Тигриные глаза - Конран Ширли (бесплатные полные книги txt) 📗
— Каких еще интервью! — После долгого ночного перелета из Лос-Анджелеса Плам помышляла лишь о том, чтобы принять ванну и как следует выспаться, чтобы адаптироваться к новому времени и избавиться от накопившейся усталости.
— Репортер из «Буллетин» должен срочно готовить материал о вашей выставке. И Кэти Перчуэлл хочет заполучить вас раньше других. Эта гадюка непреклонна: или сразу, или никогда. Сожалею. Но я предупреждал, что график будет напряженным.
Вернисаж был назначен на 13 января, но в оставшиеся до этого шесть дней предстояло проделать еще много работы. Только на то, чтобы развесить картины, потребуется три дня. Кроме того, до открытия у нее были назначены встречи с потенциальными покупателями, которых нашел Гарри.
В тихих роскошных апартаментах отеля «Риджентс» ее ожидали цветы и шампанское. На столике рядом с корзинкой, полной шампуней и лосьонов, лежали газеты и журналы.
С обложки «Вэнити фэар» ей мило улыбалась Сюзанна. В интервью она мимоходом затрагивала тему своей популярности; подробно рассказывала о своем адвокате, который научил ее всему, что она знает, забыв даже словом обмолвиться о Викторе или о своих тихих, как мышки, дочках.
Вопросы журналиста были полны сарказма, по сути, он обвинял ее в том, что она вселяет в женщин несбыточные мечты, но Сюзанна словно не замечала яда этой скрытой критики. Плам проглядела иллюстрированный отчет о лицемерии, процветавшем на семнадцати акрах фермы «Солнечный берег», где Сюзанна демонстрировала свой тщательно продуманный и прибыльный уход в сельскую жизнь.
Плам вспомнила телерепортаж о Рождестве из огромной образцово-показательной кухни Сюзанны. Задания, подробные, как инструкции летчику, отпечатала Бетси — перегруженная делами, но никогда не унывающая помощница Сюзанны, рука об руку работающая с ее тремя секретарями, двумя экономками, двумя горничными, тремя садовниками и одним разнорабочим. На этой суперкухне горничные в одинаковых лилово-полосатых платьях выполняли мелкие поручения: вешали еловые шишки на входную дверь, украшали ветками стол для гостей — словом, делали то, до чего у Плам никогда не доходили руки в сумасшедшие предпраздничные дни.
Насладившись жасминовым ароматом ванны, Плам накинула халат и вышла на балкон. Отсюда открывался восхитительный вид на Сиднейскую гавань. Покрытая пышной растительностью береговая линия, извиваясь, образовывала на своем пути десятки небольших бухточек и укромных заливов. Справа вдалеке был виден узкий вход в гавань. Слева высились мощные фермы стального моста. Еще дальше голубое зеркало гавани чертили белоснежные парусники и маленькие осанистые паромчики с пассажирами, направляющиеся к зеленым пригородам на северном берегу и величественным резиденциям в Роуз-бей.
Под бескрайним голубым небом занимался жаркий январский день. Темный облегающий свитер и кожаная мини-юбка, в которых она приехала, уже не подходили.
Журналист из «Буллетин» прибыл раньше, чем она успела переодеться. «Он похож на бизнесмена», — думала Плам, когда они пили кофе на балконе и она отвечала на обычные в подобных случаях вопросы.
— Почему я занимаюсь живописью? Я сама иногда удивляюсь. Это беспокойное дело. Когда я работаю над картиной, я всегда в тревоге, а когда не работаю, мне не по себе. Мой муж всегда знает, если работа у меня не клеится: я раздражительна, ворчлива и не нахожу себе места. Да, я работаю шесть дней в неделю, с рассвета и до сумерек, с коротким перерывом на ленч. Иначе мне ничего не удалось бы сделать. Я не покидаю студию, потому что это отвлекает внимание. — Плам усмехнулась. — Художники не такие буйные, как о них порой думают. Мы живем тихо и много размышляем. Я веду такой образ жизни вот уже десять лет.
По правде говоря, иногда я чувствую себя оторванной от реальности.
— Это добровольное затворничество стоит того? — спросил журналист.
