрым, но ничего не упускающим взглядом (при этом у Джона появилось ощущение, что его подвергли глубокому исследованию) и повернулась к Энди, который невольно попятился назад, словно не прочь был скрыться в толще стены. Но, разумеется, это ему не удалось.
– Энди?.. – голос Мэгги звучал обманчиво ласково.
Прежде чем ответить, Энди, точно отгораживаясь от ее пронзительного взгляда, поднял перед собой обе руки и беспомощно пожал плечами.
– Извини, Мэгги… – Он с беспокойством переступил с ноги на ногу. У Энди был вид школьника, которого перед всем классом отчитывает директор, и Джон, не выдержав, выступил вперед.
– Боюсь, это моя вина, мисс Барнс. Я попросил Энди нарушить правила. Меня зовут…
– Я знаю, кто вы и как вас зовут, мистер Гэррет. – Ее взгляд был прямым, а голос был спокойным и ровным. – Но некоторые правила распространяются и на вас, вне зависимости от того, нравится вам это или нет.
– Дело вовсе не в прихоти, – возразил Джон. – Вы, вероятно, еще не знаете, что я получил официальное разрешение наблюдать за ходом расследования.
Ему стоило большого труда произнести эти слова твердо, чтобы она, не дай бог, не подумала, будто он оправдывается, и это изрядно удивило его самого.
– …И вы решили, будто это дает вам право подглядывать, как несчастная женщина пытается припомнить подробности происшедшей с ней трагедии? – холодно осведомилась Мэгги. – Именно это вы называете «наблюдать за ходом расследования»?
Услышав эти слова, Джон резко выпрямился, но возразить ему было нечего. Несколько мгновений он молчал, не зная, что сказать, но Мэгги, казалось, и не ждала ответа. Выдержав паузу, она ледяным тоном добавила:
– Поставьте себя на место Эллен, мистер Гэррет… Смогли бы вы рассказать, как вас искалечил зверь в человеческом облике, если бы знали, что за вами наблюдают двое совершенно посторонних мужчин?
Это был удар не в бровь, а в глаз. Джон перевел дыхание и ответил:
– Вы правы, и я прошу меня извинить.
– Мне показалось, – вмешался Энди, – ты пыталась установить с ней контакт. Скажи откровенно – мы помешали?
– Да. Пожалуй, да… Я, конечно, надеюсь снова ее разговорить, но у меня такое впечатление, что сегодня мне уже не удастся вызвать Эллен на откровенность.
В ее словах Джону послышался упрек.
– Я еще раз прошу прощения за… за мою ошибку, – сказал он. – Поверьте, я вовсе не хотел вам мешать!
– Очень хорошо. В таком случае вы, наверное, не будете возражать, если я попрошу вас уйти. – Мэгги отступила в сторону и широко распахнула дверь, приглашая… нет, приказывая им обоим немедленно удалиться. Энди вышел из комнаты первым. Джон последовал за ним, но на пороге ненадолго остановился и пристально посмотрел Мэгги в глаза.
– Я бы очень хотел поговорить с вами, мисс Барнс. Если можно – сегодня.
– Вам придется подождать, пока я освобожусь. – Она произнесла это почти равнодушно, но ее глаза продолжали пристально изучать его лицо.
– Я подожду, – сказал Джон.
Холлис проснулась, но продолжала лежать неподвижно. В последнее время ей требовалось время, чтобы вынырнуть из мрачных глубин сна, стряхнуть владевшее ею напряжение и страх и вернуться к реальности.
Впрочем, реальность была почти такой же страшной, как и преследовавшие ее кошмары.
Бинты на глазах, то есть там, где когда-то были ее глаза, уже стали для Холлис привычными. Ей было трудно примириться не с ними, а с мыслью о том, что под повязкой теперь находятся глаза другой женщины. Об их бывшей хозяйке Холлис знала только, что та погибла в автомобильной катастрофе, оставив после себя нотариально заверенную и подписанную донорскую карточку.
Врач, осуществивший пересадку, очень гордился проделанной работой. Он был ужасно раздосадован тем, что Холлис задала ему только один вопрос, который самому хирургу казался второстепенным.