— То есть представляют ли какую-то художественную ценность мои работы? Надеюсь, да. — Плам опять задумалась. Да жила ли она полной жизнью эти последние десять лет? Или попусту растрачивала свой талант, прожигала отпущенные дни? — Я могу остановиться, если захочу, — сухо заметила она. Но тут же задумалась — так ли это на самом деле? Однажды она ослушалась Бриза, когда тот был в отъезде по делам. Устав от жесткой дисциплины, которую он насаждал, она взбрыкнула, вскочила в первый попавшийся самолет, вылетавший в Грецию, поселилась в скромном отеле на берегу моря, лежала на пляже и думала: «Вот это жизнь!» Но через два дня ее уже ничто не радовало, она не находила себе места. Прилетев в Лондон, она тут же ринулась в свою студию.
— Нет, у меня никогда не было проблем с живописью, — терпеливо отвечала Плам на следующий вопрос. — Конечно, не каждая картина удается с первого раза. Некоторые получаются быстро и радуют. Бывает, что работа просто заходит в тупик, тогда я ее уничтожаю. Над некоторыми приходится покорпеть, прежде чем из них что-то получится. Приходится долго блуждать в потемках. Но вот я делаю последний мазок и вижу, что работа завершена.
— И тогда?
— И тогда, — улыбнулась Плам, — я вдруг чувствую усталость, удовлетворение и… опустошенность. Я кладу палитру и кисти и вдруг ясно осознаю, что мне никогда больше не захочется взглянуть на этот холст.
— Никогда?
— Никогда.
Следующее интервью было совершенно другим. Кэти Перчуэлл, из числа молодых возмутительниц спокойствия в австралийской журналистике, ссутулившись сидела на диване и не мигая смотрела на Плам. Худющая, в черных джинсах и черной рубахе, на ногах ботинки с металлическими носами и шипами на задниках — особый шик. Толстый слой белого грима делал ее лицо похожим на маску с розовыми надутыми губами. Тряхнув пышными волосами, она нажала кнопку магнитофона и выпалила:
— Как вы думаете, бордели следует узаконить?
Не ожидая такого начала, Плам не нашлась, что ответить.
— Я… я никогда не задумывалась над этим. А почему вы спрашиваете?
— Комиссия по уголовному праву Квинсленда пытается легализовать бордели, чтобы ликвидировать проституцию со стороны организованной преступности и сократить число проституток в тюрьмах!
— Я никогда не понимала, почему женщин сажают в тюрьму, а их клиентов нет. Если проституция вне закона, то закон нарушают и те, и другие.
Кэти оживилась.
— Мужская солидарность в действии. — Ее следующий вопрос был столь же неожиданным:
— Вы счастливы? Плам насторожилась.
— А почему вы спрашиваете об этом! Кэти пожала плечами.
— У вас, похоже, есть все: муж, дети, карьера, деньги, в то время как многие из нас только стремятся всего этого достичь, считая, что тем самым они добьются счастья. Так ли это?
Стараясь выиграть время, Плам медленно проговорила:
— Мои счастливые моменты всегда для меня неожиданны. — Она не собиралась распахивать свою душу перед этой пронырой. Ей вспомнилась ночь, когда Тоби было два месяца от роду. Полусонная, она сидела в кровати, привалившись к подушкам, и при свете луны кормила его грудью и гладила рукой его редкие волосики, ощущая запах детского тельца. В тот миг она вдруг почувствовала себя безмерно счастливой. И тут же это ощущение счастья, как всегда у нее, сменилось предчувствием недоброго. Но Плам тогда твердо сказала себе, что глупо считать, будто ей не суждено быть счастливой, и тем более глупо чувствовать вину, испытав момент счастья. Но ощущение вины не проходило.
— Дает ли вам секс то, на что вы надеялись? — Подчеркнуто наглый, неожиданный и вызывающий вопрос был рассчитан на то, чтобы вызвать у собеседника растерянность. А Плам всегда терялась, сталкиваясь с откровенной недоброжелательностью Но ей удалось взять себя в руки.
— Вы имеете в виду влюбленность? — Ей вспомнился Джим. — Эта эйфория проходит, как утренний туман, это не настоящее счастье. — Может быть, на агрессивность надо отвечать агрессивностью? Она взглянула на Кэти. — Вы замужем, Кэти?
— Да-а. Он журналист. Мы живем вместе три года.