– Какого они цвета? – озадаченно переспросил он. – Знаете, мисс Темплтон, мне кажется, вы не вполне осознаете всю сложность…
– Я все осознаю, доктор, – перебила Холлис. – Я отлично понимаю, как вы гордитесь достижениями современной медицины, благодаря которым у меня появился шанс снова обрести зрение. Да, я знаю, что пройдут недели, может быть, месяцы, прежде чем выяснится, насколько успешной была операция. Но пока мне хотелось бы знать, какого цвета… мои… новые глаза.
– Кажется, они голубые, – сухо ответил врач.
Холдис вздохнула. Раньше ее глаза были карими.
Она была достаточно умна, чтобы понимать – цвет действительно не имеет значения. Главный вопрос заключался в том, будет ли она видеть? Ей казалось, что, несмотря на всю уверенность, звучавшую в голосе хирурга, он не может обещать ей это со всей определенностью.
Врачи, конечно, не сомневались, что все сделано правильно и отторжения не произойдет. Холлис повезло – ее организм был идеально совместим с донорской тканью, к тому же ей постоянно вводили специальные препараты, блокировавшие процессы отторжения и ускорявшие заживление ран. И все же никто не мог дать ей стопроцентных гарантий.
В целом – если не считать глаз – Холлис пострадала не особенно сильно, что было достаточно удивительно. Сломанные ребра уже почти срослись. В больнице ей прооперировали легкое и наложили с полдюжины швов в разных местах. Что касалось множества синяков и мелких ссадин, то они давно зажили, не оставив почти никаких следов.
Ах да, теперь она никогда не сможет иметь детей, но если разобраться, это не так уж страшно. Слепая, эмоционально ущербная женщина с расшатанной нервной системой не годится в матери – в любом случае она вряд ли сумеет воспитать своего малыша душевно здоровым, так что беда невелика.
«Я знаю, что ты не спишь, Холлис».
Она не пошевелилась, даже не повернула головы. Снова этот голос, тихий, но отчетливый. На протяжении тех трех недель, что Холлис провела в больнице, она слышала его чуть не каждый день. Однажды Холлис даже спросила сиделку, кто это приходит и подолгу сидит в палате, но та ответила, что не видела никого, кроме полицейских, которые действительно являлись довольно регулярно и задавали вежливые вопросы, но Холлис им не отвечала.
Впрочем, с этим странным голосом Холлис тоже разговаривала крайне редко. Она вообще старалась больше молчать, ограничиваясь короткими фразами или кивками, когда ее о чем-то спрашивали сиделки или врачи. Она по-прежнему не чувствовала в себе достаточно сил, чтобы вспоминать о том, что с ней случилось, не говоря уже о том, чтобы обсуждать это.
«Скоро тебя выпишут, – сказал голос. – Что ты собираешься делать?»
– Броситься под грузовик, – холодно ответила Холлис. – По-моему, неплохая идея, как тебе кажется?
Она нарочно произнесла эти слова вслух, чтобы напомнить себе – она одна в палате, и, кроме нее, здесь никого нет. Холлис давно решила, что голос, который раздается у нее в ушах, – просто игра больного воображения.
«Если бы ты действительно хотела умереть, – возразил голос, – ты бы просто осталась в том заброшенном доме».
– Лучше умереть, чем выслушивать банальности от собственного больного воображения! – фыркнула Холлис. – Впрочем, я, наверное, сплю – сплю и вижу очередной идиотский сон. Точнее, слышу…
«Тебе лучше знать».
– Безусловно, мне лучше знать. Постой-ка, а может быть, я просто сошла с ума?
Вместо того чтобы ответить, голос спросил:
«Скажи, Холлис, если бы у тебя были глина или пластилин, что бы ты вылепила?»
– Ну надо же! – возмутилась она. – Не хватало еще, чтобы собственное воображение проводило со мной сеанс психоанализа! Или это ассоциативный допрос?
«Что бы ты вылепила, Холлис? Ведь ты – художница».
– Была…
«Вне зависимости от того, насколько удачно прошла операция, у тебя остались руки. И мозг».
Похоже, решила Холлис, ее воображение тоже не верит, что когда-нибудь она снова сможет видеть. А может быть, это вовсе не воображение, а подсознание?..
